Леонид Куравлев — о моде проклинать СССР. Один из самых любимых народом актеров — цитаты из его интервью⁠⁠

«На мне узоров нету!», - говорил его герой Жорж Милославский. Однако зритель все равно не мог отлепиться от телевизора, когда показывали фильмы с Куравлевым. Бескрайняя харизма, тотальное отсутствие самолюбования, нутряная органика русского человека и умение передать глазами невыносимо грустную иронию - то, что помогало Леониду Вячеславовичу быть другом Василия Шукшина, а еще забирать роли у холеного Андрея Миронова (на пробах в «Иван Васильевич меняет профессию») и обыгрывать повышенную брутальность Владимира Высоцкого (на пробах в «Афоню»). В день, когда не стало большого артиста, «КП» приводит выдержки из интервью*, на которые Куравлев соглашался крайне редко. Тут и нюансы биографии, и отношений с Шукшиным, и философия артиста больших и малых академических театров, остающегося до последних дней плоть от плоти родной страны.

ПРО ДЕТСТВО

«Я из рабочих-крестьян... Окраина Москвы. Рабочий люд. Хулиганы. У меня нет даже фотографий того периода. Все было окружено бедностью, погружено в бедность. Причем я ведь жил у тетки Нади, родной сестры моей мамы. Мама была арестована по известной 58-й статье сразу после начала войны. По профессии она дамский парикмахер. Наверное, в назидание тем, кто любил языком чесать. Хотя она была как раз молчаливой... Ее сослали в Караганду. И она там работала на металлургическом заводе. Женщина-то! После того как отработала там пять лет, она не имела права жить в Москве, ее послали на Кольский полуостров. Поселок Зашеек. Деревообрабатывающий завод на красивом озере Имандра. Там я провел около года, учился в 5-м классе. Потом опять вернулся в Москву. А вскоре вернулась и мама. Но детство - оно всегда счастливое, даже такое, какое у меня было».

ПРО ПУТЬ В АКТЕРЫ

«Моя двоюродная сестра поступала во ВГИК. Мы жили все вместе в коммуналке. Увидев мои муки, она сказала: «Иди во ВГИК, там никакой математики. Прочитаешь стихотворение какое-нибудь, прозу, басню Крылова». Я догадался не читать «Ворону и лисицу», потому что эту басню читали через одного. Ну сколько можно! У Крылова примерно 220 басен. Есть такая басня «Слон в случае». И вот я ее и читал. И еще - «Бабий бунт» из «Поднятой целины» Шолохова и отрывок из поэмы «Хорошо» Маяковского. И дошел до третьего тура, а дальше меня не пустили. Но ко мне подошел один из членов комиссии и сказал: «Приходите на следующий год. Что-то в вас есть, я это чувствую». Я пошел работать на фабрику елочных украшений и линз для объективов, а когда снова пришел во ВГИК, попал к Борису Владимировичу Бибикову. Человек МХАТа, он набирал курс, который я и окончил».

ПРО ДУЭЛЬ С ШУКШИНЫМ

«И вот (после отказа сыграть главную роль в фильме «Печки-Лавочки») иду по студии Горького. Длинный коридор. И навстречу мне идет человек - фигура такая расплывчатая, свет контровой. Но по походке узнаю Шукшина. Сердце мое заболело. Встречаемся, как на дуэли. Левым боком он облокотился на стенку, правую руку спрятал в карман, сощурил глаза, лицо задеревенело, заходили знаменитые шукшинские желваки по лицу. В это время он меня ненавидел: «Ну что же ты мне, б**** (блин), под самый дых-то дал?» Я стал себя спасать: «Подожди, Вася. Ты неправ. Ты написал сценарий, очень долго думал об Иване, главном герое. Тебе он знаком от и до, до кончиков ногтей, до поворота головы, знаком тебе в каждом жесте... Какой Куравлев сможет сыграть твоего Ивана? Играй сам!» Он как-то обвел меня взглядом. Его осенило: «Да». Я говорю: «Конечно, да, Вася! Ты прекрасный актер. Это же не комплимент. Ты это знаешь сам». Оттаял, совсем оттаял Шукшин. Улыбнулся. И мы расстались как друзья.

ПРО АФОНЮ

«По существу, в образе Афанасия Борщова надо было раскрыть драму одинокого человека, разменявшего четвертый десяток лет и не сумевшего найти себя. Были причины тому, что я сначала отказался от этой роли, но постепенно проникся мыслями и заботами этого простого, хорошего, но не очень счастливого парня. Он уже не может вызвать однозначных эмоций, «чистого» смеха. Отношение к нему замешено на сочувствии, грусти и размышлениях. После выхода картины на экран получил много писем от зрителей, где они выражали именно эти чувства».

ПРО МОДУ ПРОКЛИНАТЬ СССР

"К сожалению, сейчас модно ругать прошлое время. Это очень прискорбно. Получается по-предательски. Олигархи какие-то, а народ - «ватник» какой-то. Почему? Я очень, очень люблю то время, я его не предаю. Была молодость: влюблялся, учился, очень хорошо женился. Снимались замечательные картины. Это был ренессанс кинематографа. Где сейчас это?"

ПРО ВОРОВСТВО

«Люди обожают такие роли! Их любят, воров (Копченый, Шура Балаганов). Это ж искусство, это не я такой. Сам однажды украл книгу Моэма в библиотеке, снимаясь в Керчи в картине Швейцера «Время вперед». Мудрейшая книга - «Подводя итоги. Она у меня дома до сих пор. Каюсь!»

ПРО ЖЕНУ

«Я жил с ощущением, как и любой мужик, что женщина переживет тебя. Этого, к сожалению, не случилось в нашей судьбе. Она ушла раньше. Я очень зол на нашу медицину, потому что [не обнаружили] два инфаркта...а ведь накануне ее смотрели молодые врачи. Ужасно! Пошли к другому врачу, а он говорит: «Как? Я ее не отпускаю!». Отозвал меня и объясняет - два инфаркта. И умерла она после операции на сердце. Было уже поздно...»

ПРО ДОЧЬ

«Катя окончила Щукинское училище. Поначалу работала на киностудии Горького, потом все развалилось. Нашла свою дорожку, разбирается в медицине».

ПРО СЫНА

«Хороший парень вышел! Чистый. Работает по финансовой части, трудоголик. Маша (его жена) - умница. Они любят друг друга. Любят. Трое детей - это невероятно. Я благодарю бога за это. Как меня называют? Дедом. Как старший внук Степа стал называть, так и зовут. Никто из них в актеры не пойдет, я вижу. И слава богу».

ПРО ВНУКОВ

«У меня было много предложений, и сейчас идут. Я отказываюсь. Не могу сниматься в том, что мне предлагается. Это неинтересно. По-прежнему много читаю. У меня большая библиотека. Внуки - три мужика. Степан - двенадцати лет, занимается баскетболом. Выше меня, иногда я в ужас прихожу. Средний, Федор, - восьми, увлекается рисованием и спортом - борьбой. А младшему, Гришеньке, - пять. Очень живой, очень сообразительный. Очень быстрый на мысли, очень забавный. Они-то меня и держат на поверхности. У меня умерла жена, мне очень грустно бывает, очень грустно... Но жизнь продолжается. Есть для чего жить. Давайте жить, а? Как у Шукшина в картине «Живет такой парень», последний кадр: «Значит, будем жить».

* по материалам: «Литературная газета», «ТАСС», Первый канал, «Биробиджанская звезда»

ИСТОЧНИК KP.RU