КАК ГОЛЛИВУД РЕШИЛ НАКАЗАТЬ НЕЗАВИСИМОЕ КИНО, НО ВСЕ ПЕРЕПУТАЛ И САМ РАЗВАЛИЛСЯ- 4
Глава 4. Страх и ненависть в Лос-Анджелесе.
Запои, самоубийства, нервные срывы, госпитализации в психиатрические клиники были и остаются нормой трудовых будней кино. И кто бы ни сошел с дистанции, в длинной очереди у ворот уже терпеливо ожидает достойная замена.
Чьи-то сценарии никогда не попадали на экран, чьи-то лица никогда не шли дальше массовки, актеры второго плана не получали главных ролей.
Некие юные дебютантки без заслуг и опыта играли главных героинь, путали текст, срывали съемки – и ничего. А опытные и заслуженные артисты за мелкие дисциплинарные нарушения снимались с долгожданных работ и отправлялись по стандартному маршруту – через запой и депрессию в психушку.
Режиссеры не могли без кивка продюсера заменить негодную актрису, уходили из проектов, запрещали упоминать себя в титрах, лишались работы и тоже прикладывались к бутылке.
Голливуд был террариумом, в котором должны были уживаться самые разные существа – стукачи и вольнодумцы, черные и белые, иммигранты и местные, сионисты и антисемиты, коммунисты и беспартийные – словом, все.
Разрешалось все – алкоголь, наркотики, интриги, скандалы, разнузданная половая жизнь, экстравагантное публичное поведение. При этом машина работала безупречно, выдавая «на гора» точное количество пленко-часов мюзиклов, детективов, мелодрам и комедий.
План по валу требовал огромного количества и максимальной унификации сюжетов и типажей. Нужны были простые светлые истории о том, как девушка в платье за тридцать пять долларов влюбляется в неженатого мужчину в автомобиле за две шестьсот, и он делает ей предложение и дарит кольцо за три четыреста без учета скидки.
В штате голливудских гигантов работали десятки сценаристов. Каждый раз, приступая к работе, они согласовывали с менеджментом студии тему, количество сцен, количество главных и второстепенных героев, бюджет, хронометраж и планируемую аудиторию.
Если сценарий был недостаточно хорош, он отправлялся в архив. Если сценарий был достаточно хорош, он отправлялся в архив. А если сценарий был блистателен, он отправлялся прямиком в архив.
Сценарист работал за щедрую зарплату, но не имел никаких прав на собственный текст: сценарий принадлежал студии. Предложить сценарий за пределы студии было невозможно.
Каждая студия располагала гигантским супермаркетом сценарных работ: роковая любовь в Аргентине, загадочное убийство в Каире, интриги на Уолл-стрит, тайная связь между дилером и маклером, интриги в Алабаме, тайная связь между шерифом и зоотехником – что угодно, о чем угодно и в готовом к съемкам виде.
Фильмы должны были выходить в прокат плотным потоком по четкому графику и максимально походить друг на друга. Это теперь называется контрпрограммированием.
Дело в том, что кассовый успех в среднем имела (и имеет) одна картина из семи. Шесть картин из семи убыточны. Но вот та, «седьмая», – она оправдывает затраты и на себя, и на предыдущие шесть, и на последующие шесть, и еще остается сдача.
Мрачные будни Великой депрессии загнали миллионы людей в кинотеатры; другого доступного культурного отдыха тогда и не было. Радиоприёмники, рестораны, филармонию и театр могли позволить себе не все, а телевизор только появился и стоил дороже автомобиля.
Для Голливуда Великая депрессия обернулась Великой экспрессией. Деньги текли рекой.
Другой стороной медали была творческая неудовлетворенность сотен людей. Актеры, режиссеры, сценаристы, музыканты спивались, сходили с ума, лезли в петлю, но уйти из системы было некуда. За воротами Голливуда был «открытый космос».
Мало того, пятидесятые годы печально прославились борьбой менеджмента студий с коммунистическими идеями. Студийная цензура работала с размахом: запрету подвергались не только фрагменты фильмов или целые киноленты; «на полку» отправлялись десятки фамилий их авторов. Тогда-то и появился термин «черные списки».
Всех заподозренных в недопустимых связях и симпатиях лишали работы, доступа к авторским правам и гонорарам. Кубометры сценариев лежали мертвым грузом – их авторы были в «черных списках». Пышным цветом расцвело стукачество.
В «черные списки» попал великий композитор и дирижер Леонард Бернстайн. Доходило до того, что люди попадали в поле зрения ФБР и спасались бегством из США, становясь дважды беженцами.
Знаменитый актер и режиссер, лауреат Каннского кинофестиваля, Жюль Дассен, сын одесского парикмахера Шмуэля Досина, родоначальник жанра «нуар», просто покинул США, спасаясь от тюрьмы. Его «заложил» сын эмигранта из села Бурякивка (теперь – Тернопольской области), замечательный режиссер и коллега по «нуару» Эдвард Дмитрик, давший показания комиссии ФБР.
Дмитрик был выдающимся режиссером, он сам состоял в коммунистической партии, изобличал фашизм и антисемитизм. За свои взгляды был не просто отлучен от Голливуда через «черные списки», но дважды сидел в американской тюрьме – полгода и год. Он сам был вынужден покинуть США и переехать в Великобританию.
А далее ему предложили сделку – показания на Дассена в обмен на исключение из «черного списка» и «пропуск» обратно в Голливуд. Режиссер, в фильмах которого снимались Марлон Брандо и Бриджит Бардо, Кирк Дуглас и Грегори Пек, «сломался» и сделал, что от него требовали. Возвращение в Голливуд такой ценой не принесло ему ни счастья, ни триумфа.
Выброшенные из Голливуда Дассены переехали в Европу. Сын Юлиуса, Джо, стал знаменитым певцом, исполнителем песен Тото Кутуньо
Вильдер одним из первых вырвался за забор. И система быстро отомстила, устроив и выиграв суд по обвинению в плагиате. Это был сигнал: с бунтарями не работать!
С одной стороны, все было хорошо: мешок под кроватью был набит долларами США, полка над кроватью ломилась под тяжестью статуэток «Оскар», блистательные идеи бродили в голове и ложились на бумагу, планов спиваться и намерений вешаться не возникало, ФБР претензий не имело.
Но, с другой стороны, дело было табак: сигнал был услышан, и теперь запуганные студийные продюсеры, режиссеры и сценаристы обходили его десятой дорогой.
В таком положении всерьез рассчитывать можно было только на чудо или на добрую фею. Остальные планы и надежды были менее реалистичны и не совсем убедительны. Нужно было что-то решать.