Агнесса Иммануиловна Крупп - тиран и певец
Агнесса Иммануиловна Крупп, живущая за стеной, а стена к моему величайшему сожалению не была Великой Китайской, имела счастье и наглость, при отсутствии совести и голоса, быть преподавателем вокала в музыкальном училище. Я не знаю достоверно, почему в сентябре 1944 года её не забрали с собой отступающие фашисты, но есть предположение, подтверждённое совместным проживанием в многоквартирном доме, что гитлеровцы её намеренно оставили в качестве тайного вредителя, чтобы она превращала жизнь своих соседей в ад, вплоть до расцвета Четвёртого рейха. Но рейх всё как-то не расцветал, а Агнесса Иммануиловна упёрто не увядала. У меня даже зародилось твёрдое убеждение, что она так же, как и атланты, пьёт нектар амброзии, а потому терпеть её придется даже моим праправнукам, потому как даже суммарно мы не наберём отведённых ей 300 лет. Она выглядела, как лошадь! Нет, фамилия Крупп не подходила ей внешне. Именно круп был суховат, как и вся Агнесса, что вполне привычно для ведьм, но немецкие сталелитейщики с громкой фамилией ей таки влили в хромосомы легирующие присадки и потому она всегда и при любых обстоятельствах цвела благоухающей предсмертной свежестью.
Мы с ней встретились на лестничной клетке в день моего переезда на новую квартиру в дом эпохи сталинизма. Я был счастлив и излучал любовь ко всему, что меня окружает. Я заносил свои вещи в свитое советскими архитекторами гнёздышко, а она спускалась по лестнице вниз. На ней был серый шерстяной костюм, воздушный шарфик, шляпка с большими полями и пастельно-фиолетового оттенка странные туфельки на каблучке. В первую минуту я подумал, что она выпала из чёрно-белого телевизора, потому что именно там я видел таких дам в любимых маминых и бабушкиных фильмах.
- Новенький? Ну что, марцефей, поймал за хвост жар-птицу?
- Я радостно улыбнулся, считая, что она сравнила меня с младшим братом древнегреческого музыканта и любимца Аполлона - Орфея, о существовании которого я ничего не знал ввиду того, что в школе катался по тройкам прямо-таки на санках.
- Безнадёжен!.. - подытожила она, - а ну отойди в дальний от меня угол со своим хламом, а то, не дай бог, твои тараканы на меня нападут. Ты же их недокармливал наверняка, скряга.
Я послушно отошёл в угол, так как бабушка учила меня уважать старость, но понял, что если эта светская дама со столь изыканными манерами… Хотя, конечно нет, да простит меня моя бабушка! Упаси боже, если эта старая капустная кочерыжка окажется соседкой по этажу или того хуже - соседкой по перестенку, то это - война! Это, безусловно, война титанов из которой выйдет лишь один победитель и, конечно, им стану я.
Дама надменной постутью спустилась по ступенькам на площадку, поровнялась со мной, прострелила голову и стену пронзительным взглядом, хмыкнула и двинулась дальше вниз.
- А не упасть ли случаянно, потеряв равновесие, вниз вместе с хламом, как выразилась эта коловоротина, чтобы выиграть войну даже не начиная, вот здесь и сейчас, - подумалось на миг.
- Даже не думай! - произнесла она не оборачиваясь и не меняя плавного темпа шагов по ступеням.
- М-да! Коловорот отдыхает. Эта видит, как томограф, - уже совсем шёпотом подумал я.
Бабуля исчезла из вида, а я потянулся вверх на четвёртый этаж, неся коробки и любимую гитару за спиной. В голове и на душе опять посветлело, ибо что может испортить настроение весёлому новосёлу в начале мая, когда цветёт всё вплоть до бетонного забора?! К вечеру уже все вещи были расставлены по местам, разложены по полочкам и растыканы по ящичкам. Моего добра было не много, а мебель так учтиво оставленная хозяевами квартиры, спешно съехавшими "за бугор", меня вполне устраивала. Я плотно поужинал и сел на диван послушать хорошую музыку. Включил Led Zeppelin, чтобы перенестись в такой же, как и сегодня на закате солнца день 1968 года, когда они впервые выступили в Лондоне. В алых лучах засыпающего Солнца под звуки гитары Джимми Пэйджа и истерические, пробирающие до костей верхние ноты Роберта Планта, рождалась легенда рока! Я и солнце хотели увидеть и услышать это снова, вернее оно снова, а я как голограмму, воссозданную сегодняшней природой. От колонок ко мне побежали звуки, а от меня к колонкам мурашки и, когда они встретились в центре комнаты, прогремел салют восхищения.
Но вдруг зазвонил звонок. Это был не звонок, а сигнал боевой тревоги на моём эсминце у острова Крит, когда на нас шёл огромный сухогруз, не желая замечать и подавать хоть какие-то признаки жизни. Он просто шёл в лоб, не думая о том, что у советских матросов по распорядку дня вкусный обед и компот, а далее адмиральский час с загоранием на стартовой площадке кормовой надстройки. Боевая тревога, услышанная впервые и в нейтральных водах, смела все баки (в смысле, столы) с пути. Команда разбежалась по постам, еда разлетелась по переборкам, и все приготовились к атаке. Поступила команда носовому орудию шарахнуть холостым. Те бабахнули дуплетом, сухогруз свернул, оставив нам неизгладимые впечатления и приборку вместо заслуженного отдыха.
Точно так же вскочил я и в этот раз, потому что звонок был пронзительным и бесконечным, без предупредительных трёх коротких. Подбежал к двери и открыл её. В подъезде стояла та самая старая клюшка и жала чугунной сковородкой на звонок, совершенно не замечая меня.
Я пальчиком отодвинул сковороду:
- А я уже здесь!
- Именно! - железным голосом произнесла клюшка, - но почему ты здесь, а не бежишь скорее выключать свою адскую машину! Она ревёт, как воздушная тревога!
- Я слабо знаком с авиацией. А Вы хотели сломать мне своей сковородой звонок? - Вообще-то я хотела ней сломать твою голову! И почему до сих пор этого не сделала, не пойму!
- Возможно, потому что Вы хорошо воспитаны? - спросил я, подъезжая к ней, что называется, на гнилой кобыле.
- Не льсти, щенок! - рявкнула бабка и над моей головой пролетела сковорода.
Я пригнулся и чугун снёс угол откоса.
- Хотя ты мне нравишься, прыщавый, - ядовито улыбнулась бабка, - пока живи. Но крикунов своих выключи. Я занимаюсь.
И развернувшись пошла к соседней двери.
- А за сломанный угол кто возместит? - поинтересовался я.
- Господь возместит. И как быстро вы с ним встретитесь, зависит только от тебя…
- А я хотел заявочку Вами передать. Вам-то ближе, - парировал я удар, открывая свою дверь.
Бабка с разворота, как индеец метнула сковороду, но я уже был за дверью. Чугунка ударилась о дверь и зазвенела по полу. Я глянул в глазок: соседка, и это был факт, подошла, взяла свой боевой топорик и неспешно вернулась в квартиру. До выяснения обстоятельств и во избежание разрастания конфликта я решил убавить громкость своего хорошего настроения. За стеной послышались звуки пианино.
- Не может быть! - удалило в голову чугунной сковородой.
Теперь всё срослось. Теперь стало понятным столь поспешное бегство милой пары, продавшей мне по выгодной цене квартиру с мебелью и ремонтом, аж "за бугор". "Приятным" довеском к квартире была пианистка-эсерка, готовая застрелить меня в любой момент, как Ленина. Скорее всего и фамилия у неё - Каплан! Я начал нервничать. Было ощущение, что меня кинули в "Напёрсток".
Наутро я решил что-нибудь разузнать у жильцов подъезда о свалившемся на меня счастье. Первым, кто мне встретился, был немногословный молодой человек, похожий на студента по неоходимости, которому можно идти, можно не идти, можно передом, а можно и задом, сказавший коротко:
- А, Агнесса! Мой совет - лучше сам застрелись. Прощай…, - выстрелил жвачку в траву и закурил сигарету, хотя надо бы наоборот и в урну, но ему можно.
Это было слишком ёмко! Наверно это было мне наказанием за то, что я не послушал в детстве маму и съел сразу пять мороженных. Но, даже если по определению за всё нужно платить, то не так - не зразу в преисподнюю! Нужно было больше информации. Далее уже я узнал, что зовут мою соседку Агнесса Иммануиловна, что она педагог, что она пережила всех до и переживёт всех после. Женщина суровая, но всё же где-то в лесу висит на дереве ларец. Что там - ключ от сердца или смерть на конце иглы, никто не знает, но родственные связи Агнессы Иммануиловны обязывают иметь при себе такую вещицу, как у всякой порядочной нечисти. По крайней мере так гласит народная молва. И если вдруг это я тот добрый молодец, который знаково появился в этом доме, то и полцарства, и принцесса от муниципалитета мне обеспечены. В общем везде напёрсточники, но то, что я фартовый, сомнений не было. Число 13 я носил в кармане мимо воли.
Пол недели минуло без стычек. Я не был шумен, рабочие дни были рабочими днями, но субботнее утро началось для меня нестандартно. В 9.00 по московскому времени без объявления войны за стеной послышалось: "До, а-а-а-а-а-а-а-а-ааа; ре, а-а-а-а-а-а-а-а-ааа; ми…". Эта, с позволения сказать, "вещь" распевалась. Это было похоже на психическую атаку, как в её молодости в Первую мировую с флагами Германской империи и барабанной дробью. Я накрылся подушкой, но голос за стеной становился более уверенным и готовым к бою.
- Сна не будет, - подумал я, встал с постели и пошёл готовить утренний чай.
После получасового затишья стукнула входная дверь Агнессы и за стеной послышалось уже мужское "а-а-а-а-а-а-а-а-ааа…". Это был невыносимый лирический тенор. Наверняка этому гаду особенно повезло и с ним поступили так же как с Гаэтано Майорано в XVIII веке - кастрировали в детстве, чтобы он мог до старости имитировать звуки расстроенной скрипки. Я вышел на лестничную клетку и позвонил в дверь домашней консерватории. Через минуту дверь, застёгнутая на цепочку, приоткрылась и показалось недовольное лицо и тело в неизменном костюме, но иного цвета, Агнессы Иммануиловны:
- Чего тебе, истеричка?
Я опешил:
-Сковорода при Вас?
- Нет.
- Мне бы тишины. Десять часов утра, выходной. Вам не спится?
- Нет, - коротко ответила она.
- Интересно! Вы не спите, а совесть Ваша в летаргическом сне.
- Мальчик, и я к тебе обращаюсь не по возрасту, а по способностям в остроумии, - иди к чёрту или я пошла за сковородой!
И захлопнула дверь. Я нажал на звонок повторно, но он был отключён. Пришлось вернуться на свою территорию. Дома собрался и ушёл гулять по городу.
Воскресное утро оказалось тихим и спокойным. Я выспался и занялся рисованием. Можно конечно сказать академически правильным языком "занялся живописью", но рисование для души, а не для славы - это рисование, даже несмотря на то, что кое-что продавалось и рисовалось на заказ. Работа шла. Работа шла до вечера, когда за стеной зазвучало "Э-эй ухнем… Блоха-блоха-блоха-блоха ха-ха-ха-ха…". Это был Фёдор Иванович Шаляпин, чей бас не мог перекрыть шипение старой виниловой пластинки. Понятно, у Агнессы не было английской системы Cambridge Audio, как у меня, но у неё был, судя по звуку, трофейный граммофон. Причём, отвоёванный не советскими войсками у немцев, фирмы Orion, а немецкими войсками у американских, фирмы Victor Talking Machine Co. Это было слышно по его акценту на букве "Р", хотя, возможно, просто сказывалась столетняя жизнь антиквариата. Но, как бы там ни было, впечатления были жуткими. Особенно это самое "Блоха-блоха-блоха ха-ха-ха-ха…" из "Фауста". Тройка мучителей Мусоргский-Шаляпин-Крупп отлично справились с заданием, обозначенным самим Фаустом - отравить мне жизнь. Я был уверен, что Агнесса Иммануиловна сейчас там, в своей квартире, всё так же, как и 80-90 лет назад в петроградских и московских оперных театрах, теряет сознание от вокальных пируэтов великого русского певца. На самом деле я наелся Шаляпина ещё в детстве, твёрдо зная, что великий певец, хоть и не русский - это Пол Маккартни. Но сегодня Маккартни мне бы не помог, и я решил обратиться за помощью к иудейскому священнику.
В1990 году группа Judas Priest выпустила умопомрачительный альбом под символическим, для этого моего вечера, названием Painkiller - болеподавитель дословно, с двумя ярко выраженными лидирующими соло гитарами. В этом же году закончилось судебное разбирательство по поводу текстов Роба Хэлфорда, якобы отправивших своим подтекстом на тот свет двух подростков. Захотелось порадовать этим деликатесом бабушку. Одноимённая заглавная песня просто сносила башку. Я знал, что этот шедевр на большой громкости снесёт башку и Агнессе, и Шаляпину, и граммофону. Так и сталось: к концу песни мой дверной замок уже хрипел и просил пощады. Я взглянул в глазок - там стояла соседка в полном боевом облачении, то есть никаких домашних халатов, только костюм и сковорода на кнопке звонка.
- Чем обязан? - поинтересовался я, не открывая доступ к своему телу.
- Выйди, милок…
- Что-то не хочется, мадам!
- Между прочим, мадемуазель! Как у тебя, однако, искусно получается хамить даме!
- Хм! Совсем тяжёлый случай, просто клинический, - проговорил я тихо, а потом добавил, - как будем жить?
- Хорошо, будем, ореховый мой! Выходи…
Я не захотел накалять обстановку:
- Мадемуазель, я иду в зал и не включаю громко музыку. И Вам заранее спасибо за адекватность…
За дверью стало тихо, за стеной тоже. Кажется, мы нашли точки взаимопонимания.
Наутро трудового дня выходя из квартиры я услышал шум внизу - это была Агнесса. Спустившись на два этажа ниже передо мной предстала печальная картина: в позорном углу, где стоял я при переселении, стояли молодой человек и молодой немецкий боксёр - кобель, виновато понурившие головы. Их отчитывала Агнесса, как всегда в полном боевом облачении, но без сковородки. Да и зачем? Уверен, что местные хулиганы прячутся по подъездам, когда она не спеша идёт по тёмным улицам района. Агнесса Иммануиловна обернулась ко мне:
- Вот, посмотрите, идёт человек. Человек, так себе, но понимающий с полуслова. Так почему же вы, живущие на моём горбу уже третий год, не научитесь простым правилам этикета?
Не бог весть как, но меня похвалили, а боксёр готов был от страха и стыда залезть хозяину в штанину. Моя соседка выпустила пар и пошла спокойно вниз, пожимая плечами:
- Что за люди?
Мне тоже стало интересно, что это за люди. Оказалось, что это тоже мои соседи по лестничной клетке, волею судьбы оказавшиеся рядом с хранителем идей Третьего рейха.
- Как Вам сие соседство?
- Вы знаете, мы все здесь, как жители Мессины, в постоянном ожидании, что вот сейчас начнётся извержение Этны.
- А вам её педагогические таланты по вокалу не мешают?
- Сейчас нет, а поначалу хотелось выпрыгнуть в окно. Мы усилили звукоизоляцию на смежной с ней стене.
- !!!
Я понял. Я нашёл способ мирного сосуществования с драконом в юбке, придуманный и выстраданный несчастными до меня! Захотелось обнять хозяина и поцеловать боксёра, хоть он и одних кровей с Агнессой. Мы попрощались, и я отправился на работу. В сквере я увидел фигуру Крупп, двигающуюся в направлении музыкального училища. Она была уверена в себе, она шла как рейхсканцлер по Берлину, принадлежащему ей до последнего дерева и канализационного люка. Я поравнялся с ней:
- Позволите пройти с Вами?
- Кавалер, что ли?
Я улыбнулся и кивнул:
- Неплохой вариант!
- Не льсти себе, наглец. Стань в очередь!
Хотелось съязвить про её кавалеров из нэпманов 20-х, но я сдержался:
- Если можно, то я без очереди и лишь до конца сквера.
- Я иного и не ожидала от современного мужчины, но хорошо, пройдите со мной, а то вдруг на тебя нападут хулиганы.
Бабушка капризничала, но слегка шутила и у неё в разговоре проскочил намёк на "Вы".
Это было похоже на маленькую победу, ничего не обещающую, но согревающую надеждой.
- А марцефей? - поинтересовался я, вдруг вспомнив нашу первую встречу.
- Ц! Безнадёжен… - протянула она, - это жук и далеко не божья коровка. И этого тебе достаточно, чтобы было обидно ровно настолько, насколько я того хочу.
Мы дошли до конца сквера.
- Мне направо, - монотонно произнесла рейхсканцлер, - всего хорошего. Встретимся на поле брани…
- Всего хорошего, - поклонился я и повернул налево.
- А не такая уж и ужасная ведьма - эта Агнесса, - подумал я, - всё же в ларце ключ от сердца, а не игла. Лёгкой жизни не будет, но бабушка-кремень и это хорошая школа. Дай ей, конечно, бог здоровья, но если к тому времени, когда мадемуазель Крупп соблаговолит-таки отойти в мир иной, дом не развалится, то на табличке у её двери будет радовать взгляды жильцов надпись: "Здесь жила Агнесса Иммануиловна Крупп - тиран и певец, пережившая всех до и многих после. Спите спокойно там, чтобы мы наконец отоспались здесь!".