Музыка старой Феодосии
В небольшом помещении полно посетителей. Здесь есть свои завсегдатаи, которые целыми вечерами сидят и попивают вино и кофе. Главным образом это рыбаки, торговцы и моряки с заходящих в Феодосийский порт торговых кораблей и шхун. Больше всех шумят рыбаки и матросы. Они громко спорят о преимуществах своих профессий и о том, кому из них тяжелее приходится в море. Рыбаки говорят о тайнах своего нелегкого ремесла, о рыбьих повадках, о своей рыбацкой удали. Моряки не сдаются, рассказывают о дальних плаваниях, о бурях и кораблекрушениях, о «Летучем Голландце» — корабле, населенном призраками, который будто бы видали некоторые старики-матросы. Временами спор приобретает угрожающий характер и вот-вот готов перейти в драку. Тогда из-за высокой стойки выкатывается круглый, толстый, как бочка, хозяин-грек. Ловко пробираясь между столиками, он громко оповещает, что получил партию замечательного вина. Иногда ему удается предотвратить драку и примирить спорящих. Но и без драки в кофейне всегда по вечерам шумно. К гулу голосов и к пьяным выкрикам примешивается стук костяшек домино и азартные возгласы игроков. Кофейня всегда гудит, как растревоженный улей, а пламя свечей кажется тусклым в густом сизом дыму от многочисленных трубок. И среди всего этого гама и чада без конца раздаются громкие голоса:
— Мальчик! Мальчик, сюда!
Ованес вертится, как белка в колесе. Он едва успевает менять трубки, подносить гостям кофе и вино, помогать судомойке Ашхен перемывать стаканы, кружки, кофейные чашечки.
Тяжелее всего приходится ему в те часы, когда в кофейню приходят зажиточные торговцы.
Им нравится проворный мальчик, и они требуют, чтобы только он им прислуживал. Ованес мечется, напрягая все свои силы, а старый толстый турок, владелец самой большой в городке фруктовой лавки, без конца хрипит:
— Кафеджи дольдур!
Из-за этого турка Ованес однажды чуть не потерял работу. Как-то вечером, когда в кофейне и повернуться негде было, турок прохрипел свое обычное:
— Кафеджи дольдур!
Среди шума Ованес его не услышал и пронесся с подносом к соседнему столику, где сидели простые матросы. Турок обиделся и поднял крик. Прибежал хозяин, дороживший богатым клиентом, и, кланяясь, сам стал подливать ему кофе. Но расходившийся купец не унимался и требовал, чтобы хозяин прогнал из кофейни противного армянского мальчишку. Неизвестно, чем бы все окончилось, как вдруг рядом очутился Хайдар. Ованес вскрикнул от неожиданной радости: вот уже несколько месяцев, как музыкант не появлялся в Феодосии. Хайдар привлек мальчика к себе и, указав рукой на дверь, коротко, но повелительно сказал турку:
— Уходи!
Тут сидящие за столиками увидали Хайдара и закричали:
— Хайдар вернулся!
Многие вскочили и радостно окружили его. Рапсод выждал минуту и опять обратился к мрачно сопевшему турку:
— Иди!
Тогда все посетители нетерпеливо закричали:
— Ну, иди же, иди отсюда!
Толстый купец, спрятав голову в плечи, трусливо засеменил к выходу под громкий хохот всей кофейни. Потом Хайдар повернулся к хозяину и сказал:
— Смотри, мальчика не смей обижать!
Хозяин покорился. Добрые отношения с музыкантом были ему очень выгодны: игра и пение странствующего рапсода служили хорошей приманкой для посетителей кофейни.
В этот вечер Хайдар долго играл и пел, не отпуская от себя Ованеса.
Музыкант начал ежедневно приходить в кофейню. Он появлялся задолго до того, как собирались завсегдатаи. Хайдар показывал Ованесу как держать скрипку, упирая ее в левое колено, чтобы можно было одновременно играть и петь, учил водить смычком по струнам.
Через несколько дней мальчик по слуху научился повторять отдельные песенки.
Теперь посетители кофейни реже кричали: «Мальчик, сюда!» — а просили, когда Хайдар отдыхал: «Оник, Ванюша, Ивасик, сыграй нам, дорогой!»
И Ованес играл. Вскоре об этом узнали в городке. В кофейню стали приходить те, кто раньше сюда и не заглядывал. Хозяин был доволен. Хитрый грек все чаще освобождал Ованеса от беготни с подносами и трубками. Он сам теперь усаживал мальчика возле Хайдара и громко обращался к рапсоду:
— Ты, Хайдар, отдохни и попей вина, а мальчик пусть немного поиграет.
Ованес был счастлив. Теперь его обострившийся слух чутко улавливал мелодию морского прибоя, ритм шагов прохожих поздно вечером, когда он возвращался домой из кофейни, певучие переливы в нежном и грустном голосе матери. Все это теперь звучало, как музыка.
Однажды вечером, когда мальчик играл в кофейне, а Хайдар отдыхал, вошел новый посетитель. Он сел в углу и спросил самого дорогого вина. Незнакомец пил вино и с видимым удовольствием слушал маленького скрипача, не спуская с него глаз. Ованесу его лицо показалось знакомым. И вдруг мальчик вспомнил летний жаркий день, Гарика, взявшего его с собою на корабль, и молодого капитана-грека, который насыпал им полные карманы орехов, изюма и винных ягод. В посетителе Ованес узнал капитана.
Капитан стал приходил каждый вечер. К его столу присаживались местные греки, главным образом юноши. С восторгом в глазах они ловили каждое слово моряка. Постепенно остальные посетители придвигались к тесному кружку греков и начинали прислушиваться к разговору.
На третий вечер, когда капитан пришел в кофейню, его уже ждали несколько десятков человек.
Пять лет прошло с тех пор, как народ Греции восстал против турецких поработителей. В Феодосию доходили слухи о беспримерном мужестве греческих повстанцев. В городке проживало немало греков. Кто-то распространил слух, что капитан — участник восстания.
В тот вечер лишь турки-торговцы отсутствовали в кофейне. Они боялись, что одним своим видом могут вызвать гнев не только у греков, но и у русских и армян, сочувствовавших своим единоверцам грекам, поднявшимся против турецких насильников. В Феодосии старики еще помнили мрачные времена турецкого владычества, кровавый турецкий режим.
Вот почему капитана с одинаковым волнением слушали греки, русские и армяне.
Капитан подробно рассказывал о боевых отрядах гордых, мужественных клефтов, среди которых он провел два года.
Потом он рассказал, как на помощь повстанцам явился великий поэт Англии Ноэль Байрон.
— Он погиб вдали от своей родины, среди нас, в местечке Миссолонги, грустно закончил капитан. — Все греки оплакивали его, как самого близкого, родного человека. Его имя всегда будет священно для Греции.
Бывший смотритель феодосийского уездного училища Папандополо прервал наступившее горестное молчание:
— Русский народ устами своего поэта воспел подвиг героической Греции.
Гречанка верная! Не плачь, — он пал героем,
Свинец врага в его вонзился грудь.
Не плачь — не ты ль ему сама пред первым боем
Назначила кровавый чести путь?
Тогда, тяжелую предчувствуя разлуку,
Супруг тебе простер торжественную руку,
Младенца своего в слезах благословил,
Но знамя черное свободой восшумело.
Как Аристогитон, он миртом меч обвил,
Он в сечу ринулся — и, падши, совершил
Великое, святое дело.
Все слушали эти стихи впервые. Слава Пушкина уже долетела до Феодосии. Но эти стихи были не для печати. Они переписывались и рукописные доходили до самых глухих мест государства Российского.
Капитан без труда понимал по-русски. И он с волнением повторил:
«…не плачь, — он пал героем…»
— Греки надеются на помощь России, — помолчав, добавил капитан.
— Все честные русские люди полны горячего сочувствия к возрождающейся Элладе, — торжественно ответил Папандопуло. — Мы, русские греки, верим в помощь русских.
Вечер закончился очень оживленно. Ради такого почтенного общества хозяин кофейни достал из винного подвала настоящее выдержанное кипрское вино, которое он давно хранил для какого-нибудь особо торжественного случая.
Выпили. За борющуюся Грецию. За её храбрый народ. За Россию. За её храбрый народ. За нерушимый братский союз русских и греков. Много пили.
После выпитого вина и горячих тостов всем захотелось песен и музыки. Тут только заметили, что Хайдар сегодня не пришёл...
— Вот досада! — огорчился хозяин. — Неужто заболел? Будь скрипка, Ованес бы нам сыграл…
— Скрипка есть! — заявил капитан.
Он поднял узкий свёрток, который принёс с собою и положил рядом. Из холщового мешка капитан извлек футляр, открыл его и протянул Ованесу скрипку и смычок.
Ованес первый раз играл самостоятельно, в отсутствие Хайдара. Волнение его ещё усилилось от необычного вечера, от горячих речей и стихов.
Многого он не понял из того, что рассказывал капитан и о чем говорили остальные взрослые. Но он впервые видел, чтобы в кофейне так долго говорили, а уж потом пили. И пили сегодня не так, как обычно, — не ссорились, не выкрикивали бранные слова, даже стулья не ломали.
Особенно поразило мальчика, что такой важный господин, как бывший смотритель уездного училища, пришёл в кофейню и так прекрасно читал звучавшие, как музыка, стихи.
Ованес играл долго, но не чувствовал никакой усталости. Скрипка была дивно хороша, и на ней было так приятно играть! Казалось, она поет человеческим голосом. Притихшие, слушали посетители кофейни вдохновенную игру худенького, бледного мальчика.
Хозяин добавил свечей и в тесном помещении стало очень светло и празднично.
Незадолго до полуночи капитан начал со всеми прощаться. Утром его корабль уходил из Феодосии. Он подошёл к Ованесу, продолжавшему сидеть на низкой табуретке со скрипкою на коленях.
— Эта скрипка давно у меня. Раньше она принадлежала моему другу, с которым мы вместе росли. Он был хорошим скрипачом, но умер рано. Умирая, он отдал мне свою скрипку и попросил подарить её тому, кто сможет играть на ней не хуже его. Ты ещё совсем мал, а играешь очень хорошо, поэтому я дарю тебе эту скрипку. Думаю, что если бы мой друг был жив, он сам бы подарил её тебе. Береги её и играй. Играй на радость людям.
Посетители были потрясены таким щедрым подарком и бурно выражали свой восторг. Один только Ованес стоял неподвижно.
Он тайно от всех мечтал о собственной скрипке. Он даже Хайдару не смел признаться в своей мечте. До его сознания с трудом доходило, что в его жизни совершилось Чудо. И свершилось оно благодаря простому доброму поступку человека. Как же это просто!
«Делай добро и бросай его в воду. Оно не пропадёт — добром к тебе вернётся».
