О картах, дружбе и обезьяне
Посмотрите на этого сочнощёкого бутуза. Хватило бы у вас совести высадить этого сладкого пирожочка в холодном Беринговом море? А вот у открывателя одного тихоокеанского пролива - хватило.
Граф Федор Иванович Толстой родился 17 февраля 1782-ого года. С детства его любовь к экстравагантным остротам, буйный нрав и физическая сила вызывали опасение окружающих.
Батюшка его, Иван Андреич, призадумался - куда же отправить отрока, чтобы поберечь домашних? Ну, точно, в армию! Идеальное место для тех, кто ненавидит дисциплину и всё время лезет в драку с окружающими. Вот уж, когда его научат стрелять и махать саблей, он-то остепенится... Oh wait! Хотя желание постоянно тыкать в земляков заточенной железкой, было вполне в норме царивших нравов России начала 19-ого века, Федор даже в армии всех превзошел.
-Только если случится война, мы будем в безопасности, - молились его сослуживцы, в надежде, что ярость юного графа будет на кого выплеснуть.
Уже в возрасте 17 лет Федор Иванович поучаствовал в первой дуэли. Офицер по фамилии Дризен имел неосторожность отчитывать недисциплинированного воина.
- Товарищ Дризен, нагнитесь поближе, скажу кой-чего, - попросил Толстой.
- Слушаю.
- ХХХ ПТЬФУ!
Обхарканный офицер вызвал обидчика на дуэль. Чем она закончилась - неясно, однако Толстой остался жив, а Дризен исчез во мраке истории.
- Эдак он нам всех офицеров в полку поубивает, надо бы его пристроить куда, - решило начальство.
И задвинуло, казалось, максимально далеко. В команду шлюпа "Надежда", под командование человека-парохода, Ивана Федоровича Крузенштерна (в девичестве этнический немец Адам Иоганн). Корабль в 1803-ьем году начал первое кругосветное путешествие российских моряков. Выйдя из Кронштадта, через Атлантический океан, он обогнул мыс Горн, дошел до Японии, завернул на Камчатку.
Сидеть на корабле без дела было не в характере Толстого. На первой же длительной стоянке у Маркизских островов в туземной деревеньке он сделал себе татуировку. И не какую-нибудь бабочку на крестце, а согласно размаху своей широкой русской души - с ног до головы.
- Ну, во-первых, это красиво, - пояснил он.
Но всё же ему порой хотелось и простого человеческого общения.
- Мичман Иванов, а вы в курсе, что старпом Петров называл вас желтой рыбой? Да, да и ещё желтым земляным червяком. О, господин Петухов, а зачем вы просили кока вам в суп плюнуть? Как не просили?
По кораблю со скоростью лесного пожара пронеслась череда драк, скандалов и безостановочной ругани. В наэлектризованном воздухе вот-вот могли замелькать ножи, а в центре этого хаоса меланхолично сидел Толстой.
- Эх, скукота-с. О, батюшка Паисий, идите сюда, не хотите ли поговорить за блаженного Августина?
Когда опьяневший от хода дискуссии корабельный священник опал, как озимые, лицом в палубу, наш шалун приклеил его бороду сургучом к дереву, достал из кармана украденную печать Крузенштерна (случайно к рукам прилипло) и припечатал сверху.
Проснувшийся похмельный священник попытался отодраться от палубы.
- Ай-ай, а кто это сделал? - посочувствовал Толстой, - нет, ломать печать нельзя, преступление-с. Может, позвать матросов, они вас отдерут? Да нет, успокойтесь, у нас тут не английский флот. Ну давайте просто отрежем.
Но наблюдать за безбородым священником тоже скоро утомило и его взгляд упал на более волосатое существо на корабле. Орангутан. Оставить Толстого и обезьяну без пристального контроля было как запереть ребенка в "Детском Мире" и попросить ничего не трогать. Проявив недюжинные таланты в дрессуре, будущий обладатель прозвища "Американец" заставил обезьяну проникнуть в каюту капитана, взять чернильницу и залить все записи, бумаги и важные документы Крузенштерна.
Что по этому поводу первым делом сказал Иван Федорович неизвестно, а жаль. Он был опытным моряком, и знал много интересных слов, некоторые из которых, очевидно, придумал в этот же день. Немного остыв, попросил передать Толстому, что для него конечная остановка прямо здесь и сейчас, он высаживается, и до Петербурга может отправляться пешим ходом.
- Как смешно, господа, это же Алеутские острова.
- Ага, - сказали матросы залезая обратно в шлюпку.
- До Петербурга семь тысяч километров по прямой.
- Ага, - сказали матросы спуская вёсла.
- Да ладно вам, ребята, нормально же общались, - пытался усовестить Толстой отплывающих моряков.
Но те больше не купились.
- Ой, да и ладно. Ну и плывите отсюда. Я тут построю свой Петербург, с преферансом и куртизанками! Спасибо, хоть обезьянку мне оставили. Идём, Коко, у нас много дел.
Но его буйному характеру было тесно на маленькой площади.
- Нет, всё не то. Аборигенки плохо носят кринолины, а объяснять чем отличается колежский асессор от колежского регистратора, я уже устал. Дикари-с! - через некоторое время сказал он и решил всё-таки идти в Петербург. Пешком.
И, что для него неудивительно, почти дошел. Как только из-за горизонта показалась петербургская застава, бдительная охрана подметила его. По впечатлениям очевидцев, уже на полпути в столицу Американец выглядел диковато. Мужчины высокого роста, крепкого сложения, с черными кудрявыми волосами, обгорелым лицом и глазами налитыми кровью от постоянной дорожной пыли, в сильно поношенном мундире из-под которого виднелись татуированные руки - не каждый день ходят по стране.
- О, точно, это же наш Толстой, - сказала бдительная охрана, взяла его под белы рученьки и от столицы развернула служить поручиком прямиком в глухую финскую крепость Нейшлот.
- Не меня заперли с вами — это вас заперли со мной, - сказал Толстой местным служивым, закатывая рукава.
Какие страсти претерпел гарнизон за два года службы Американца - история умалчивает. В 1808-ом году началась русско-шведская война.
- Слава богу, война! - радостно сказал Толстой и напросился в армию.
- Слава богу, - выдохнул остальной гарнизон.
Отличившись на службе адъютантом князя Долгорукого ему все-таки разрешили вернуться в столицу.
- Йо-хо-хо, наконец-то! - сказал Толстой и за месяц схлестнулся на двух дуэлях. Обе его хорошо характеризовали. Дуэль с капитаном Бруновым - из-за подколок про сестру офицера. Вторая во время карточной игры, из-за шутеек про туза прапорщика Нарышкина.
- Господи, хоть бы война поскорее, - взмолились пока ещё живые картежники Питера.
На их счастье на дворе был 1812-ый год.
- Счастливо оставаться, девчонки, - сказал им Толстой и уехал.
Он прошел всю войну от звонка до звонка, участвовал в Бородинском сражении, где был ранен и на дембель уехал в Москву.
- Я здесь чтобы стреляться на дуэлях и играть в карты, - сообщил он, не успев стряхнуть дорожной пыли.
- И, как видите, картишки я уже раздал.
В Москве его скандальная скандальная слава разрослась уже до хтонических масштабов.
- Глупо ждать милостей от природы, - сказал Толстой и стал мухлевать совсем в открытую.
О чем надо было думать, чтобы сесть с ним за одним стол - трудно сказать. При каждом удобном случае он жульничал, а всех недовольных или бил сразу, или вызывал на дуэль.
Во время одной игры, незадачливый оппонент имел дерзкую неосторожность заметить.
- Граф, вы, кажется, немножечко мухлюете.
- Да ну, не может быть, - сказал Толстой и от возмущения выронил из рукавов сразу по восемь тузов.
- Точно вам говорю.
- Ладно, сударь, выбирайте прямо сейчас - канделябром в глаз или партейку раз?
- Ого, граф, и как я раньше не заметил, что ваш дар красноречия сродни Цицерону! - и бедолага продолжил проигрывать.
Возможно, этот несчастный припомнил историю, как Толстой был секундантом князя Гагарина. Придя днем на место дуэли князь не застал там ни соперника, ни секунданта.
- Черт знает что, - сказал Гагарин и поехал искать хотя бы Американца.
Застал он его дома, в стельку пьяного.
- Извините, князь, - засмущался Толстой, - я все перепутал и сегодня с утречка пораньше сам убил на дуэли вашего обидчика. Знаете, я такой рассеянный.
Встречались, правда, и равные ему по весу тестикул соперники.
После долгой партии князь Нащокин с интересом увидел, как Толстой записывает ему в проигрыш 20 тысяч рублей.
- Что-то я не припомню, чтобы проигрывал столько, - сказал князь.
- Заткнись, говно, я воевал! - заорал наш веселый озорник и приставил ко лбу Нащокина пистолет.
- Двадцать тысяч на бочку или я стреляю! - продолжал он немножечко шалить.
- И заберете с трупа 500 рублей с копейками. А откупиться от катороги дороже будет, - спокойно заметил князь.
- Слова истинного самурая, - одобрил Толстой.
Так родилась крепкая мужская дружба. Пьянки-гулянки, дикий кутёж на землях незнакомых помещиков и прочий великосветский дворянский угар.
В жизни Толстого будет ещё много примечательных событий. Разорение и женитьба на цыганке, тёрки с Грибоедовым и дуэль с Пушкиным.
Но что может быть важнее дружбы?
P.S. А с дрессированной обезьяной дружбы у него не сложилось. Поэтому он её съел.