Опоздание
Вечером восьмого до Гошки дозвонился Костян и подтвердил, что завтра все идут на шашлыки. Сбор был назначен у Гошкиного подъезда. Обговорив, что нужно нести лично ему, Гошка бросил трубку и обрадовано заскакал по квартире. Выход на природу они планировали давно, но всё как-то не складывалось: то у одного, то у другого члена их компании возникали трудности и проблемы. Да и то сказать - весна, экзамены на носу, у Гошки и Сереги - сессия и курсовые, у девчонок были свои заморочки, и выбраться все никак не удавалось. И вот завтра они идут, будет костер, шашлыки, гитара и прочие прелести пикника.
Гошка выскочил из дома, с размаху бухнув дверью, и напоролся на бабок, сидящих на лавочке у соседнего подъезда. С этим 'сплетсоветом', как называли Гошка и его друзья пенсионерок, у них была давняя и взаимная неприязнь. Бабки вечно занимали удобную длинную лавку, сидели подолгу, обсуждая свои, никчемные с точки зрения ребят, проблемы и всех, кто проходил мимо. Их не устраивало все - курение ребят и их громкий смех, одежда и музыка, язык и 'общий уровень невоспитанности', по выражению Клары Семеновны, самой ядовитой из старух. Бабки зудели, ругались и, что самое неприятное, отлично зная родителей всех ребят, охотно и с удовольствием стучали им на отпрысков. Ребята в долгу не оставались - нарочно громко включали музыку в своих плеерах, курили напоказ, мусорили прямо на глазах у вредных старух, доводя тех до белого каления.
Гошка проскочил мимо, ругнувшись про себя - ему предстояло купить в магазине три двухлитровые бутылки пива и пронести их домой на глазах у ненужных и вредных свидетелей. Возвращаясь назад, он с радостью увидел, что на лавке остались только две бабки, причем самые мирные. С одной из пенсионерок, Ириной Михайловной, он даже здоровался, если не было поблизости друзей. Три года назад она приходила к ним домой и делала ему, по просьбе Гошкиной матери, уколы. Он тогда покрылся противными прыщами, причем весь - и лицо, и спина, даже на животе и бедрах пламенели и зудели красные бугорки. Ему тогда прописали колоть витамины и какое-то лекарство. Ирина Михайловна, сполоснув руки и наполнив шприц, строгим голосом велела Гошке повернуться к ней спиной. Гошка уколов не боялся, но, как всякий нормальный человек, боли остерегался, тем более что медсестра из поликлиники делала уколы очень больно.
А тут ему слегка сдернули вниз штаны, обнажив только верх ягодицы, и слегка шлепнули по ней.
- Ну, и долго ты еще стоять будешь? - насмешливо спросила его старуха, - всё уже, натягивай штаны обратно!
Ирина Михайловна делала уколы так, что почувствовать их было почти невозможно, по крайней мере, сам Гошка отчетливо ощутил укол только на десятый раз. Потом отцу понадобились внутривенные вливания, и мать снова позвала старую медсестру. Отец тогда говорил с уважением: 'Профессионал! Высокий класс!' и Гошка с ним соглашался.
Вторая из старух, Вера Сергеевна с третьего этажа, была почти глухой и потому выходки ребят с громкой музыкой и воплями её трогали мало, а посему она и не цеплялась к ним.
Девятого мая, в девять ноль-ноль, Гошка и другие ребята нетерпеливо толкались у подъезда, поджидая опаздывающих девчонок. Те, как всегда, задерживались.
Гошка сидел на лавочке, стоящей на высоком крыльце пятого подъезда и, греясь на солнышке, оглядывал окрестности. Три двенадцатиэтажных дома ограничивали большой двор, засаженный цветами, детские площадки сверкали свежей краской, на роликодроме был слышен стук скейтбордов и крики мальчишек.
Сверкнув стеклом, открылась дверь углового подъезда, и Гошка увидел, как из него выползают члены 'сплетсовета'. Он только собрался пошутить по их поводу, но, присмотревшись к старухам, промолчал. Его остановил невообразимо торжественный вид старшей из бабок, Клары Семеновны. Сколько ей лет, точно не знал никто. 'Где-то за восемьдесят', - говорила мать Гошки. Клара Семеновна, невысокая, сухонькая бабка с выкрашенными в рыжий цвет волосами, с вечной нелепой шляпкой на макушке, сегодня была одета в темно-синий пиджак, на котором было прикреплено множество орденов и медалей. Оторопевший Серега прошептал: 'Ну не фига ж себе!', и вытаращил глаза - поверх всех наград гордо посверкивала золотая звездочка. 'Герой Советского Союза', - пробормотал Гошка. Друзья переглянулись. Но на этом открытия не закончились. Рассматривая усевшихся старушек, ребята увидели - на груди каждой из них были награды, их было много. Ребята издалека не могли рассмотреть и узнать все, но не увидеть полный комплект ордена Славы на груди глухой Веры Сергеевны и трех орденов Красной звезды на кофте Ирины Михайловны было невозможно.
Гошка впервые за все время присмотрелся к старухам повнимательнее. Он увидел тяжелую походку опирающейся на два костыля Ирины Михайловны, то, как медленно и осторожно садится на лавочку бабка Таня с седьмого этажа, как болезненно морщится, задев себя по ноге собственным костылем, старая Клара. 'Они очень старые и больные. И наверно очень устали за свою жизнь, ведь в ней было столько разного. Надо же, а ведь никто не знал, что Клара - Герой. Да и у остальных - вон какие иконостасы на груди', - думал Гошка. Ему вдруг стало нестерпимо стыдно, за недавнюю выходку, когда, обидевшись на старух, они включили тяжелый рок в квартире Сереги, выставив динамики на подоконник. Да, в тот вечер бабки сбежали с лавочки быстро, и обрадованные ребята заняли её. 'Мы весь вечер ржали, вспоминая, как вытурили старух. Дураки! Боже, какие мы дураки!', - Гошка искоса глянул на друзей и понял - они сейчас думают о том же. И им тоже стыдно.
Тут из арки выскочили Олька и Иришка. На плечах девчонок болтались рюкзаки, а в руках они несли цветы. Девчата, помахав друзьям, подошли к старухам.
- Мы поздравляем вас с Днем Победы, - звонко произнесла Иришка. Она быстро раздала старухам гвоздики и, оглянувшись на ребят, добавила, - вы нас извините, пожалуйста!
Уже в лесу, у костра, Иришка рассказала:
- Мне моя мама рассказала про Клару, Ирину и остальных. Откуда она про них узнала - понятия не имею, но только, - Ирочка поморщилась, - когда я вчера матери на бабок пожаловалась она мне все и вывалила - про то, что Вера Сергеевна еще девчонкой партизанила, потом в плен попала и её расстреливали. Про Ирину Михайловну, которая с семнадцати лет на фронте была, раненых вытаскивала, потом в госпитале работала, потом в институте училась и в Афгане была. Она, между прочим, майор медицинской службы! А я-то думала, что она просто медсестра. А Клара летчицей была. И так мне плохо стало, когда я все это слушала!
- А что же раньше, ну, в прошлом году, мы ничего такого не видели? - спросил Серега, и сам ответил на собственный вопрос, - маленькие еще были, наверно.
- Да они еще в прошлом году разъезжались на встречи, - Иришка крутила в руках недоеденный шашлык, - а в этом году, мама говорила, что из полка Клары никого не осталось, а остальные настолько плохо себя чувствуют, что уже никуда поехать не смогли.
Ребята возвращались рано, как-то не задалось веселье в лесу. У подъезда уже никого не было, только из окон на первом этаже, где жила Ирина Михайловна, доносилось пение. Пели старухи. Ребята прислушались:
'Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой..' - выводил чистый голос. Гошка с удивлением узнал голос Веры Сергеевны. 'Надо же, глухая, а как поёт' - подумал он. Друзья быстро распрощались и разошлись по домам.
Одиннадцатого мая, в семь вечера в квартиру позвонили. Мать Гошки открыла дверь и спустя некоторое время парень, занимавшийся в своей комнате, услышал невнятные возгласы и разговор из коридора. Когда заинтересовавшийся Гошка вышел в кухню, первое что он увидел - на столе стояла старая тарелка со сложенным уголком желтым блином, парой конфет и маленькой стопкой, накрытой кусочком черного хлеба.
- Гош, - всхлипнула мать, - Клара Семеновна умерла. И Вера Сергеевна.
- Когда? - растерянно спросил Гошка.
Соседка, принесшая нехитрое поминание ответила:
- Девятого. Клара пришла с праздника и, не раздеваясь, прилегла. Так её и нашли утром - одетую, со всеми орденами, - женщина всхлипнула. - А Верочка - ночью, во сне. Сегодня мы их и похоронили.
Мать, быстро вытирая слезы, отломила кусочек блина и, морщась, стала жевать. Отец сгреб с тарелки конфеты и протянул их Гошке. Тот взял и стал внимательно разглядывать фантики, а в голове крутилась мысль: 'Не успел, не успел!'
- Чего ты не успел? - спросил отец. Оказывается, Гошка проговорил эти слова вслух.
А парень и сам не мог понять - чего же он не успел? Извинится перед старухами? Поздравить? Поблагодарить? Он пытался понять: почему ему так мучительно стыдно и так хочется плакать. А в ушах звучал чистый голос глухой Веры Сергеевны:
'Налей, дружок по чарочке,
По нашей фронтовой,
Не тратя время попусту,
Поговорим с тобой!'
Гошка выскочил из дома, с размаху бухнув дверью, и напоролся на бабок, сидящих на лавочке у соседнего подъезда. С этим 'сплетсоветом', как называли Гошка и его друзья пенсионерок, у них была давняя и взаимная неприязнь. Бабки вечно занимали удобную длинную лавку, сидели подолгу, обсуждая свои, никчемные с точки зрения ребят, проблемы и всех, кто проходил мимо. Их не устраивало все - курение ребят и их громкий смех, одежда и музыка, язык и 'общий уровень невоспитанности', по выражению Клары Семеновны, самой ядовитой из старух. Бабки зудели, ругались и, что самое неприятное, отлично зная родителей всех ребят, охотно и с удовольствием стучали им на отпрысков. Ребята в долгу не оставались - нарочно громко включали музыку в своих плеерах, курили напоказ, мусорили прямо на глазах у вредных старух, доводя тех до белого каления.
Гошка проскочил мимо, ругнувшись про себя - ему предстояло купить в магазине три двухлитровые бутылки пива и пронести их домой на глазах у ненужных и вредных свидетелей. Возвращаясь назад, он с радостью увидел, что на лавке остались только две бабки, причем самые мирные. С одной из пенсионерок, Ириной Михайловной, он даже здоровался, если не было поблизости друзей. Три года назад она приходила к ним домой и делала ему, по просьбе Гошкиной матери, уколы. Он тогда покрылся противными прыщами, причем весь - и лицо, и спина, даже на животе и бедрах пламенели и зудели красные бугорки. Ему тогда прописали колоть витамины и какое-то лекарство. Ирина Михайловна, сполоснув руки и наполнив шприц, строгим голосом велела Гошке повернуться к ней спиной. Гошка уколов не боялся, но, как всякий нормальный человек, боли остерегался, тем более что медсестра из поликлиники делала уколы очень больно.
А тут ему слегка сдернули вниз штаны, обнажив только верх ягодицы, и слегка шлепнули по ней.
- Ну, и долго ты еще стоять будешь? - насмешливо спросила его старуха, - всё уже, натягивай штаны обратно!
Ирина Михайловна делала уколы так, что почувствовать их было почти невозможно, по крайней мере, сам Гошка отчетливо ощутил укол только на десятый раз. Потом отцу понадобились внутривенные вливания, и мать снова позвала старую медсестру. Отец тогда говорил с уважением: 'Профессионал! Высокий класс!' и Гошка с ним соглашался.
Вторая из старух, Вера Сергеевна с третьего этажа, была почти глухой и потому выходки ребят с громкой музыкой и воплями её трогали мало, а посему она и не цеплялась к ним.
Девятого мая, в девять ноль-ноль, Гошка и другие ребята нетерпеливо толкались у подъезда, поджидая опаздывающих девчонок. Те, как всегда, задерживались.
Гошка сидел на лавочке, стоящей на высоком крыльце пятого подъезда и, греясь на солнышке, оглядывал окрестности. Три двенадцатиэтажных дома ограничивали большой двор, засаженный цветами, детские площадки сверкали свежей краской, на роликодроме был слышен стук скейтбордов и крики мальчишек.
Сверкнув стеклом, открылась дверь углового подъезда, и Гошка увидел, как из него выползают члены 'сплетсовета'. Он только собрался пошутить по их поводу, но, присмотревшись к старухам, промолчал. Его остановил невообразимо торжественный вид старшей из бабок, Клары Семеновны. Сколько ей лет, точно не знал никто. 'Где-то за восемьдесят', - говорила мать Гошки. Клара Семеновна, невысокая, сухонькая бабка с выкрашенными в рыжий цвет волосами, с вечной нелепой шляпкой на макушке, сегодня была одета в темно-синий пиджак, на котором было прикреплено множество орденов и медалей. Оторопевший Серега прошептал: 'Ну не фига ж себе!', и вытаращил глаза - поверх всех наград гордо посверкивала золотая звездочка. 'Герой Советского Союза', - пробормотал Гошка. Друзья переглянулись. Но на этом открытия не закончились. Рассматривая усевшихся старушек, ребята увидели - на груди каждой из них были награды, их было много. Ребята издалека не могли рассмотреть и узнать все, но не увидеть полный комплект ордена Славы на груди глухой Веры Сергеевны и трех орденов Красной звезды на кофте Ирины Михайловны было невозможно.
Гошка впервые за все время присмотрелся к старухам повнимательнее. Он увидел тяжелую походку опирающейся на два костыля Ирины Михайловны, то, как медленно и осторожно садится на лавочку бабка Таня с седьмого этажа, как болезненно морщится, задев себя по ноге собственным костылем, старая Клара. 'Они очень старые и больные. И наверно очень устали за свою жизнь, ведь в ней было столько разного. Надо же, а ведь никто не знал, что Клара - Герой. Да и у остальных - вон какие иконостасы на груди', - думал Гошка. Ему вдруг стало нестерпимо стыдно, за недавнюю выходку, когда, обидевшись на старух, они включили тяжелый рок в квартире Сереги, выставив динамики на подоконник. Да, в тот вечер бабки сбежали с лавочки быстро, и обрадованные ребята заняли её. 'Мы весь вечер ржали, вспоминая, как вытурили старух. Дураки! Боже, какие мы дураки!', - Гошка искоса глянул на друзей и понял - они сейчас думают о том же. И им тоже стыдно.
Тут из арки выскочили Олька и Иришка. На плечах девчонок болтались рюкзаки, а в руках они несли цветы. Девчата, помахав друзьям, подошли к старухам.
- Мы поздравляем вас с Днем Победы, - звонко произнесла Иришка. Она быстро раздала старухам гвоздики и, оглянувшись на ребят, добавила, - вы нас извините, пожалуйста!
Уже в лесу, у костра, Иришка рассказала:
- Мне моя мама рассказала про Клару, Ирину и остальных. Откуда она про них узнала - понятия не имею, но только, - Ирочка поморщилась, - когда я вчера матери на бабок пожаловалась она мне все и вывалила - про то, что Вера Сергеевна еще девчонкой партизанила, потом в плен попала и её расстреливали. Про Ирину Михайловну, которая с семнадцати лет на фронте была, раненых вытаскивала, потом в госпитале работала, потом в институте училась и в Афгане была. Она, между прочим, майор медицинской службы! А я-то думала, что она просто медсестра. А Клара летчицей была. И так мне плохо стало, когда я все это слушала!
- А что же раньше, ну, в прошлом году, мы ничего такого не видели? - спросил Серега, и сам ответил на собственный вопрос, - маленькие еще были, наверно.
- Да они еще в прошлом году разъезжались на встречи, - Иришка крутила в руках недоеденный шашлык, - а в этом году, мама говорила, что из полка Клары никого не осталось, а остальные настолько плохо себя чувствуют, что уже никуда поехать не смогли.
Ребята возвращались рано, как-то не задалось веселье в лесу. У подъезда уже никого не было, только из окон на первом этаже, где жила Ирина Михайловна, доносилось пение. Пели старухи. Ребята прислушались:
'Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей фронтовой..' - выводил чистый голос. Гошка с удивлением узнал голос Веры Сергеевны. 'Надо же, глухая, а как поёт' - подумал он. Друзья быстро распрощались и разошлись по домам.
Одиннадцатого мая, в семь вечера в квартиру позвонили. Мать Гошки открыла дверь и спустя некоторое время парень, занимавшийся в своей комнате, услышал невнятные возгласы и разговор из коридора. Когда заинтересовавшийся Гошка вышел в кухню, первое что он увидел - на столе стояла старая тарелка со сложенным уголком желтым блином, парой конфет и маленькой стопкой, накрытой кусочком черного хлеба.
- Гош, - всхлипнула мать, - Клара Семеновна умерла. И Вера Сергеевна.
- Когда? - растерянно спросил Гошка.
Соседка, принесшая нехитрое поминание ответила:
- Девятого. Клара пришла с праздника и, не раздеваясь, прилегла. Так её и нашли утром - одетую, со всеми орденами, - женщина всхлипнула. - А Верочка - ночью, во сне. Сегодня мы их и похоронили.
Мать, быстро вытирая слезы, отломила кусочек блина и, морщась, стала жевать. Отец сгреб с тарелки конфеты и протянул их Гошке. Тот взял и стал внимательно разглядывать фантики, а в голове крутилась мысль: 'Не успел, не успел!'
- Чего ты не успел? - спросил отец. Оказывается, Гошка проговорил эти слова вслух.
А парень и сам не мог понять - чего же он не успел? Извинится перед старухами? Поздравить? Поблагодарить? Он пытался понять: почему ему так мучительно стыдно и так хочется плакать. А в ушах звучал чистый голос глухой Веры Сергеевны:
'Налей, дружок по чарочке,
По нашей фронтовой,
Не тратя время попусту,
Поговорим с тобой!'