Отари Кандауров ПУШКИН – МИСТИК И ЭЗОТЕРИК (часть 3)⁠⁠

Надо было бросить всё и уй-
ти, как Александр I. Толстой тоже кряхтел-кряхтел и докряхтелся
до восьмидесяти. Пушкину сбежать помог «Граф Монте-
Кристо II», Дантес. Гоголь, не имея сил выносить приближения
трагической развязки любимого наставника, в июле 1836 года
скрылся за границу в Италию. А Пушкин, уже не дергаясь по пово-
ду предсказания о «белой голове» (а ведь он несколько раз сбегал,
видя некие знаки этой головы, опасливо и суеверно) – как бы очер-
тя голову (чёрт с ней, с головой!) – с решительностью смертника
стремится навстречу неизбежности. В своём «Памятнике» он под-
водит итог:
Exegi monumentum

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа,
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит –
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.

При внимательном чтении уже первая строка вызывает недо-
умение: что значит «нерукотворный»? Есть понятие нерукотвор-
ных икон; тип «Спас Нерукотворный» является нерукотворным в
самом сюжете. Это не то же самое, что тонкоматериальный; речь
идёт об ощутимом, зримом: «Вознёсся выше он главою непокор-
ной Александрийского столпа». Александрийский столп – маяк го-
рода Александрии, – и зря Жуковский вздрагивал и подправлял:
никакого отношения к Александровской колонне он не имеет. Но
почему глава непокорная? Масонство – тип субординационного
человеческого единства – это одно. Приказ свыше был оформлен
как внутриорденское распоряжение о закрытии и ликвидации лож,
но кто может запретить быть мистиком и рыцарем, кто может на-
рушить прямые орденские связи? Братская жизнь продолжалась, а
эзотерика в действии привела героев Бородинского поля на Сенат-
скую площадь. И как Пестель с Рылеевым продолжали проектиро-
вать лучшее будущее России, так и Пушкин не прервал работы по
возведению свода её духовных высот. И когда за каре 14 декабря
последовали кары, поэт не только не отказался от братьев, под-
твердив в личном разговоре с царём своё возможное – в случае на-
хождения в столице – участие в событиях, но смело слал им в ка-
торжные норы слово утешения, обещал помощь и действительно
хлопотал о них, чувства добрые лирой пробуждал, милость к пад-
шим призывал. Гибель талантливого Рылеева царь действительно
очень переживал – вдова и дочь поэта были обласканы и поддер-
жаны “монаршей милостью”. Кюхельбекер имел возможность тво-
рить в казематах, – не только творить, но и печататься. По амни-
стии все признаки остракизма с декабристов были сняты; многие
умерли в высоких чинах и почёте. Наградой им за юношеское са-
моотверженное дерзновение стало освобождение крестьян, которое
явилось прямой детонацией 25-го года. 7 Свет духовной культуры,
коей служил Пушкин, распространяется не только в глубины рус-
ского менталитета («не зарастёт народная тропа»), но и в дальние
области аборигенства. Именно в этой связи упомянуты «тунгус и
друг степей калмык». Но кто равен солнцеподобному Горацию-
Гору, чей оригинал перекладывал на русский Пушкин? – «Гордый
внук славян» (простоватый рыцарь Руслан) и, рядом, финн, мудрый
мистический финн, без него – никуда. Но почему век жестокий, в

7 По существу, были реализованы идеи Н. И. Тургенева, проведшего
почти всю жизнь в политической эмиграции.

чём жестокость-то? Нравы помягчали, перестали сжигать на кост-
рах... Все были хороши по отдельности: царь, Бенкендорф, масоны
старшего и младшего поколения, т. е. судьи и ответчики, – а вместе
ничего не получалось. Жестокий, воистину жестокий век. – Даже
Николай I, в конце концов, наложил на себя руки. И только Пуш-
кин остался при свободе, и то соловьем (т. е. певцом соло) с подоз-
рением на разбой.
Каким чудовищным замогильным холодом веет от этого сти-
хотворения! «Да, правильно, – говорим мы, – Александр Сергее-
вич, – пробуждал, восславил – всё правильно»; и забываем, что это
писал о себе ещё живой человек. Белая голова появилась, и Пуш-
кин подводил под жизнью черту. Он не мог вернуться с Чёрной
речки живым. Точка была поставлена до написания. И с установ-
кой «и щей горшок, и сам большой» судьбы было не превозмочь. А
требовалось именно это.
Высшие Силы пристрастны и взыскательны. Конь на шахмат-
ной доске не имеет право устать, ладья – прохудиться. Землю на-
следует только человек совершенный. Поэтому становление на
Земле – неизбежно, а недостатки должны быть отняты. Иногда они
отнимаются вместе с жизнью. Случай Пушкина из этого числа.
В 1829 году Пушкин попытался вырваться из цепкого кольца
обстоятельств, без разрешения властей рванув на Кавказ, чтобы
тайно вплавь перебраться в Турцию. И что же? По дороге он встре-
тил другого Александра Сергеевича, который безмолвно, самим
своим видом показал, к чему это может привести. Пушкин понял
намёк старшего брата. Путешествие в Арзрум закончилось ничем.
Хорошо ещё, что Пушкину удалось прикинуться «певцом во стане
русских воинов», и взыскание ограничилось выговором. После это-
го оставалось только сунуть голову в петлю женитьбы, как объяс-
нил Пушкин отговаривавшему его от этого шага К. Брюллову. –
«Судьба моя уж решена...»
И тут последовала знаменитая Болдинская осень.
Каков замысел Высших сил! Клин – клином, холерой – холе-
рика. Перо не поспевало за вдохновением. А какие ориентиры!
«Повести Белкина» – ориентир Данте. «Маленькие трагедии» –
ориентир Шекспир. Сказки в народном духе – ориентир Боян.
Мистические аббревиатуры в прозаическом цикле – абсолютно в
масонском роде. Кто такая девица К. И. Т.? Не тот ли это кит, в
котором Иона? Но почему Иона? Вспоминаем кабалистический
темурах (поиск подлинного слова перестановкой букв в исход-
ном). Прозрачно: Иоан(н). И вдруг вспоминается, что Пушкин
идентифицировал себя с Иоанном Богословом, сосланным за про-
поведи на остров Патмос. Пушкин тоже оказался на островке, чис-
тым от эпидемии, в море холеры. Он рвался к невесте – карантины
не пускали.
Спасибо холере... Мы имеем россыпь шедевров.
Хотя вдохновение Пушкина было оплачено горой трупов.
«Маленькие трагедии» – это не только Шекспир по стилистике
и глубине, да ещё и Апокалипсис: Все говорят: нет правды на
земле, Но правды нет – и выше… – Ужасный век, ужасные серд-
ца... – Пир во время чумы... – Проваливаются... – Вот эсхатологи-
ческая вязь Пушкинского Откровения. Зато на другой чаше: гений
и злодейство – две вещи несовместные... – Задумывается…
Напророчив своей великой поэмой, Пушкин – совсем как Рус-
лан с финном – столкнулся однажды с великим мудрецом и книж-
ником масоном С. Тучковым – бросив всё, он остался у него на це-
лый день. Эта вторая – невидимая – часть жизни, где Пушкин об-
щался с духовными мастерами, был собран, вдохновен и абсолют-
но серьёзен; только она даёт ключ к пониманию его существа. Ли-
цо Пушкина, посвящаемого в масоны, близко к лицу Пушкина,
прощающегося навсегда, в момент смерти, с книгами, – братский
круг был одним и тем же. Такие собеседники Пушкина, как вели-
кий русский мыслитель Чаадаев, гений египтологии Гульянов, пе-
реводчик Пифагора поэт-философ Филимонов, востоковед и куль-
туролог О. Сенковский, писатель-мистик В. Ф. Одоевский, исто-
рик-эзотерик и беллетрист А. Вельтман, историк идеологий и ми-
фолог М. Погодин, фольклорист и собиратель народной эзотерики
И. Киреевский, исследователь нордической культуры и русского
ведовства В. Даль были духовной средой Пушкина-мистика, снаб-
жавшей его эзотерической информацией, а иногда её от него полу-
чавшей. Пушкин был яростным борцом с культурным обскуран-
тизмом – и не только в годы юношеского вольтерьянства, но и в
зрелые годы духовного возмужания. Именно в момент высочайше-
го творческого взлёта была написана «Сказка о попе и работнике
его Балде» – убийственный словесный лубок, полностью напеча-
танный лишь через 100 лет. Толоконный лоб (голова, напоминаю-
щая набалдашник пестика, коим толкут толокно) – обалдуй против
Балды, который надыбал для него оброк с чертей. Но почему, соб-
ственно, черти должны платить попам оброк? Да потому что это и
есть их, попов, подлинная епархия: омут и мрак человеческих
страхов, суеверий и невежества. Балда решён в красках шекспи-
ровских fools of Nature, с богатырским русским размахом. Зато То-
локонный лоб – не Фальстаф, и даже не Фарлаф, а воплощение ту-
пого колокольного буханья.
Глупо “стрелять из Пушкина по воробьям”. И поэтому все ос-
новные произведения Михайловского гения эпичны. Виной реаль-
ной краткости текстов – невероятная убористость его письма. От-
сутствие красивостей, а часто и красот – тоже признак “антиэсте-
тической” позиции. Поэт не служил людям, он – как пророк – слу-
жил только Истине: «Веленью Божию, о муза, будь послушна».
Именно в Пушкине черпает своё вдохновение муза любомудров:
Веневитинова, Тютчева, Боратынского. Он элитарен, хотя и не
кланов: «подите прочь, какое дело поэту мирному до вас» – «суди,
мой друг, не выше сапога». Земля стоит на принципе «мал золот-
ник, да дорог». Попсовость “мировых религий” в том-то и сказа-
лась, что они полезли в массовость, почитая количественный пока-
затель весомым доводом в пользу их истинности. Однако количе-
ственный комфорт – закон стада. Баранам в стаде безопасней – вот
откуда выражение «на миру и смерть красна». Когда Христос зая-
вил: Я в мир принёс не мир, но меч, – Он навсегда утвердил на Зем-
ле доминацию штучности.
Находясь в Болдинском “сидении” Пушкин затевает суперцикл
из девяти сюжетов, образующих своего рода иконостасное един-
ство. Венчать эту супердраму должна была пьеса о Христе. Одна-
ко после написания четырёх частей композиции, Пушкин не про-
должает замысел. Нет, он не остыл, не выдохся. Он просто выло-
жился, высказал всё в «Скупом рыцаре», «Моцарте и Сальери»,
«Пире во время чумы» и «Дон-Жуане» («Каменном госте»). Этиче-
ские подзаголовки раскрывают концепцию каждой из частей: Ску-
пость и Расточительность, Зависть и Гений, Отчаяние и Дерзость;
Страсть и Любовь. Проиграно бравурное аллегро первой трагедии
и начинается медитативное адажио второй: «Все говорят: нет
правды на земле; но правды нет и выше...» – Какой замах, какая
перпендикулярность к «жизни мышьей беготне»! Вопрос постав-
лен ребром, а это значит, что открылись сразу две стороны медали.
И, конечно, вопрос этот являет пороговый характер: гений и зло-
действо, добро и зло, усердие и справедливость. Но почему рассу-
ждение не становится пустопорожней риторикой и праздной гово-
рильней? – Потому что разговор действующих лиц имеет орден-
ский характер; он есть столкновение идей, а не людей, хотя персо-
нажи выступают их адекватными носителями, их адвокатами; Мо-
царт и Сальери рассуждают полномочно, оба – масоны со стажем и
развивают исходные постулаты с высоты посвятительных ступе-
ней, а не из окопов скандалёзности, как представляется профанам.
В споре, как довод, привлекается масон Бомарше, и уже осмыс-
ление его фигуры чётко прочерчивает позиции. Моцарт, обеспо-
коенно:
– Ах, правда ли, Сальери, что Бомарше кого-то отравил?
(Размечтался, ишь! – Нет правды на земле.)
– Не думаю (высокомерно и надменно); он слишком был
смешон для ремесла такого (ну конечно: шут, паяц, баба, – а
здесь: ремесло, – ну куда тут дилетантам с дрожащими
ручонками).
– Он же гений (широким жестом Вангоговского сеятеля), как
ты (подписал себе смертный приговор) да я, (ты, Моцарт, бог!) ...
а гений и злодейство – две вещи несовместные. – Не правда ль?
(опять о правде – и далась она ему! – всё решает характер и воля).
–Ты думаешь? (...Какой контраст двух думаний. Но Сальери
ошибается, – Моцарт высказывает не своё частное мнение, он вер-
бализирует правду, которая выше, о чём не догадывается Салье-
ри – и мгновенно попадает впросак: мышеловка захлопывается). –
Бросает яд в бокал Моцарта.
–Так пей же. – За твоё здоровье, друг (это друг переламывает
хребет застрявшему в капкане Сальери), за искренний союз, свя-
зующий Моцарта и Сальери (это уже пляска на поверженном,
правда, предсмертная пляска). – Пьёт. (Если не могут любить, то
пытаются хотя бы убить.)
– Но ужель он прав, и я не гений? Гений и злодейство – две
вещи несовместные” – Неправда: (Это в двенадцатый раз 8 .) А Бо-
наротти? (И вдруг догадка) …или это сказка тупой бессмыс-
ленной толпы... – а ведь он только что хлопотал о ней: Что поль-
зы в нём? Как некий херувим, Он несколько занёс нам песен рай-
ских, Чтоб, возмутив бескрылое желанье в нас, чадах праха, после
улететь! Так улетай же! чем скорей, тем лучше.
Но чада праха оказываются тупыми и бессмысленными, а их
радетель, глашатай пользы получает от Моцарта достойный ответ:
– Нас мало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих
презренной пользой, единого прекрасного жрецов. Не правда ль?
(Десятый раз. Колесо Фортуны – аркан этих самых избранных).
Сальери помалкивает, ибо уже всё сказал до того; но когда Моцарт
уходит, его прорывает: – Неправда! – но напрасно; страшная до-
гадка встаёт пред ним в полный рост неопровержимой Моцартов-
ской правотой, появляющейся голографически с дьявольской ус-
мешкой 15-го аркана.
Два слова являются ключами эзотерической концепции Пуш-
кина. После сцены со слепым скрыпачом, когда проступает под-
линный камертон Пушкинской настройки – Данте, Моцарт, реф-
лектируя на происшествие, говорит: «Ты, Сальери, не в духе нын-
че». Когда нынче? – В этой жизни, здесь на земле. А Моцарт в ду-
хе. – В Духе Святом. В этом вся разница (дьявольская разница).
Сальери – тому постоянно до Моцарта («Когда же мне не до те-
бя»), а поэтому он постоянно не в духе. А должен бы быть в духе,
ибо – масон, т.е. духовный мастер. Значит, звание получил, а масо-
ном не стал. Почему? И здесь у Пушкина есть второй ключ к гер-
меневтическому прочтению текста. Он лежит на виду в самом на-
чале текста: надменно («упрямо и надменно от них отрёкся я»).
Сальери поставил себя над человеческим энергоинформационным
обменом, ведь для такого обмена люди и приходят на Землю, а тем
самым и вне божественного предназначения (гневно: Где ж пра-
вота?!). А Моцарт весь в этом обмене – он отдаёт себя людям без
остатка. – В нём и правота. Она – рядом. Ситуация Пилатова: Что

8 Трижды это слово появляется в скрытом виде: в строках «Мне прине-
сёт незапные дары» и «Теперь пора! заветный дар любви...» – орфоэпически
и «Признаться (= По правде) мой Requiem меня тревожит» – семантически.

есть истина? – а Истина стоит рядом. Из чего особенно ярко видно,
что Моцарт – это Христос, Агнец Божий, Любящий Бога (Амаде-
ус). Но Пушкин поставил под “секущую руку” Сальери и самого
себя: фигляр презренный, пародией бесчещащий Алигьери – это он.
Ибо «Повести Белкина» и два опуса в терцинах и есть такая паро-
дия. Н. И. Надеждин это в нём точно подметил.
Звуковой портрет Сальери – слово труд с удавкой У в середи-
не; он упорен, как рудокоп; в конце концов, он убийца. Звуковым
портретом Моцарта является полногласие А: работа, радость, – в
зеркале мира она отражается словом дар, чему так яростно завиду-
ет Сальери. Арбитром в споре становится Бомарше. Оба сотрудни-
чали с ним: Моцарт написал «Свадьбу Фигаро», а Сальери: «ты для
него “Тарара” сочинил, вещь славную. Там есть один мотив... Я всё
твержу его, когда я счастлив... Ла ла ла ла». Это двойное солнечное
Ра названия оперы и затем россыпь рубинов-лалов напева добива-
ют Сальери с его спёртым воздухом обиды на небеса. Но звучит
паролем слово ГЕНИЙ, и в этот момент Сальери ещё мог остано-
виться, «бросить всё, что прежде знал», одуматься, ибо он, в сущ-
ности, собирается убить самого себя: «он же гений, как ты да я», –
и момент удобный для покаяния... «Ты думаешь?» (по поводу зна-
менитой формулы) – да, ты гений, понятно; но я, тоже гений (как
ты сказал), думаю иначе. – Бросает яд в бокал Моцарта. Сам сказал
о Моцарте нечто большее: «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь.
Я знаю, я». А что говорит бог, есть правда в последней инстанции.
«Но ужель он прав?» – Дошло – да поздно. Приговор произнесён. –
Не над Моцартом. Над Сальери. «Да, Сальери, ты не гений. – Бо-
лее того: ты жалкий и пошлый убийца. Грязный ты человек». – Это
хохочет, последним, Бомарше. Ибо по-французски саль – грязный. 9

9 Подробнее об этом произведении в статье «Принцип гения» данной
книги.

(Отари Кандауров СОЛНЕЧНЫЙ ГЕНИЙ ИЗ ЛОЖИ "ОВИДИЙ")