Короткие рассказы(Часть первая)
Автор - Д.Ю. Лебединский. Друг моего отца, которому не удалось издать эти рассказы. Он попросил меня опубликовать эти рассказы в интернете, надеясь услышать мнения о своем творчестве, так что, если вы прочитаете, пожалуйста, напишите свое мнение.
ТЕМ, У КОГО НЕ ВСЕ ДОМА
Никогда, никакие другие обстоятельства, кроме быстро надвигающейся старости, не могли заставить меня заглянуть в своё нутро, перетряхнуть его словно старое бельё в случайно забытом чемодане, который, как-то вдруг обнаруживаешь при переезде на новое место жительства. Перетряхивая его, - размышляешь: а всё ли нужно брать с собой? Нет ли тут чего лишнего? Большая часть моей жизни уже прошла, а сакраментальный вопрос: кто я? – всё так же беспокоит меня своей неизвестностью. Беда вся в том, что я любопытен, и большую часть жизни провёл (кроме работы, естественно) в попытках увидеть то, что увидеть дано далеко не каждому, ощутить – не всякому, почувствовать – только мне одному. Беда ещё и в том, что перенести на бумагу испытанное десятки лет назад чувство, очень сложно, т.к. оно частью - забыто, частью - трансформировалось, и приобрело другое качество. Для пояснения – пример. Я только что, ещё в ребячьем возрасте, изрядно нашкодил, и за мною по улице несётся жаждущий мщения некий гражданин (что бывало, и не раз). Несусь по тротуару вдоль проезжей части улицы, и перед самой идущей машиной перебегаю улицу, в надежде, что мой преследователь: либо отстанет, либо - попадёт под машину. В осознанной надежде! Удрав, и полностью успокоившись, я перестаю думать об этом своём противнике. Он мне уже безразличен. Прошли годы, и я уже с удовлетворением думаю о том, какое это всё-таки счастье, что тот самый гражданин не попал под машину, и я не явился виновником его гибели. Я ему уже сочувствую, и он у меня вызывает нечто вроде симпатии. Это он подарил мне мгновения очень острых ощущений, которые запомнились на всю жизнь. Вот так: от любви, - до ненависти… Нет, - не один шаг. Должно было пройти множество лет, прочувствована масса личных переживаний, получена изрядная толика собственного, не всегда позитивного опыта, чтобы изменить своё отношение к той давней ситуации, доведя её до полностью противоположной оценки её самой. Бумага терпит всё, но только в правдивом изложении далёких событий может быть вскрыта первопричина непонимания нашим поколением событий нынешних, собственных детей, а теперь уже, и внуков. Они живут в другом мире, и, как бы, в другом измерении. У них больше сомнений, но меньше комплексов. Они - свободнее нас.
Мы были прямолинейней. Жизненные установки наши менялись только под воздействием случайностей, или замысловатого сложения каких-либо обстоятельств. В головах нашего поколения крепко засело родительское наставление: от сумы, да от тюрьмы – не зарекайся! На этот счёт мы не обманывались: жили от получки до получки – чем Бог послал, да не очень осуждали внезапно “севших” чьих-то родителей, или - одного из нас. Мало ли, кто, и за что сел? Был бы человек хороший, а статья для него всегда сыщется. Это сентенция тех - давних лет, которую дополняет другое мудрое изречение: не суди, - да, не судим будешь! Нам же, - тем давним – уже только Бог судья. Мы жили, как могли. Хорошо ли, плохо ли – судить не нам.
В моей жизни было всякое такое, что, - собери всё в кучу, и получится нечто, которое меня будет характеризовать как человека, которому смерть в постели не грозит. Но я везучий! Тьфу, тьфу, тьфу! Меня жалили пчёлы, осы, и, даже шершень, на которого я сел, получив незабываемое впечатление на всю жизнь. Кусали: крыса, колонок, кошки, собаки, рыбы, и, даже обезьяна (увы, в Ленинградской квартире, но пребольно). Пытался утонуть многократно, причём, дважды зимой, и один раз в болоте. Пришлось блуждать в тайге, переохлаждаться до состояния полного окоченения, и дважды получать тепловой удар. Бывал в автоавариях, пробивал себе бедро насквозь стрелой из самострела, и попадал в переделки с миной в послевоенном Питерском пригороде. Всего не упомнить. Мне доставалось бритвой и нагайкой, со свинчаткой на её конце. Бог хранил меня в упражнениях с детонаторами мин, гранатами, и прочей взрывающейся военной премудростью. Я сплавлялся по сибирским рекам, жил среди эвенков, охотясь вместе с ними, рыбачил и охотился зимами, по нескольку месяцев подряд при температурах за –50 градусов, добывая от белки до медведя. В полутора метрах от себя видел глаза рыси, и чуть в большем удалении – медведя. Это ли не удовольствие: пережить и прочувствовать всё вновь, вернувшись на десятилетия назад! Не всегда, правда, и воспоминания в удовольствие. Случай, когда я по чужой глупости на краю крыши (над пятым этажом) исполнял “танец с саблями” на оголённом, находящимся под напряжением проводе, меня до сих пор раздражает нелепостью происшествия, и абсолютной, в тот момент, своей беспомощностью. Были в моей жизни и травмы с переломами костей, и травмы с потерей сознания, и отравления, и операции, но это – последнее, - как у всех. Я кубарем летал с кузова идущей машины, и с избы - ночью впотьмах, не получив при этом даже лёгкого ушиба. Точно сказано: кому суждено сгореть, тот, - не утонет!
Я совершал, и продолжаю совершать массу глупостей, от которых мне самому иной раз становится не по себе. Каково-то со мной было моей маме, а впоследствии, - и моей жене! Я последовательно занимался гимнастикой, боксом, греблей, и стрельбой. Последним; уже на подходе к сорокалетнему рубежу. Работал: радиомонтёром, слесарем, кочегаром, грузчиком, разнорабочим, санитаром, фельдшером и врачом – хирургом, чему отдал большую часть своей жизни. Случилось, так, что меня даже посадили в тюрьму, из которой выпустили для того чтобы я ”честным” трудом заслужил прощение общества. Я получил это “прощение”, и через несколько лет стал депутатом районного и областного Советов, куда меня выбрало подавляющее большинство избирателей моего округа, не понуждаемое ни кем. В партиях не состоял, и горжусь этим. За свою жизнь я принципиально не взял в руки, не заработанной мною копейки, - и это тоже предмет моей гордости. Судьба меня “полоскала”, что называется, в семи водах, разрешая подниматься по лестнице именуемой престижем, на достаточно большую высоту, а затем, - сбрасывая почти до самого низу, с тем, чтобы короткое время спустя, вновь поднять до прежнего уровня. Мало, видимо, сказать, что я человек неуютный. Тут, что-то не так. Разобраться бы самому.
Нельзя сказать, что я не чувствовал за собою вины за какие-то деяния, не всегда благовидные, которые мне пришлось совершить в своей жизни. Были и такие. Несколько таких случаев, ещё из детства, заставляют меня краснеть и поныне. Раз в жизни, и я использовал принцип невмешательства в чужие дела: стадом, вместе со всеми, ощутив силу этого молчащего стада, - его броню, ограждающую каждого из его составляющих, от личной ответственности, что, вроде бы, защищало от обвинения в индивидуальном предательстве. Но, оно – это предательство, – состоялось. Единожды в жизни я плюнул себе в лицо. Лицо же, и, даже имя того человека, которого я предал, за давностью лет забыто, но не забыто чувство стыда испытанного мною при встрече с ним, последовавшей вскоре после моего предательства. На моё маловразумительное объяснение, и оттого ещё более усугубляющее изначальное понимание мною неприглядности своего поступка, этот человек ответил: “Да, брось ты мучиться! У нас ведь на миру: не только смерть, но и предательство красно! Утешься!” Он ушел от меня: не прощаясь, и не оглядываясь, оставив на моём лице мой собственный плевок в него - не вытертым. Позднее, памятуя этот случай, я всегда встревал в чужие передряги, пытаясь защитить обижаемого несправедливо, но встречал большей частью недоуменные гримасы, да пожимание плечами большинства окружающих: а оно ему нужно?
В своей жизни, как, наверное, всякому человеку, мне удавалось любить самому, и быть любимым. Жизнь одарила меня дружбой людей, казалось бы, далёких от каких-либо проявлений чувств, одновременно, давая возможность познакомиться с проявлением равнодушия и полнейшего непонимания теми, кто причислен к гуманитариям, коими они себя считали. Я находил, и принимал помощь от тех, с кем меня до случившейся со мною беды, кроме “шапочного знакомства”, почти ничто не связывало, и, подчас, не мог найти этой помощи у тех, кто был в моём благополучии рядом со мной. Меня, в моей жизни: не раз предавали, обманывали, использовали в своих корыстных целях. Всегда, правда, находились и те: кто, поддерживая меня, вселял надежду в изменение неблагоприятных обстоятельств, во временность всего сущего, - даже, плохого. Этим я и живу! Спасибо, верящим в меня! Вот для них: верящих, и веривших в меня, - я и пишу эти рассказы, в которых, некоторые из них могут встретить и самих себя.
Всякий праздник, теми, кто находится по делам экспедиционным далеко от своего дома, поддерживается обычай: произнести третий тост за тех, у кого “не все дома”, - за своих домашних: свои семьи, родственников и друзей, оставшихся вдалеке.
Поддерживая эту давнюю традицию, я присоединяюсь к тосту своих товарищей; пишу свои рассказы для тех, У КОГО НЕ ВСЕ ДОМА, а также, для тех, КТО САМ ВНЕ СВОЕГО ДОМА.
Ст. Новолазаревская, 2008год, Антарктида
ХОРОШЕЕ БЫЛО ВРЕМЯ!
Олёкминск 1970 года. В хирургический кабинет поликлиники средних лет женщина вводит высокого худого старика, глаза которого бездумно плавают по кабинетным углам, не останавливаясь ни на одном предмете. Они, - его глаза: две мутноватые бледно-голубые пуговички, тусклы, и принадлежат вроде уже не живому существу, а ожившей мумии, от которой пробуждения каких-либо эмоций ждать - смысла нет. Женщина, приведшая старика, протягивая мне его медицинскую карточку, подтверждает это. Усаживая деда на стул стоящий перед моим столом, она вздыхает, и говорит громко, совсем не стесняясь его.
Продолжение в комментариях
ТЕМ, У КОГО НЕ ВСЕ ДОМА
Никогда, никакие другие обстоятельства, кроме быстро надвигающейся старости, не могли заставить меня заглянуть в своё нутро, перетряхнуть его словно старое бельё в случайно забытом чемодане, который, как-то вдруг обнаруживаешь при переезде на новое место жительства. Перетряхивая его, - размышляешь: а всё ли нужно брать с собой? Нет ли тут чего лишнего? Большая часть моей жизни уже прошла, а сакраментальный вопрос: кто я? – всё так же беспокоит меня своей неизвестностью. Беда вся в том, что я любопытен, и большую часть жизни провёл (кроме работы, естественно) в попытках увидеть то, что увидеть дано далеко не каждому, ощутить – не всякому, почувствовать – только мне одному. Беда ещё и в том, что перенести на бумагу испытанное десятки лет назад чувство, очень сложно, т.к. оно частью - забыто, частью - трансформировалось, и приобрело другое качество. Для пояснения – пример. Я только что, ещё в ребячьем возрасте, изрядно нашкодил, и за мною по улице несётся жаждущий мщения некий гражданин (что бывало, и не раз). Несусь по тротуару вдоль проезжей части улицы, и перед самой идущей машиной перебегаю улицу, в надежде, что мой преследователь: либо отстанет, либо - попадёт под машину. В осознанной надежде! Удрав, и полностью успокоившись, я перестаю думать об этом своём противнике. Он мне уже безразличен. Прошли годы, и я уже с удовлетворением думаю о том, какое это всё-таки счастье, что тот самый гражданин не попал под машину, и я не явился виновником его гибели. Я ему уже сочувствую, и он у меня вызывает нечто вроде симпатии. Это он подарил мне мгновения очень острых ощущений, которые запомнились на всю жизнь. Вот так: от любви, - до ненависти… Нет, - не один шаг. Должно было пройти множество лет, прочувствована масса личных переживаний, получена изрядная толика собственного, не всегда позитивного опыта, чтобы изменить своё отношение к той давней ситуации, доведя её до полностью противоположной оценки её самой. Бумага терпит всё, но только в правдивом изложении далёких событий может быть вскрыта первопричина непонимания нашим поколением событий нынешних, собственных детей, а теперь уже, и внуков. Они живут в другом мире, и, как бы, в другом измерении. У них больше сомнений, но меньше комплексов. Они - свободнее нас.
Мы были прямолинейней. Жизненные установки наши менялись только под воздействием случайностей, или замысловатого сложения каких-либо обстоятельств. В головах нашего поколения крепко засело родительское наставление: от сумы, да от тюрьмы – не зарекайся! На этот счёт мы не обманывались: жили от получки до получки – чем Бог послал, да не очень осуждали внезапно “севших” чьих-то родителей, или - одного из нас. Мало ли, кто, и за что сел? Был бы человек хороший, а статья для него всегда сыщется. Это сентенция тех - давних лет, которую дополняет другое мудрое изречение: не суди, - да, не судим будешь! Нам же, - тем давним – уже только Бог судья. Мы жили, как могли. Хорошо ли, плохо ли – судить не нам.
В моей жизни было всякое такое, что, - собери всё в кучу, и получится нечто, которое меня будет характеризовать как человека, которому смерть в постели не грозит. Но я везучий! Тьфу, тьфу, тьфу! Меня жалили пчёлы, осы, и, даже шершень, на которого я сел, получив незабываемое впечатление на всю жизнь. Кусали: крыса, колонок, кошки, собаки, рыбы, и, даже обезьяна (увы, в Ленинградской квартире, но пребольно). Пытался утонуть многократно, причём, дважды зимой, и один раз в болоте. Пришлось блуждать в тайге, переохлаждаться до состояния полного окоченения, и дважды получать тепловой удар. Бывал в автоавариях, пробивал себе бедро насквозь стрелой из самострела, и попадал в переделки с миной в послевоенном Питерском пригороде. Всего не упомнить. Мне доставалось бритвой и нагайкой, со свинчаткой на её конце. Бог хранил меня в упражнениях с детонаторами мин, гранатами, и прочей взрывающейся военной премудростью. Я сплавлялся по сибирским рекам, жил среди эвенков, охотясь вместе с ними, рыбачил и охотился зимами, по нескольку месяцев подряд при температурах за –50 градусов, добывая от белки до медведя. В полутора метрах от себя видел глаза рыси, и чуть в большем удалении – медведя. Это ли не удовольствие: пережить и прочувствовать всё вновь, вернувшись на десятилетия назад! Не всегда, правда, и воспоминания в удовольствие. Случай, когда я по чужой глупости на краю крыши (над пятым этажом) исполнял “танец с саблями” на оголённом, находящимся под напряжением проводе, меня до сих пор раздражает нелепостью происшествия, и абсолютной, в тот момент, своей беспомощностью. Были в моей жизни и травмы с переломами костей, и травмы с потерей сознания, и отравления, и операции, но это – последнее, - как у всех. Я кубарем летал с кузова идущей машины, и с избы - ночью впотьмах, не получив при этом даже лёгкого ушиба. Точно сказано: кому суждено сгореть, тот, - не утонет!
Я совершал, и продолжаю совершать массу глупостей, от которых мне самому иной раз становится не по себе. Каково-то со мной было моей маме, а впоследствии, - и моей жене! Я последовательно занимался гимнастикой, боксом, греблей, и стрельбой. Последним; уже на подходе к сорокалетнему рубежу. Работал: радиомонтёром, слесарем, кочегаром, грузчиком, разнорабочим, санитаром, фельдшером и врачом – хирургом, чему отдал большую часть своей жизни. Случилось, так, что меня даже посадили в тюрьму, из которой выпустили для того чтобы я ”честным” трудом заслужил прощение общества. Я получил это “прощение”, и через несколько лет стал депутатом районного и областного Советов, куда меня выбрало подавляющее большинство избирателей моего округа, не понуждаемое ни кем. В партиях не состоял, и горжусь этим. За свою жизнь я принципиально не взял в руки, не заработанной мною копейки, - и это тоже предмет моей гордости. Судьба меня “полоскала”, что называется, в семи водах, разрешая подниматься по лестнице именуемой престижем, на достаточно большую высоту, а затем, - сбрасывая почти до самого низу, с тем, чтобы короткое время спустя, вновь поднять до прежнего уровня. Мало, видимо, сказать, что я человек неуютный. Тут, что-то не так. Разобраться бы самому.
Нельзя сказать, что я не чувствовал за собою вины за какие-то деяния, не всегда благовидные, которые мне пришлось совершить в своей жизни. Были и такие. Несколько таких случаев, ещё из детства, заставляют меня краснеть и поныне. Раз в жизни, и я использовал принцип невмешательства в чужие дела: стадом, вместе со всеми, ощутив силу этого молчащего стада, - его броню, ограждающую каждого из его составляющих, от личной ответственности, что, вроде бы, защищало от обвинения в индивидуальном предательстве. Но, оно – это предательство, – состоялось. Единожды в жизни я плюнул себе в лицо. Лицо же, и, даже имя того человека, которого я предал, за давностью лет забыто, но не забыто чувство стыда испытанного мною при встрече с ним, последовавшей вскоре после моего предательства. На моё маловразумительное объяснение, и оттого ещё более усугубляющее изначальное понимание мною неприглядности своего поступка, этот человек ответил: “Да, брось ты мучиться! У нас ведь на миру: не только смерть, но и предательство красно! Утешься!” Он ушел от меня: не прощаясь, и не оглядываясь, оставив на моём лице мой собственный плевок в него - не вытертым. Позднее, памятуя этот случай, я всегда встревал в чужие передряги, пытаясь защитить обижаемого несправедливо, но встречал большей частью недоуменные гримасы, да пожимание плечами большинства окружающих: а оно ему нужно?
В своей жизни, как, наверное, всякому человеку, мне удавалось любить самому, и быть любимым. Жизнь одарила меня дружбой людей, казалось бы, далёких от каких-либо проявлений чувств, одновременно, давая возможность познакомиться с проявлением равнодушия и полнейшего непонимания теми, кто причислен к гуманитариям, коими они себя считали. Я находил, и принимал помощь от тех, с кем меня до случившейся со мною беды, кроме “шапочного знакомства”, почти ничто не связывало, и, подчас, не мог найти этой помощи у тех, кто был в моём благополучии рядом со мной. Меня, в моей жизни: не раз предавали, обманывали, использовали в своих корыстных целях. Всегда, правда, находились и те: кто, поддерживая меня, вселял надежду в изменение неблагоприятных обстоятельств, во временность всего сущего, - даже, плохого. Этим я и живу! Спасибо, верящим в меня! Вот для них: верящих, и веривших в меня, - я и пишу эти рассказы, в которых, некоторые из них могут встретить и самих себя.
Всякий праздник, теми, кто находится по делам экспедиционным далеко от своего дома, поддерживается обычай: произнести третий тост за тех, у кого “не все дома”, - за своих домашних: свои семьи, родственников и друзей, оставшихся вдалеке.
Поддерживая эту давнюю традицию, я присоединяюсь к тосту своих товарищей; пишу свои рассказы для тех, У КОГО НЕ ВСЕ ДОМА, а также, для тех, КТО САМ ВНЕ СВОЕГО ДОМА.
Ст. Новолазаревская, 2008год, Антарктида
ХОРОШЕЕ БЫЛО ВРЕМЯ!
Олёкминск 1970 года. В хирургический кабинет поликлиники средних лет женщина вводит высокого худого старика, глаза которого бездумно плавают по кабинетным углам, не останавливаясь ни на одном предмете. Они, - его глаза: две мутноватые бледно-голубые пуговички, тусклы, и принадлежат вроде уже не живому существу, а ожившей мумии, от которой пробуждения каких-либо эмоций ждать - смысла нет. Женщина, приведшая старика, протягивая мне его медицинскую карточку, подтверждает это. Усаживая деда на стул стоящий перед моим столом, она вздыхает, и говорит громко, совсем не стесняясь его.
Продолжение в комментариях