Москва-Самарканд. Воспоминания.⁠⁠

Увидел тут историю, навеянную поездками в поездах дальнего следования, своими впечатлениями тоже захотелось поделиться. Жил тогда ещё в захолустном городке, в который с началом девяностых пришла "дикая" коммерция. Дети великого узбекского народа торговали на местном рынке луком репчатым, да вениками в основном. Решил и я коммерсантом заделаться. Товар возили поездом, туда я взял для продажи обувь местной фабрики, преимущественно женскую, заручился поддержкой узбека, который арендовал у нас гараж, с ним же и отправился. Время действия 94 или 95 год, место - поезд Москва-Самарканд. Погрузились мы с Шухратом в плацкарт, едем, беседы ведём. Грязные, обшарпанные полки и такие же подобия одеял вместо стёкол в окнах удивили и позабавили, но не насторожили оптимистично настроенного юношу двадцати годков от роду. Доехали до Самары, где подсел паренёк, нашлись общие темы, 0.5 горькой, потом ещё 0.5. Выпили-поели, ночь за окном, Шухрат мне говорит: лезь на третью полку, багажную. А зачем, спрашиваю? Лезь, спасибо скажешь потом. Загрузился я наверх и уснул. Проснулся, а повернуться на спину затруднительно, мешает что-то. Ну, повернулся, а на меня смотрят две миндалины с луноликого лица. Вопрошаю-кто ты? А мне томно так: Юлдуз. С противоположной полки попутчик-узбек мне улыбается. Попросил звезду эту слезть и когда она вниз скользнула, а я голову свесил, вот тогда я удивился первый раз. По-настоящему. На нижних полках сидели люди, грядками, на вторых тоже, человек по пять, свесив ноги вниз. В проходе и под сиденьями тела вперемежку с баулами, вонь, смрад, храп и монотонный бубнёж. Кое-как пробрался в туалет и обратно, лёг. Сбоку опять прилегла Юлдуз. Ну, думаю, как-нибудь, в тесноте, да не в обиде. Задремал только, тут гвалт по вагону, по звукам прессуют кого-то. Сначала в один конец вагона прокатился шум, потом оттуда в противоположный, поорало и затихло вроде. Я у стенки, мне ж не видно, чего там, спросил Шухрата, чего там. Он мне: спи, не обращай внимания, казах какой-то накосячил и его в окно выбросили. На ходу. В степи. В самом начале ноября. Ну нихуя ж себе, сейшн. По мере приближения к узбекской границе вагон начал редеть и к Ургенчу на верхней полке я лежал уже один. В самом городе меня поразили широкие, хорошие дороги, дешевизна и... гостеприимство. В самом доме у Шухрата мне отвели комнату, кинули "курпача" и дохера подушек. Накормили пловом с коноплёй (суки) вследствие чего я выучил фразу: маляк, су апке. Потчевали очень вкусным холодцом из конины, коего сожрал я почти тазик и выучил ещё одну фразу, когда блевал от обжорства. Анан ским, джаляб. Домой уезжали вечером, двери проводники не открывали и меня, с мешками лука и вязанками веников закидывали в поезд через разрезанную межвагонную резину. Вагон попался купейный, но от спящих на полу вместе с баулами это не спасло. Меня любезно и очень своевременно приютили в изножье купе русские отец с сыном, возвращавшиеся в Москву, даже удалось выспаться на принадлежавшей им в этой поездке верхней полке, пока они сидели внизу. Мой "компаньон" Шухрат ехал в тамбуре с нашими мешками, охраняя их. В этот раз треш тоже присутствовал. Вышел в туалет, а на одной из станций в Казахстане аборигены высадили стёкла в них обоих и загрузились туда вперемежку с мешками, не без помощи своих собратьев. Увидев сие безобразие еле-еле вышел в тамбур, где свободного пространства оставалось лишь на то, чтобы открыть дверь. На обратном пути в купе мне попалась бабуля в цветастом платье и красной кофте. С медалями и тростью, которой она ловко шпыняла расположившихся на полу дервишей. На все её просьбы посторониться и дать дорогу они всем своим видом и жестами давали понять, что не понимают и слова из того, что она им говорит. Мне стало любопытно, как она решит проблему с туалетной комнатой. Добравшись до неё и увидев, что там конкретно так занято, возмутилась, что и тут тоже, она начала орать, да так, что слова басурмане, антихристы, чугунки немытые оказались самыми лестными. Задрала подол, сняла панталоны, чуть присела и жёлтой, упругой и радостной струёй оросила загаженый пол, покоящиеся на нём мешки и туловища. Обтёрлась панталонами, бросила их тут же. Поковыляла в своё купе, расчищая тростью дорогу и бормоча: я войну прошла, сволочи вы узкоглазые. Узкоглазые сволочи, "не понимавшие" и слова поначалу, после сего перфоманса отвечали ей чистейшим русским матом, как заправские сапожники. Я был обескуражен и рыдал от смеха вместе с выглянувшими на шум из своих купе людьми. Вся эта вакханалия закончилась в Оренбурге, дальше мы ехали относительно спокойно и свободно перемещались по составу. Кстати, по приезду в место назначения я понял, что не все ходили справлять нужду меж вагонами, ибо мешки с луком и вениками источали недвусмысленное амбре. Коммерсантом я не стал, как впрочем и перестал покупать узбекский лук. Паслюшай, дарагой, сладкий люк, да.... Поразил парадокс, как они, живя в чистых и уютных домах и городах могут так оскотиниваться в поезде. Смысловой нагрузки тут никакой, прост юность вспомнилась.