«А облака, белогривые лошадки…»⁠⁠

Две точки маршрута. Натянутые нити в недвижной синеве — незримо переброшенный мост. Не достать, потрогать рукой. Задрав подбородок небу, ты пробуешь ухватить в жменю жирного светляка. Но тот ускользает, распушив протянувшийся до горизонта хвост.

Плывут, неуловимые, с востока на запад, глумятся.

Поднявшись, стряхнув послеобеденную дрёму, идёшь освежиться. Стадион вымер. Лениво переталкиваются мячом возле стены ретивые игроки рейтинга С+. Зной выжигает силы, желание стремительных движений. Сонные мухи облепили турник. Растягивается под перекладиной футбольных ворот высушенный, как вобла, баклажан — вся компания безумному русскому, укрывшемуся с «Нью-йоркером» в тени небесной оси и от безделья дошедшему до ловли светляков, чертящих маршрут в высокие дали.

На небе третью неделю ни облачка. Лишь четыре ворсистые нити.

Не спеша идёшь. Выгоревшая трава щекочет босые пятки. А в голове невесть откуда перевёртыш на авиационную тему: над Fort Dix’ом брюхатые грузовики, выпустив шасси, громом неумолимым швыряют в компаунд. Взлётная полоса военного аэродрома как продолжение прямых улиц между юнитами. Того и гляди, гружёная тварь, передумав взлетать, рухнет, вспашет компаунд. Скатает ковриком за East-side, West, под ноги м-ра Джонса, бессменного проныры, хозяина дальнего от взлётной полосы строения — лавки. Проходя на (?)бреющем, самолёты пугают раскормленных сусликов. А на земле, в лужах, на строениях, лицах арестантов жирные, сверкающие радугой пятна. Вода с привкусом авиационного керосина. Говорят, после ядерной травли выживут только тараканы. И ты чувствуешь себя таким зверем. Но не жирным крылатым, с мизинец, Луизианским откормышем, с усами длиннее туловища. А ноготком, обтекаемой торпедой, пережившей Армагеддон.

Другое дело Юг. Если и нагрянет военщина, зелёным сапогом попирая покой, то не интендантским обозом, а резвыми стрекозами истребителей, затеявших в небе над компаундом брачные танцы высшего пилотажа. Тогда посмотреть на представление выползают даже подснежники, прячущиеся круглый год по юнитам. Раз в неделю местный аэроклуб поднимает на крыло два стареньких биплана. Которые часами вспахивают небо над верхушками деревьев. Когда картонные тихоходы пролетают над стадионом, вы с Эдиком подпрыгиваете, соревнуясь, у кого получится ухватиться за хвост.

Перейдя бейсбольное поле, ты суёшься в песочницу волейбольной площадки, но тут же поворачиваешь назад. Шутка ли — 118F в тени. Перебежав асфальтовую дорожку на одном дыхании, подпрыгивая, бьёшь ладонью рычажок на душе. Как есть, в шортах и загаре, подставляешь тело упругим струям. Стоишь, отфыркиваясь, дожидаясь, пока сойдёт горячая и получится каждой порой ощутить освежающую прохладу. Промокнув как следует, выйдешь на минуту, не перекрывая воды, и снова под водопад.

Рядом кухонные работники в тяжёлых ботинках заталкивают за забор SHU неуклюжую тележку с ужином.

Весело, чертовски весело становится тебе.

Возвращаясь под ось, к оставленному «Нью-Йоркеру», следуешь расползающейся над головой борозде. Сегодня, в очереди на мэйн лайн, Спорт, по секрету, рассказал: следы эти — химикаты, распыляемые в небе над территорией США. Психотропное, подавляющее волю оружие, делающее людей послушными не-людя’ми.

И так хочется сказать: «Спорт, а делать-то никого и не надо, они от рождения».

Но ты киваешь, накручивая сбоку: «Да, у меня родственники на оборонке. Они как раз трудятся в ящике над секретами, украденными в США». Спорт скосит бесцветные пуговки глаз, но промолчит. Он осторожен, плутократ-неудачник.

Если бы ты услышал про Спорта в третьем лице, ни за что не поверил бы. Но наблюдая феномен пред глазами, распутывая, по моточку доверия снимая слои, можно сказать: Спорт есть. Посмотреть на него живьём — загуглить три-пять-семь-девять-пять-шесть-ноль-четыре. Забавная карикатура? Жалко фото не вмещает живот.

Начинал Спорт как торговец бриллиантами. Приумножив наследство, сколотил восемь нулей и образом жизни попирал мораль, разлагал неокрепшие умы. Статусные игрушки: особняк, гараж, яхта, Jet на паях. Жгучая жена, красавица дочь. Спорт не притрагивался к спиртному, не курил, не употреблял наркотиков. Делал это не в силу отвычки или по убеждению, а просто потому что не хотел. Одновременно был не чужд просвещенного общества: устраивал вечеринки, где кокаин разносили на подносе голые официантки, а Спорту нравилось смотреть на людей, предающихся пороку. С восемью нулями под килем — позволительное хобби.

И как, скажите, можно было изгваздать такую жизнь?

Запросто, и что вдвойне обидно — бездарно. Ведь попадись Спорт на наркотиках, финансовом мошенничестве да трахни он официантку, оказавшуюся underage, было бы простительно. Было бы не обидно. Спорт увяз в дурном обществе. То ли филиале строителей-каменщиков, то ли розенкрейцеров — подобной дряни в США тьма. Раздвинув ряды, те подсекли Спорта на теории заговора: жидовня, сионские протоколы, Америка — для американцев, место асфальта на улице и всякое такое.

Закончил он свой крестовый поход под лозунгом, призывающим отказаться платить федеральные налоги. По слогам: не схемой ухода от налогов, не переездом в оффшор. Спорт, заплатив калым штату Флорида, заявил, что дармоедов из DC кормить не станет!

Масонишки хлопали, подталкивали в спину. Лозунг подхватили курилки и закрутилось. И как должны были реагировать в DC? Да, Спорт! Молодец Спорт! Так их, по Паркинсону, бюрократов, в гриву и в хвост. Знай наших!

DC отволок Спорта в суд, где тот, пребывая под дурманом, задумал трайл, полагая себя Робин Гудом или, как минимум, отцом основателем, способным переписать скрижали.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный

К нему не зарастёт народная тропа…

Пятнадцать лет. И чего, спрашивается, дома не сиделось.

Тут Спорт затмил местных Эдвадсов с миллиардными пирамидами Понци. Те, как под копирку, раскаялись, поклонились чучелу гимнаста-джызыса и сели за стол с помойкой. Только не Спорт. Тот всё норовит залезть за family table ацтеков.

Авторитетом Спорт обзавёлся не сразу. Понадобилось четыре года, чтобы нащупать нишу. Не обошлось и без ошибок. Мягкий и пушистый, он по приезду стал лёгкой добычей знакомого тебе баклажана. Тот уступил Спорту резиденцию в тупичке, а сам переехал к нему на чердак. Заботился, защищал и кормил. Другими словами, повёл себя как прозорливый хозяин, притащивший с рынка молочное порося.

Спорт, подсев на кишку, за два года набрал килограммов тридцать. В качестве компенсации за откорм он запустил в спину благодетеля пятью нулями. С редкого хряка получается получить такой приплод.

Роды Спорт перенёс на удивление достойно, даже аппетита не потерял. Круглые сутки его можно встретить около микроволновки с горсткой ханибанов. Джанк и «coca-cola», урбанистические помои — выбор торговцев бриллиантами.

Несмотря на обильный корм, повторного опороса никто так и не дождался. Спорт выучил урок. Баклажаны настаивали, предлагали защиту. Убедившись, что в покое его не оставят, Спорт обзавёлся крышей. Теперь, желающих «потереть за Спорта» после ужина на стадионе встречает Берг.

Берг, от бритой макушки, носит синюю кожу. Золотые, с камнями, зубы в провале рта, вытатуированный поверх лица череп. Обильный пирсинг, в палец цепь, несколько перстней, знание «понятий». Говорит Берг медленно, едва заметно раскачиваясь, что усиливает сходство с готовой атаковать коброй. Авторитет его — неоспорим. Берг крышует только верхушку мексов, и, вот теперь, Спорта.

Обзаведясь такой крышей, Спорт превратился в значимую фигуру. Он не поленился довести до сведения каждого, что хоть по баллам ему и положен кэмп, но государство держит его в Low, а значит, не хватает только побоев… 

Напоминая, демонстрируя связи, он каждый раз завидя Берга на main line, спешит брататься, жать руку. То и дело, с развёрнутыми бумагами, подходит к вардэну. Чего никогда не позволяют себе другие инмейты. Изменилось его поведение. Спорт, единственный белый, кто подходит к чёрному телевизору. Невзирая на протесты баклажанов, переключает программу. Может настоять, не обращая внимания на дешёвые распальцовки, ложные замахи. Может замахнуться в ответ. Тогда мелкие черты на его большом лице собираются в бутон вокруг крючковатого носа, и Спорт походит на торпеду с напяленными на боеголовку чёрными роговыми очками.

Спорт постоянно глумится над бандерлогами: может споткнуться, растянуться носом в пол перед ключником. Попросить оторопевшего баклажана перестать драться. Может стянуть трусы, потрясти розовыми ягодицами перед мартышками, подкрепляя свои действия чтением рэпа из колонки бизнес новостей WSJ. Мутит воду, пробует сплотить белых, отбить хоть один телевизор. В другой тюрьме за его выходки, крышу от лейтенанта SIS Спорта запросто бы убили. Но других тюрем он не знает. А оказавшись на юге, не ошибся, выбрав позицию чуждого системе человека.

Совсем другим Спорт был для своих. Он собрал целую библиотеку книг по теории заговора, подписался на каждую газету, выходящую под заголовком «Free Press». Каждая гадалка-футуролог вызывает у Спорта признание.

Ночи, напялив здоровенные наушники, обёрнутые носками, он проводит на 1010 Wins, в компании таких же, как он, любителей секретов. Удивляет, как доверчивый, падкий на глупости Спорт сумел на воле сколотить состояние.

В розыгрышах, пикировке Спорт попирает нормы.

— Мы должны вешать эту мразь на деревьях. А если русский ещё и еврей…

— Как же я ненавижу русских свиней, — пристаёт к тебе Спорт.

Другой раз, поймав тебя по пути в столовую и убедившись в наличии зрителей, он шепчет:

— Ты только никому не говори, что я SO. За это я ночью сделаю тебе минет.

Случись подыграть, упомянуть, что минет уже был, пообещает:

— Ну хорошо, тогда засади мне по локоть или продай мою жопу бандерлогам. Я на всё согласен, только не объявляй меня чо-мо.

С семьёй Спорт поддерживает постоянную связь. Заказывает дочерям в тюремной мастерской сумки и кошельки. Ожесточённо торгуется за каждую марку, заставляет переделывать. Жена продолжает служить ему верной сексуальной игрушкой. По просьбе самого Спорта она обзавелась любовником. Занимаясь сексом, оставляет телефон на громкой связи. Спорт обожает подобные звонки.

Но всё же фирменное блюдо Спорта не секс по телефону, не крыша от SIS и не заигрывания с бандерлогами. Фирменное блюдо, по которому Спорта знает каждый на компаунде, — трактовка следа сгоревшего топлива. Ведь след этот — психотропное оружие. Те самые борозды, на которые, лёжа, смотришь ты сейчас, попирая босыми пятками мировую ось.

14:45 — мёртвое время. До сигнала к возвращению ещё пол часа.

Можно напоследок искупнуться или перебраться на раскалённые трибуны, где перебирает струны колумбиец Крис, так и не вынырнувший из затянувшегося трипа. И это несмотря на психотропные препараты, оседающие ему на голову.

А можно так и остаться лежать, ведь мутации неизбежны.

Добра вам.

T.me/tyremniydnevnik