Да воскреснет Бог. Крипипаста. Длиннопост.
Я безумно люблю лес. Люблю ходить по мокрой от росы траве, вдыхать живительный воздух хвойных лесов, любоваться на величественные корабельные сосны и кроны дубов. Люблю шероховатые стволы молодых березок и шелест ветвей тревожных осин. По-детски радуюсь каждому найденному грибу, каждой ягодке. Восторженно смотрю на снующих в траве полевых мышей и сусликов, а если повезет, то можно увидеть длинноухого серого зверька, деловито скребущего кору молодых деревьев.
Это, своего рода, хобби мне привил мой старый школьный друг Валерка, когда я был уже в шаге от того, чтобы покончить с жизнью.
Черная хандра, душераздирающая депрессия пришли ко мне, когда несколько лет назад раздался звонок из областного морга. Будничным тоном меня попросили прийти на опознание жены и детей, погибших в ужасной автокатострофе.
Моя Женечка с близнецами ехали домой от тещи, когда в автобус маршрута Чебоксары - Ульяновск врезался бензовоз.
Я помню, как сбегал вниз по ступеням в подвальное помещение, помню ряды бетонных "кроватей" с небольшими углублениями. Помню, как встретили меня жуткими улыбками обнаженных зубов Анечка и Максим. Губы и часть лиц были пожраны пламенем. Помню, как я рыдал у жены на груди, которой в общем то уже и не было, вместо нее руки упирались в изломанный костяк ребер и грудной клетки. И больше не помнил уже ничего.
Психологи, по которым без устали таскала меня вся родня, сказали, что именно это и спасло меня от полного помешательства. Услужливый мозг просто отключил картинку, дабы я не закончил свои дни в сумасшедшем доме.
Но я уже был недалек от этого. Я сутками лежал на диване, не ел и не пил, еле находя в себе силы чтобы добраться до туалета. Работы я лишился, я опустевшая квартира превратилась в помойку. Горы бутылок из-под водки,смрадный запах немытого тела и мысли о петле - вот то,чем я обладал на тот момент.
Валерка приходил каждый день. Стучался, кричал, ругался, часами просиживал под дверью, но мне было абсолютно по барабану и дверь я так и не открыл.
Было часов пять утра, когда в подъезде раздался страшный грохот. Мою входную дверь Валера просто напросто снес с петель. Распинывая бутылки и хрустя осколками, он взял меня за шкиворотник и стащил с дивана. Почти волоком тащил он меня по лестничным пролетам и запихнул в свою "копейку".
А мне было даже не интересно куда меня везут,скорее всего в дурку, подумал я, но и эта мысль не принесла мне никакого беспокойства.
Однако мы выехали за черту города и продолжили свой путь. Валерка приоткрыл окна и я стал ловить себя на мысли, что мне нравится поток воздуха обдувающий лицо и ерошащий давно не стриженные волосы. Остановились мы в лесу. Друг прислонил меня к стволу исполинской сосны, разложил на пакете бутерброды и открыл термос.
Мы молчали. Молчали часа два, слушая пение птиц, скрип сосен и стук неугомонного дятла.
Заботливый товарищ почти впихнул мне в рот бутер, с уже набежавшими на него муравьями, и протянул мне кружку с чаем.
И тут меня прорвало. С набитым ртом, задыхаясь и захлебываясь, я разревелся как годовалый ребенок. Бьюсь об заклад, что такой истерики сосновый бор еще не видел. Я ревел и жрал бутерброды пачками, внезапно ощутив звериный голод.
Ночевать мы остались там же, греясь у костра и подъедая Валеркины запасы.
Так началось мое выздоровление. Я взбодрился, стал следить за собой и своим жилищем. И конечно же не упускал возможности съездить лишний раз на лоно природы. Ездил я уже один, сам выбирая маршруты и за все годы еще ни разу не заблудился.
Но уныние, так прочно поселившееся у меня в груди не хотело так просто расставаться с насиженным местом. Нет-нет, да накатывала волна обреченности и горя, да так сильно, что хотелось выть, кататься по полу и рвать на себе волосы.
Окончательное свое исцеление я нашел в забытой богом деревушке, на которую я набрел во время своих странствий. Постучав в первый попавшийся домишко, я хотел попросить у сельчанина воды и спросить, где тут места погрибнее. Деревенские охотно делятся такой информацией, в отличии от жадных грибников с пригородного поезда.
Ожидал я увидеть типичную для таких мест какую-нибудь пропитую рожу местного самогонщика или вздорную деревенскую бабищу необъятных размеров.
В дверном проеме появилась высокая черная фигура в длиннополом одеянии и четырехгранном головном уборе, обозначавший принадлежность к духовному сану.
Монах выслушал мою просьбу и тяжело вздохнул.
- Земля тут уже давно не родит. - сокрушенно покачал он головой.
- А воды, да, конечно, проходите.
Я послушно зашел в прохладные сени и остановился. Обычно в дом меня никогда не приглашали, а выносили стакан воды к крыльцу. Но монах махнул мне рукой, приглашая пройти дальше.
Робко присев на краешек кухонной скамьи, я ждал пока мне нальют живительной влаги и потихоньку осматривался.
Дом сельского священника поражал своей простотой и даже убогостью. Видимо, самой дорогой здесь вещью, после копеечных иконок, была резная по краям доска с выжженном на ней текстом двух псалмов.
"Да воскреснет Бог" начал читать я. "И расточаться врази Его", расточаться врази , что за странный язык был у наших предков ...
Расточаться врази, хе-хе.
Пока я пил холодный травяной чай, любезно поданный мне монахом, слова псалма навязчиво повторялись у меня в голове.
- Что такое "расточаться врази"? - спросил я.
- Врази - это по-современному "враги". А "расточаться", значит исчезнут, убегут, будут побеждены.
Я уже вслух начал читать псалмы, допытываясь у священника о каждом непонятном мне слове.
- На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия ... Оказывается, язык молитв очень красив, а я и не знал.
Монах улыбнулся, налил себе чаю и тоже сел за стол. Тут я заметил, что за широкими рукавами своего одеяния, мой переводчик пытается спрятать кисти рук с довольно сильными ожогами.
В этот день я едва успел на последний поезд до города. Мы пробеседовали с отцом Нилом несколько часов кряду. Это странное имя дано ему было не при рождении, а при принятии монашеского пострига. Я, кстати, не ошибся, отец Нил был именно монахом, иеромонахом, если быть точнее. От него же я узнал, что существует белое и черное духовенство, и что не так уж часто представители черного духовенства берут приходы, чаще всего они обитают только в монастырях.
Теперь наши беседы стали неотъемлемой частью моих вылазок на природу. Нет, я совсем не стремился стать ревностным христианином, да и отец Нил не слишком яростно пропагандировал свое мирровозрение. Только вот легко и радостно мне было после этих бесед, а приступы хандры прекратились совсем.
Лишь редкие ночные кошмары служили мне напоминанием о той страшной утрате, которую я с таким трудом пережил.
Скрип тормозов, опрокинутый на бок автобус, бушующее пламя и крики детей, доносящиеся из безгубых ртов.
- Пааааапаа! Спааасиии нааас!
- Костяяяя. - затихающий голос жены звучал в голове даже после пробуждения. На губах явно чувствовал привкус бензина, а в комнате еще долго стоял запах гари.
Я не рассказывал об этом никогда и никому, но в один из вечеров я вдруг выложил свою историю новому другу.
- Запомни, что в большинстве случаев почившие не возвращаются! Все это проделки лукавого, который всеми силами старается заполучить твою бессмертную душу себе в лапы. И ведь это ему едва не удалось, правда?
О своих суицидальных мыслях я умолчал, но монах попал в самую точку.
- Уныние, Костя, это один из смертных грехов! Самый, можно сказать, страшный. Всеми силами нечистый старается ввергнуть род людской в скорбь и безысходность, и всякие ужасные вещи творит с людскими умами.
- Но почему ваш бог это допускает? - возмутился я.
Отец Нил строго посмотрел на меня.
- Не ваш, а наш! И не просто так, а в наказание или испытание. Как Иову Многострадальному он послал ...
- Кто такой Иов? - не слишком вежливо перебил я.
Благодаря библейскому Иову на поезд я уже не успел.
Покурив на полустанке, я развернулся и пошел обратно в деревню. Идти было далеко, километров пятнадцать. Мои ноги, гудевшие от усталости молили меня об отдыхе. Посчитав, что я уже не новичок, я решил не идти привычной дорогой, а срезать часть пути через незнакомый мне участок леса.
По дороге я все еще негодующе думал о том, что рассказал мне монах. Дьявол мол ничего не может сделать собственными руками, ссыкатно ему, что с небес он под хвост молнию получит. А вот довести до ручки - это он мастер, это всегда пожалуйста. Или типа призраком явится, напугав до смерти, или сны жуткие навеет, чтобы зритель умом повредился. Нашепчет водителю, что мол неплохо бы и остограмиться, и ничего страшного, что за рулем, не первый десяток лет трассу утюжит, ничего страшного ... От этих мыслей сердце вновь тоскливо сжалось.
Нет, этот христианский бог явно немилосерден. Подумаешь, первородный грех, подумаешь, два дятла яблоко без разрешения заточили. А дети платят за грехи родителей ... Что за чушь! Мне тут же вспомнилась армия и распространенная метода наказывать всю роту за косяк одного обалдуя.
И монахи эти тоже ... Если я правильно понимал рассуждения отца Нила, то принимая обеты и сан, священник взвалил на себя всю ответственность за свой приход. Ну чем надо думать, чтобы всерьез пытать направить на путь истинный обитателей подобных деревень.
- Помощь ближнему своему сеет в душе свет и не оставляет места унынию. - вспомнил я рекомендации монаха по борьбе со своим затихшим недугом.
- Посему отречение от мира и посвящение себя заботам о спасении душ не только дело доброе и богоугодное, но и лекарство для своей души. Потому я здесь, забочусь не только о своих детях духовных, но и врачую душу свою.
Тогда я понял, что отец Нил, видимо, тоже пережил в свое время много ударов судьбы, а быть может, был и в состоянии, близком к моему. Но спрашивать об этом я постеснялся.
Часа через полтора я понял, что заблудился. Шел первый час ночи, а я обреченно брел по ночному лесу, надеясь отыскать хотя бы приемлемое место для ночлега.
Неожиданно лес расступился и я очутился на хорошей асфальтированной дороге.
Это, своего рода, хобби мне привил мой старый школьный друг Валерка, когда я был уже в шаге от того, чтобы покончить с жизнью.
Черная хандра, душераздирающая депрессия пришли ко мне, когда несколько лет назад раздался звонок из областного морга. Будничным тоном меня попросили прийти на опознание жены и детей, погибших в ужасной автокатострофе.
Моя Женечка с близнецами ехали домой от тещи, когда в автобус маршрута Чебоксары - Ульяновск врезался бензовоз.
Я помню, как сбегал вниз по ступеням в подвальное помещение, помню ряды бетонных "кроватей" с небольшими углублениями. Помню, как встретили меня жуткими улыбками обнаженных зубов Анечка и Максим. Губы и часть лиц были пожраны пламенем. Помню, как я рыдал у жены на груди, которой в общем то уже и не было, вместо нее руки упирались в изломанный костяк ребер и грудной клетки. И больше не помнил уже ничего.
Психологи, по которым без устали таскала меня вся родня, сказали, что именно это и спасло меня от полного помешательства. Услужливый мозг просто отключил картинку, дабы я не закончил свои дни в сумасшедшем доме.
Но я уже был недалек от этого. Я сутками лежал на диване, не ел и не пил, еле находя в себе силы чтобы добраться до туалета. Работы я лишился, я опустевшая квартира превратилась в помойку. Горы бутылок из-под водки,смрадный запах немытого тела и мысли о петле - вот то,чем я обладал на тот момент.
Валерка приходил каждый день. Стучался, кричал, ругался, часами просиживал под дверью, но мне было абсолютно по барабану и дверь я так и не открыл.
Было часов пять утра, когда в подъезде раздался страшный грохот. Мою входную дверь Валера просто напросто снес с петель. Распинывая бутылки и хрустя осколками, он взял меня за шкиворотник и стащил с дивана. Почти волоком тащил он меня по лестничным пролетам и запихнул в свою "копейку".
А мне было даже не интересно куда меня везут,скорее всего в дурку, подумал я, но и эта мысль не принесла мне никакого беспокойства.
Однако мы выехали за черту города и продолжили свой путь. Валерка приоткрыл окна и я стал ловить себя на мысли, что мне нравится поток воздуха обдувающий лицо и ерошащий давно не стриженные волосы. Остановились мы в лесу. Друг прислонил меня к стволу исполинской сосны, разложил на пакете бутерброды и открыл термос.
Мы молчали. Молчали часа два, слушая пение птиц, скрип сосен и стук неугомонного дятла.
Заботливый товарищ почти впихнул мне в рот бутер, с уже набежавшими на него муравьями, и протянул мне кружку с чаем.
И тут меня прорвало. С набитым ртом, задыхаясь и захлебываясь, я разревелся как годовалый ребенок. Бьюсь об заклад, что такой истерики сосновый бор еще не видел. Я ревел и жрал бутерброды пачками, внезапно ощутив звериный голод.
Ночевать мы остались там же, греясь у костра и подъедая Валеркины запасы.
Так началось мое выздоровление. Я взбодрился, стал следить за собой и своим жилищем. И конечно же не упускал возможности съездить лишний раз на лоно природы. Ездил я уже один, сам выбирая маршруты и за все годы еще ни разу не заблудился.
Но уныние, так прочно поселившееся у меня в груди не хотело так просто расставаться с насиженным местом. Нет-нет, да накатывала волна обреченности и горя, да так сильно, что хотелось выть, кататься по полу и рвать на себе волосы.
Окончательное свое исцеление я нашел в забытой богом деревушке, на которую я набрел во время своих странствий. Постучав в первый попавшийся домишко, я хотел попросить у сельчанина воды и спросить, где тут места погрибнее. Деревенские охотно делятся такой информацией, в отличии от жадных грибников с пригородного поезда.
Ожидал я увидеть типичную для таких мест какую-нибудь пропитую рожу местного самогонщика или вздорную деревенскую бабищу необъятных размеров.
В дверном проеме появилась высокая черная фигура в длиннополом одеянии и четырехгранном головном уборе, обозначавший принадлежность к духовному сану.
Монах выслушал мою просьбу и тяжело вздохнул.
- Земля тут уже давно не родит. - сокрушенно покачал он головой.
- А воды, да, конечно, проходите.
Я послушно зашел в прохладные сени и остановился. Обычно в дом меня никогда не приглашали, а выносили стакан воды к крыльцу. Но монах махнул мне рукой, приглашая пройти дальше.
Робко присев на краешек кухонной скамьи, я ждал пока мне нальют живительной влаги и потихоньку осматривался.
Дом сельского священника поражал своей простотой и даже убогостью. Видимо, самой дорогой здесь вещью, после копеечных иконок, была резная по краям доска с выжженном на ней текстом двух псалмов.
"Да воскреснет Бог" начал читать я. "И расточаться врази Его", расточаться врази , что за странный язык был у наших предков ...
Расточаться врази, хе-хе.
Пока я пил холодный травяной чай, любезно поданный мне монахом, слова псалма навязчиво повторялись у меня в голове.
- Что такое "расточаться врази"? - спросил я.
- Врази - это по-современному "враги". А "расточаться", значит исчезнут, убегут, будут побеждены.
Я уже вслух начал читать псалмы, допытываясь у священника о каждом непонятном мне слове.
- На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия ... Оказывается, язык молитв очень красив, а я и не знал.
Монах улыбнулся, налил себе чаю и тоже сел за стол. Тут я заметил, что за широкими рукавами своего одеяния, мой переводчик пытается спрятать кисти рук с довольно сильными ожогами.
В этот день я едва успел на последний поезд до города. Мы пробеседовали с отцом Нилом несколько часов кряду. Это странное имя дано ему было не при рождении, а при принятии монашеского пострига. Я, кстати, не ошибся, отец Нил был именно монахом, иеромонахом, если быть точнее. От него же я узнал, что существует белое и черное духовенство, и что не так уж часто представители черного духовенства берут приходы, чаще всего они обитают только в монастырях.
Теперь наши беседы стали неотъемлемой частью моих вылазок на природу. Нет, я совсем не стремился стать ревностным христианином, да и отец Нил не слишком яростно пропагандировал свое мирровозрение. Только вот легко и радостно мне было после этих бесед, а приступы хандры прекратились совсем.
Лишь редкие ночные кошмары служили мне напоминанием о той страшной утрате, которую я с таким трудом пережил.
Скрип тормозов, опрокинутый на бок автобус, бушующее пламя и крики детей, доносящиеся из безгубых ртов.
- Пааааапаа! Спааасиии нааас!
- Костяяяя. - затихающий голос жены звучал в голове даже после пробуждения. На губах явно чувствовал привкус бензина, а в комнате еще долго стоял запах гари.
Я не рассказывал об этом никогда и никому, но в один из вечеров я вдруг выложил свою историю новому другу.
- Запомни, что в большинстве случаев почившие не возвращаются! Все это проделки лукавого, который всеми силами старается заполучить твою бессмертную душу себе в лапы. И ведь это ему едва не удалось, правда?
О своих суицидальных мыслях я умолчал, но монах попал в самую точку.
- Уныние, Костя, это один из смертных грехов! Самый, можно сказать, страшный. Всеми силами нечистый старается ввергнуть род людской в скорбь и безысходность, и всякие ужасные вещи творит с людскими умами.
- Но почему ваш бог это допускает? - возмутился я.
Отец Нил строго посмотрел на меня.
- Не ваш, а наш! И не просто так, а в наказание или испытание. Как Иову Многострадальному он послал ...
- Кто такой Иов? - не слишком вежливо перебил я.
Благодаря библейскому Иову на поезд я уже не успел.
Покурив на полустанке, я развернулся и пошел обратно в деревню. Идти было далеко, километров пятнадцать. Мои ноги, гудевшие от усталости молили меня об отдыхе. Посчитав, что я уже не новичок, я решил не идти привычной дорогой, а срезать часть пути через незнакомый мне участок леса.
По дороге я все еще негодующе думал о том, что рассказал мне монах. Дьявол мол ничего не может сделать собственными руками, ссыкатно ему, что с небес он под хвост молнию получит. А вот довести до ручки - это он мастер, это всегда пожалуйста. Или типа призраком явится, напугав до смерти, или сны жуткие навеет, чтобы зритель умом повредился. Нашепчет водителю, что мол неплохо бы и остограмиться, и ничего страшного, что за рулем, не первый десяток лет трассу утюжит, ничего страшного ... От этих мыслей сердце вновь тоскливо сжалось.
Нет, этот христианский бог явно немилосерден. Подумаешь, первородный грех, подумаешь, два дятла яблоко без разрешения заточили. А дети платят за грехи родителей ... Что за чушь! Мне тут же вспомнилась армия и распространенная метода наказывать всю роту за косяк одного обалдуя.
И монахи эти тоже ... Если я правильно понимал рассуждения отца Нила, то принимая обеты и сан, священник взвалил на себя всю ответственность за свой приход. Ну чем надо думать, чтобы всерьез пытать направить на путь истинный обитателей подобных деревень.
- Помощь ближнему своему сеет в душе свет и не оставляет места унынию. - вспомнил я рекомендации монаха по борьбе со своим затихшим недугом.
- Посему отречение от мира и посвящение себя заботам о спасении душ не только дело доброе и богоугодное, но и лекарство для своей души. Потому я здесь, забочусь не только о своих детях духовных, но и врачую душу свою.
Тогда я понял, что отец Нил, видимо, тоже пережил в свое время много ударов судьбы, а быть может, был и в состоянии, близком к моему. Но спрашивать об этом я постеснялся.
Часа через полтора я понял, что заблудился. Шел первый час ночи, а я обреченно брел по ночному лесу, надеясь отыскать хотя бы приемлемое место для ночлега.
Неожиданно лес расступился и я очутился на хорошей асфальтированной дороге.