Дороги скорби. Рекомендую к прочтению.
Хозяйка лисьей дубравы.
Поздней осенью, когда пруды и канавы успевают покрыться тонкой коростой льда, а первый снег лишь успевает припорошить землю, жители сел и деревень близ
Лисьей дубравы платили ужасную дань. Люди называли это платой за возможность охотиться, но так было не всегда. Прежде лес был безопасен для людей, но эти
времена ушли безвозвратно.
Привычные устои менялись, на смену приходили новые традиции.
— Меньшее зло, — говорили крестьяне.
— К черту эту дыру, — говорил герцог Братска.
— Тому, кто принесёт мне голову монстра, — говорил барон Рутгер, — я вручу мешок, набитый золотыми портретами короля.
Лето сменяла осень, та уступала зиме, последняя проигрывала схватку с весной. Одним словом, колесо жизни вращалось. Жертвы стали жизненной необходимостью,
а кошель золота так никто и не получил.
Отряды ландскнехтов уходили в дубраву и не возвращались, охотники, мастерски владевшие ремеслом, пропадали бесследно. Лишь чернь без риска для жизни собирала в дубраве ягоды и валежник, но чернь платила дань и жертвовала много большим. У крестьян появилась
сказка о волшебнице, заботившейся о голодных сиротах.
В сказке говорилось о чудесной девушке, что живет на Весенней поляне — прекрасном месте, где не бывает
голода. Правда, право оказаться на этой поляне доступно лишь избранным, а избранными считались дети, не достигшие двенадцати лет.
Поздней осенью, когда пруды и канавы успевают покрыться тонкой коростой льда, а первый снег все ещё
не решается припорошить землю, на покрытый дыханием инея чернозём обрушился град стрел.
Топот копыт эхом разлетался по окрестностям, возвещая о кровавой погоне. Рихтер пришпорил коня и, уйдя
с дороги, помчал по посевному полю. Стрелы преследователей вспарывали воздух, но ни одна не попала в цель.
Пятеро всадников буквально дышали ему в спину, каждый из них был облачен в кавалерийский доспех, и каждый из них чётко знал, как поступать с Крысой. Барон
Рутгер дал четкое указание: «Вора убить, украденное
вернуть».
Если бы за каждую услышанную угрозу Рихтер получал по кроне, нужды воровать да травить ядами никогда бы более не возникало. Его малочисленные товарищи,
включая златоградского скупщика краденного, смеялись, дескать, Крыса затесался в любовники к Смерти. Пола-
гать так были все причины, ведь петли рвались, стоило палачам выбить опору из-под ног этого человека. Крысу пытались топить, но он выживал. Однажды Гончая Иво травил его, но вор нашел противоядие. Говорят, что однажды клинок городского стражника сломался об его лоб,
оставив на память уродливый шрам. Крыса был удачлив, как Дьавол. Никто не отрицал, что он был столь же хитер, как и удачлив. Рихтер жил веселой жизнью и одним днем,
но люди Рутгера грозили сделать этот день последним.
Рихтер поздно заметил овраг. Оперение стрелы утонуло в конской гриве. Он не успел ни выправить коня, ни соскочить. Короткое ржание, быстро сошедшее
на нет. Мир вокруг закружился. Удар. Он чудом не сломал шею, и, выплевывая изо рта землю, Крыса поднялся на ноги.
Конь, честно украденный у Рутгера, бьется в агонии.
Стрелы с чваканьем впиваются в землю у его ног. Рихтер понимал, что дурное самочувствие и головокружение —
не самая существенная его проблема. Из-за холма появились оставшиеся далеко позади всадники. Они грозно
кричали, осыпая его угрозами, клялись выпотрошить, словно рыбу, и, признаться, Рихтер верил каждому их слову.
Вор сорвал с седла торбу, перекинул ремень через плечо. Из последних сил выбрался из оврага, побежав в сторону Лисьей дубравы.
— Стой! — крикнул один из преследователей, но уже
своим людям. — Овраг объезжать не будем. Цельсь!
Небо тем днем было пронзительно голубым и холодным. Под сапогами беглеца проминаясь чвакал промерзший чернозем. «Не хочу умирать», — подумал Рихтер и,
не слыша топот копыт позади себя, смекнул, что к чему.
— Беги быстрее, подушка для булавок! — прокричал один из всадников так громко, что крик эхом облетел поле и спугнул с ветвей молодого дуба стаю ворон. — Беги,
но знай, ты добегался!
— На твоем месте я бы не ерзал, — поддержал товарища иной кавалерист. — Не дергайся, курвин сын, ты мешаешь мне целиться.
За спиной звенело фамильное серебро барона Рутгера, но звон награбленного не радовал сердце вора, ибо от усталости тот был готов взвыть, повалившись. До дубравы было рукой подать, и в то же время она казалась недосягаемой.
— Пли! — вновь прокричал старший среди преследователей. — Я вас под хвосты драть буду, косоглазые нелюди! Не позорьте барона!
— Да как в него попадешь?! Гаденыша словно обучил
кто… Увертывается! У! Я ему!
Стрела пролетела совсем рядом, обожгла, едва коснувшись, уха.
— Сука! — выругался Рихтер, чем сбил дыхание.
— Цельсь! Пли! — скомандовав, старший выстрелил и сам. — Гляди, братия, как стрелять положено! Ха!
Сильный удар сбил Крысу с ног. Он не успел сообразить, что произошло, но кое-как поднялся с земли и побежал вновь, но на этот раз еще медленнее и подволаки-
вая подвернутую при падении ногу.
Всадники замерли. Они прекрасно видели свою добычу. От победы их отделяли немногим более сотни шагов, длинный овраг вдоль дороги и отчаянное нежелание
вора подыхать.
Тот, кого называли Крысой, встречал свой бесславный конец. Во всяком случае, так считали люди барона.
Поднялся сильный ветер. Лисья дубрава ощетинилась узором пожелтелых листьев.
— Он подыхает, — подвел итог тот, кто был за главного. — Можно более не торопиться. Спешивайтесь. Пойдем по следу и снимем с ворюги голову.
— Резонно.
— Для человека со стрелой в спине он неплохо держится.
— Да, стоит признать, что силы в этом подгузке на десятерых.
— Ничего, вон уже и ногу по земле волочит.
— Кончай треп, мы его еще не догнали.
Павел Серяков "Дороги скорби".
