Неоконченное⁠⁠

Я вырос в монастыре, затерянном глубоко в горах. Монахи конечно не занимались благотворительностью и сиротского приюта в своих стенах не содержали, но волею судеб моя мать оказалась возле их стен именно в тот момент, когда на свет должен был появиться я, и служители монастыря не смогли отказать страждущей женщине. Я убил свою мать своим рождением, и этот поступок тяжкой ношей висит надо мной с того самого дня как я начал осознавать себя и мой наставник (и нянька по совместительству) рассказал мне о той ночи, когда я явился на свет. Конечно, надо отдать монахам должное — они не оставили младенца и растили меня, как могли. Они обучили меня чтению и письму, умению общаться согласно этикету и обращению с монашеским посохом, дабы защититься от лихих людей. Научившись читать, я мог часами просиживать в библиотеке монастыря, находившейся в подвалах и пропахшей затхлостью редко посещаемого помещения. Я брался за чтение всего, что попадало под руку: летописи давно произошедших событий, жизнеописания королей, заметки путешественников в дальние страны. С упоением рассматривал карты земель, настолько древние, что чуть ли не осыпались у меня в руках, пока я нёс их от очередного книжного шкафа до облюбованного мной стола с тяжёлым табуретом, свечой и кое-какой едой, которую тайком проносил с собой. Я знал, что по достижении мной 20 лет, монахи примут меня в братья и мне до скончания дней своих придется трудиться на благо монастыря. Я был безмерно им благодарен, но я хотел посмотреть мир! Увидеть своими глазами бескрайнее Море, побывать на главной площади Столицы, и наконец, самое тайное и, пожалуй, самое страстное мое желание — увидеть Женщину. Как вы сами понимаете, я вырос в окружении мужчин и дальнее расположение монастыря, и его суровые законы в отношении женщин не располагали к тому, что я, став монахом, когда-либо их увижу. Поэтому в одну из ночей, лежа без сна и с ужасом осознавая приближение двадцатилетия, я решил бежать.

– Убери свою клячу с дороги, деревенщина! - Вилания, когда хотела, могла быть очень суровой. Да и что ей оставалось делать, когда, влетая на полном скаку на своем Мороке во двор этой жалкой таверны дождливым серым утром, столкнулась с мужиком на тощей лошаденке. Морок столкнулся с ней своей мощной грудью, однако кляча устояла и, испуганно заржав, встала намертво как раз посреди ворот, ведущих во внутренний двор. - Я, Джейс Эдринс, поверенный короля! И уступить дорогу должна ты, женщина! Я спешу! - жесткий грубый голос обладателя клячи резал слух. «Таким голосом можно вбивать пыточные гвозди» - подумалось Вилании - «и если он действительно тот, за кого себя выдает, надо быть с ним поосторожнее». А вслух произнесла: - Я представляю Орден Тауриллеона, и не тебе лезть вперед дамы, которая кстати тоже торопиться! В подтверждение своих слов она мгновенно подняла свой посох и направила в грудь поверенного — Именем Ордена приказываю подчиниться! Мужчина повернул клячу, давая ей проехать, подождал пока она окажется во дворе, и грубо окликнув пообещал, что как только встретит ее в глуши, никакой Орден ее не спасет. И вылетел из ворот, нещадно понукая свою жалкую лошаденку. Вилании оставалось только пожать плечами — люди по некоторым причинам недолюбливали Орден, а ее недолюбливали вообще все, включая сестер по Ордену. «Да, не всем блистать и быть любимцами толпы» - и она в очередной раз за время своего путешествия задумалась, а было ли бы иначе, если бы она не попала в Орден, если бы ее отец, умирая... Так, стоп, автор не намерен раскрывать читателю все тайны сразу, поэтому пока вперед за другими героями, они уже требуют внимания к себе.

Марко неслышно крался вдоль монастырской стены пока не добрался до незаметной (но хорошо им изученной ранее) трещины в стене, которая позволяла с большим трудом, но все же забраться наверх. Что он собственно и сделал, благодаря богов за посланную темную глухую ночь. Посидел наверху, отдышался, с наслаждением втягивая не монастырский воздух, воздух свободы. Собрался с духом и решительно прыгнул вниз. Приземлился практически бесшумно и даже мягко — сугробы, наметенные за долгую зиму, приняли его в свои объятья и настолько долго не хотели выпускать, что Марко хотел уж было смириться с судьбой и остаться замерзать. Но удача и на этот раз повернулась к нашему герою нужным местом и выбравшись из сугробов, вытряхнув снег из всех возможных мест, закутался получше в изрядно поеденный молью, но все же меховой плащ. И при свете нарождающегося солнца поспешно потопал вдаль от монастырских стен, и даже не оглянулся, дабы не пожалеть о содеянном и не вернуться назад.
К вечеру, довольно далеко ушедший и изрядно уставший и замерзший Марко набрел на небольшой лесок Вековечных. Побродив немного в лучах заходящего солнца, нашел дупло, довольно большое и просторное, забрался в него и укутавшись все тем же плащом, принялся за вечернюю трапезу, попеременно откусывая то лука, то черствого сыра, то горбушку черного хлеба, так удачно утащенные из кладовки при монастырской кухне. Поев, он задремал, а вскоре и вовсе уснул, убаюканный сытостью и теплом. Сон оказался коротким и неспокойным. Выглянув из дупла, пораженно замер. Недалеко от его дерева весело плясал огонь. Огромный черный конь, уже освобожденный от седла, удил и всего остального, копал неподалеку снег в поисках клочков травы. На бревне возле костра восседала (по-другому и не скажешь) Женщина. Она неторопливо пила какой-то напиток из чаши и неотрывно смотрела в огонь, словно видела в нем намного большее чем просто пламя.
Затекшие ноги дали о себе знать и Марко шевельнулся, зашуршали прошлогодние листья, женщина резко вскинула голову, встретилась с ним взглядом и уже через мгновение была на ногах, сжимая в руках натянутый лук.