Литературная рулетка⁠⁠

Доброго времени суток! Помнится в 2011 году тусовался на форуме литературных ролевых игр. В качестве теста модератор задал ситуацию: описать русского охотника времен дохристианской Руси. Постарался проработать стилистику, для большего "погружения" в тему. Вот что получилось)

Свирыня подбоченившись стоял у самой кромки дубравы и окидывал взором свои угодия. Мужик охотился в здешних лесах с детства. Вырос, можно сказать, не на сохе, а с ножом да рогатиной. Девки любили Свирыню. Отож! Каков богатырь! Ликом светел, да и в плечах - две бабы не ухватят. Вроде на вид лет двадцать отроду, а борода окладистая пышная, цвета соломы. Волосы аж до плеч, да не всклокоченные как у дурилки местного Журки, а расчесанные, ремешком кожаным перехваченные. Цвету того же, что борода. Глаза зеленые, как травушка, а харя разбойничья, загорелая! Как не глянет - все с прищуром. (молодухи за ним ходили, отбоя не было) Ростом Свирыня удался, аршина три без лиха. Мускулов хоть и не много, все больше жилы, но силы в нем как в трех кабанах, это точно. Так и чего ему не вырасти таким, все ведь по лесам шастает, да зверя бьет.

Рядиться мужик не любил. Ходил как удобней. Рубаха справная да портки. Цвета все невзрачного, серого. Да и на кой в лесу кафтаны? К лешему свататься? Тьфу! А вот обутка, то дело другое. Хорошие колишки – охотнику надобность. Сапоги на Свирыне были дивные. Кожа мягкая, черная, да и стопа не шибко тверда. Без каблуков почти – не нужны они в буреломе. На грязном, синем кушаке у охотника обреталась сума для мелочи всякой: бечева, огниво да хлеба краюха (на случай, ежели в животе заурчит). 

И вот стоит Свирыня у прилеска и размышляет:

- Эво как! Благодатно! Рогатину ужо обтесал, нож заточил, осталось только прощения у дедушки лесного попросить. Его ж зверье бить пойду – в зеленых глазах охотника блеснула искорка – Да и за что прощения то просить? Поди, мы с дедушкой знакомцы давние! Хех!

Свирыня крякнув, забросил на плечо рогатину и затрусил в сторону леса.

В поле было знойно. До самого виднокрая – небо чистое, голубое, без облачка. Липень вовсю грел солнцем землю матушку. В ноздри Свирыни бил пьянящий аромат скошенного сена. Редкий ветерок шелестел луговыми травами. В полевых ромашках лениво стрекотали кузнечики. Сновали туда-сюда пузатые шмели. Но как только охотник одолел балку и оказался в лесу – все изменилось. Свирыня остановился в тени, вытер лицо и огляделся. Жужжание козявок умолко. Солнце заиграло лучами в изумрудных кронах вековых дубов. То и дело лучи проскальзывали на маленькие полянки, усыпанные кустиками земляники. Грудь обдала прохлада. Лесные птицы перечирикивались игривыми трелями. Деловито обсуждали приход гостя.

- И вам исполать, птахи! Эт я снова! – мужик достал из сумы глиняную расписную дудочку и малость посвистел. Птицы с пущей радостью защебетали в ответ. – От, жизнь у вас проста, чирикай себе на суку целый день, да бед не знай! - Свирыня расплылся в белозубой улыбке. 

Прямо перед носом охотника переливалась сеть другого ловчего. Хозяин силка сидел где-то рядом и ждал муху пожирнее.

- Ну Бог тебе в помощь, шельма! – сказал глядя на паутину Свирыня и аккуратно обошел ее – Негоже такой справной ловушке на моей морде пропадать.

Лес принимал охотника. Они, наверное, даже были друзьями. Ведь мужик вырос тут и никогда не брал ничего лишнего. Только прокормить родителей, да и себя не забыть. Вот и сейчас дубрава давала ногам Свирыни отдых. Сапоги утопали в подстилке из мягкого желтого мха и прелой листвы. Идти было легко и ладно. Но охотник знал, что ему надобно дальше. Потрескивая сухими веточками под ногами, человек двинулся вглубь леса.

Впереди его ждала уже на залитая теплым солнечным светом дубрава, а темный бурелом. Потянуло гаденьким холодом, настырное тинято лезло в глаза, заставляя то и дело обтирать лицо. Под ногами уже не проминался мох, а трещал сушняк. Изменившийся лес, не скрывая своей враждебности, протягивал к охотнику корявые сучья. Мешал ходу, подставляя под ноги узловатые, белесые корни. Солнце в темный лес не добиралось. Повсюду царил полумрак. Свирыня остановился у поваленного, заросшего мхом дерева. Извлек из сумы краюху каравая и почтенно возложил его на валежину.
- Ты лесовик не серчай! Вот прими, чем богаты. Урожай нонче у нас не выдался, вот я к тебе и зачастил – оправдываясь пробубнил охотник.

Саженях в десяти от мужика что-то заухало, точно не зверь какой озорует. Затрещал сухостой. Кто-то явно давал знать о себе. Тут ужо не до шуток. Свирыня вытянул из-за голенища сапога нож. Добрый нож. Точеный обоюдно. Рукоять изогнутая, из ясеня, отполированная до блеска рукой самого хозяина. И швырять удобно – в руке лежит ладно. И в близкой схватке хорош – не выскользнет из ладони. Охотник смекнул, что на него сейчас погонят зверя. Дюже любитель лесовик мужиков-охотников испытывать. Рогатину, которая являла собой некогда маленькое деревце, облущенное от коры и затесанное с обоих концов, Свирыня воткнул в землю чуть поодаль. Сам же он встал в опору на правую ногу и изготовился для прыжка. В чащобе мелькнула туша. Еще чуть и зверь пронесся ближе.

- Вепрь! Как пить дать, вепрь! – хищно осклабился Свирыня – Матерый какой? Ну, иди сюда, удалью померяемся порось волосатый! – последние слова охотник уже прокричал. К груди подступило, все внутри сжалось. В голову бил страх. На мужика летел остервеневший от гона кабан, сажень в холке. Голодный и злющий. Зверюга с треском ломилась через валежник. Визжа и сметая все на своем пути. Шерсть на загривке встопорщена, клыки хищно вылезли наружу, весь вымазанный в грязи. Сажени за три Свирыня встретился с вепрем глазами. Стеклянный взгляд зверя был полон ужаса. Он будто понимал, что грянутся оба. А жить хотелось. Ой, как хотелось. Даже ему, кабану, незнамо что забывшему в чащобе. Свирыня ухватил нож посподручней, завел правое плечо назад и ждал. Когда вепрь был на расстоянии вытянутой руки, охотник увернулся чуть пропуская кабана дальше себя и отскочил, полоснув ножом по шее зверюги. Вепрь пробежал еще саженей десять. Потом стал заваливаться на бок, рухнул и скатился в утыканную сушняком балку.
Мужик растерянно огляделся. В чащобе вновь воцарилась тишина. Будто ничего и не стряслось. Только изредка вдалеке кто-то ухал. На правой ноге стало расползаться липкое теплое пятно, алым окрашивая портки Свирыни.
- Вот те на! Подранил меня хряк… – охотник привалился к поваленному дереву и уставился куда-то вдаль. Лужица крови под ногой росла, а в голове невыносимо гудело. А чуть поодаль, в балке, кровью истекал и раненый кабан.

* * *

Под вечер из леса выполз весь окровавленный мужик. Волосы взлохмачены, портки и рубаха изодраны. На синем кушаке чудище тащило кабана, столь великого в размере, что и не представить как оно его доперло. Чудище то, ясное дело, отмыли, переодели и напоили тюрей, чтоб не икал. Стали расспрашивать, как, мол, такую тушу умертвил, а тот мычит только, да деда какого-то материт. Не знаю как другие мужики, а Свирыня охотиться больше не ходил.