Farf4lla

Не так страшно самому идти к свету, сбиваясь на темные тропы. Гораздо страшнее идти за теми, чей свет давно превратился во тьму.

- Робби! Робби! Я не хочу с ними играть, они жульничают!

Шестнадцатилетний Робби, загорелый брюнет в пляжных шортах, лениво повернул голову на приближающийся крик своего младшего брата. Сквозь шоколадные стекла солнцезащитных очков, невысокий тощий паренек в футболке с акулой, казался ему каким-то забавным персонажем из старого мультфильма.

- Я сейчас, ребята.

Он кивнул своим друзьям, с которыми играл в волейбол, и пошел навстречу брату, разматывая эластичный бинт на левом запястье, чтобы немного поправить его. С рукой было все в полном порядке, но Робби казалось, что так он выглядит намного круче, а еще, что подача получается гораздо сильнее.

- Они жульничают! - снова раздался крик уже совсем рядом с ним.

Он вздохнул и поднял очки с глаз на макушку.

- Уэйн, вы играете в камушки, или что там у вас. Разве это…

- Не в камушки, а в пляжный дартс! - тут же насупился Уэйн.

- Как скажешь. Ладно, иди сюда, расскажу тебе секрет.

Робби присел на корточки и заговорщицки поманил брата поближе. Тот с готовностью наклонился вперед, позабыв, как часто после этого попадал в стальные тиски сильных рук, которые отпускали его только после хорошей взбучки волосам.

Сейчас этого не произошло.

- У тебя не получается выиграть, да? Я в твоем возрасте тоже часто проигрывал и расстраивался. Папа всегда на работе, мама, сам знаешь, возится все время с Сарой, так что мне никто не помогал, я сам узнал этот секрет. Но ты ведь мой братишка, наверное, пора с тобой им поделиться.

- Опять будешь шутки свои шутить? Оставь для девчонок.

Уэйн надул губы и мотнул головой в сторону, где, привстав на локтях, одноклассницы Робби наблюдали за потягивающимися парнями, готовящимися к продолжению матча.

- Неее, не в этот раз. Слушай сюда. Раз ты играешь в камушки… Ой, да, в дартс, тебе нужны перчатки удачи.

- Что? Но где мне их взять?

- Нигде. Они всегда с тобой. Берешь и надеваешь.

Уэйн нахмурился.

- Просто попробуй.

- Надеть перчатки?

- Не просто перчатки, а перчатки удачи!

Робби хлопнул брата по плечу и выпрямился, выжидающе глядя на мальчишку. Тот неуверенно поднял руки на уровень груди, повертел их, вздохнул, и принялся повторять действия, которые обычно совершают, надевая что-то на руки.

- У тебя они скорее варежки, - серьезно кивая, прокомментировал Робби.

- И что дальше?

Задрав голову, спросил Уэйн.

- Иди играй и все получится. Вот увидишь. Расскажешь потом.

Он улыбнулся и проводил взглядом неуверенно шагающего и рассматривающего свои руки брата.

- Роб? Ты с нами?

Оглянувшись на уже занявших место у сетки друзей, Робби показал большой палец, спрятал глаза за стеклами очков, и будто сжал воздух обеими ладонями прямо перед собой, поднял его вверх и с довольными видом водрузил себе на голову.

- Шлем победителя, - прошептал он и быстро побежал к волейбольной площадке.

Ничего не останется.

Колодец уже начало засыпать землей. Рваными слоями, которые наносил ветер с поверхности и скидывал вниз. Винтовые ступени вдоль стен осыпались от времени. Большие куски известняка вырывались из, казалось бы, монолитных плит, как гнилые зубы. Висящее в воздухе на длинном проржавевшем подвесе лезвие-полумесяц почернело, металл покрылся морщинами трещин и зазубрин. Тусклые солнечные лучи еще иногда добирались до самого дна, освещая горку песка, будто грудь поднявшуюся на вдохе. Мелкие камушки с шершавыми гранями служили здесь единственным украшением.

Ничего не останется.

Только жуки и прочие насекомые будут продолжать взбираться на песчаный холмик с пока еще торчащими серо-белыми обломками. Будут издавать короткие щелкающие звуки и отрывистые писки, словно не смазанный, и все же упорно продолжающий свою работу часовой механизм.

Но в конце все равно ничего не останется.

- Нет! Отпустите меня! Я кому говорю? Да отцепись ты! Просто посмотрите, посмотрите наверх! Я же не сумасшедший! Оно сидит там!

Доктор Льюис равнодушно смотрел как два санитара пытаются справиться с тощим и слабым на вид мужчиной, отчаянно сопротивляющимся любым попыткам усмирить его. Сейчас они вколют ему успокоительное, а дальше будет уже совсем не интересно.

Но прежде, чем это случилось, вопящий мужчина умудрился боднуть одного из санитаров головой в грудь и едва не вырвался из хватки второго.

За это длинную иглу шприца ему безжалостно вогнали в бедро, а не аккуратно ввели в шею. И пусть результат был одинаковым, нога у него после того, как он придет в себя, будет болеть намного сильнее.

Тело, весящее максимуму килограммов шестьдесят, начало оседать в крепкой хватке санитара. Но голос еще продолжал какое-то время твердить одно и тоже.

- Я не сумасшедший. Посмотрите… Посмотрите наверх…

Доктор Льюис перевел взгляд на женщину, застывшую в дверях дома и судорожно прижимающую ладонь ко рту. Ее лицо было мокрым от слез. Она ощутила, что на нее смотрят, судорожно всхлипнула, запахнула домашнюю кофточку на груди и, так ничего не сказав, скрылась внутри, закрыв за собой дверь. Ее силуэт за задернутыми шторами поднял на руки маленького ребенка и двинулся вглубь дома.

Санитары заканчивали пристегивать мужчину к каталке внутри фургона с названием частной психиатрической лечебницы на боку.

Его слова тихим шепотом вырывались изо рта, но по движению губ, можно было прочитать, что он продолжает умолять поднять голову к небу. Не к звездам, не к красивой почти полной луне, а на крышу его собственного дома.

Доктор Льюис глубоко вздохнул, запрокинул голову и уставился на темно-зеленую черепицу, прямо на которой почти полностью сливаясь с ночью, но все же не утопая в ней, выделялся силуэт чего-то человекоподобного с непропорционально длинными руками и слишком короткими ногами. Сплюснутая голова покачивалась на легком ветру, как древесный лист, вот-вот готовый сорваться с ветки. Глаза блестели словно точки звезд, усыпавшие кусочек дрожащего неба.

Доктор Льюис поморщился, скривил губы и гулко стукнул по боку фургона, отправляя его в путь, а потом двинулся к своей машине, негромко насвистывая, будто подзывая к себе домашнего питомца.

Раньше, когда Эш напивался, ему удавалось творить невероятную дикость без последствий. Даже в тот раз, когда он свалился с высоты третьего этажа, поспорив с одним из своих приятелей, что сможет пройти по балке между плитами строящегося здания. Тогда он отделался только парой синяков, порванным свитером и последней десяткой, которая была вскоре пущена на новую бутылку и все равно поделена между несколькими ртами.

Или как убегал от сотрудницы зоопарка, украв один из длинных шестов, с помощью которых кормили аллигаторов. У него не получалось вспомнить, зачем он это сделал, но зато хорошо помнил радостное воодушевление во время погони.

Но сейчас было совсем не весело.

Утром, проходя мимо детской площадки, он смотрел, как детишки катаются с горок под присмотром нянь и мамаш, бегают друг за другом, качаются на качелях. А самые смелые спускаются по винтовой пластиковый трубе вроде тех, что стоят в аквапарках. Эш никогда не был в аквапарке и видел такие только на рекламных плакатах. Он не заметил, как остановился и вскоре один из малышей подскочил к нему, оглядел и, обозвав скучным стариком, бросился вслед за друзьями, устроившими догонялки в игровом городке.

Эш стоял словно громом пораженный. Он посмотрел на свой потёртый пиджак с дыркой на правом лацкане, мятые джинсы, кроссовки с зелёными шнурками. Проводил пальцами по небритому подбородку, поскреб бороду, зная, что выглядит она действительно так себе, но нашел в себе силы поднять руку и погрозить сжатым кулаком вслед мальчишке. Одна из женщин тут же заинтересовалась его жестом, поднявшись на ноги со скамейки, но Эш решил ретироваться, пообещав себе, что вернётся сюда, когда вокруг никого не будет.

Теплый, даже слишком для начала весны, воздух встретил его без следов ночной прохлады. Лёгкими порывами ветра подтолкнул в спину, помог подняться на опору трубы и даже заглянул вместе с ним внутрь. Но полез дальше Эш сам. Никто его не толкал и не заставлял делать этой глупости в попытке доказать кому-то, что он вовсе не старый.

Первое колено он миновал вполне легко, протискиваясь в узком пространстве. Эш делал это головой вперёд, думая, что это прекрасная идея. Разгоряченный бутылочкой дешёвого вина, он не сомневался в себе. Даже в момент, когда что-то хрустнуло под лопаткой, когда снова пришлось согнуться почти пополам, преодолевая второй изгиб трубы.

А потом он застрял.

Плечи упёрлись в неаккуратно сделанные стыки и никак не желали двигаться вперёд. Ноги скоблили по пластику, живя своей жизнью, пока руками мужчина пытался протолкнуть себя дальше.

Ничего не получалось.

Эш выдохнул. Вдохнул. Снова долгий и шумный выдох.

В трубе сильно пахло грязными носками. Наверное, этот запах принадлежал ему, но в мыслях он поносил детишек, не следящих за гигиеной и их родителей, не удосужившихся рассказать своим чадам, как и что надо мыть да почаще.

Он истерично хохотнул.

Перспектива застрять здесь на всю ночь его совсем не прельщала. Да и тело уже подавало сигналы, что ему совсем не нравится находится в таком скрученном состоянии.

Несколько раз Эш громко позвал на помощь, но ответа не было. Прислушавшись он не поверил тому, насколько тихо вокруг. Буквально в сотне футов находится перекресток, а чуть ниже по улице торговый центр. Да уже поздно, но здесь жилой район, в котором всегда кипит жизнь и какие-то звуки все равно должны звучать.

Ничего.

Ничего из того, к чему он привык. А вот совершенно незнакомое ему гортанное мычание зазвучало где-то совсем рядом. У отверстия наверху трубы, через которое он сюда и попал совсем недавно.

- Эй! Кто здесь?

Мычание зазвучало протяжнее, затухая на хрипе.

Эш почувствовал, как мурашки покрывают кожу на руках. По шее потек пот. Сердце застучало быстрее, заставив закашляться и ощутить давящую тесноту этой проклятой трубы.

Кое-как ему удалось перевернуться на спину, и теперь Эш мог видеть свои ноги. Зелёные шнурки были единственным ярким пятном в темноте, которое хоть как-то можно было разглядеть. Пластик оказался довольно плотным и толстым. Он не пропускал свет фонарей снаружи и не поддавался ударам изнутри. Все чего удалось добиться Эшу, так это стёртой кожи на костяшках и ребре левой ладони.

Мычание повторилось. Ближе.

Оно в трубе, подумал Эш.

Почему-то ему не представлялись опоссумы и еноты, кошки или ещё кто-то, кого действительно можно было встретить на городской улице в штате сокровищ. Зато воображение здорово рисовало длинные клыки, когтистые непропорциональные лапы и перекошенную, непременно черную, морду неведомого зверя.

Он снова изо всех сил забарабанил ногами, пытаясь оттолкнуться, продавить себя дальше, словно пробку в горлышко бутылки.

Язык у него от этих мыслей будто опух. Он вспомнил вкус выпитого вина, обжигающий вкусовые рецепторы спирт, пережженный сахар, ещё какие-то добавки. К горлу подкатил комок, лёгкие сдавило без возможности вкачать в них кислород.

Пришлось снова кашлять и плеваться, стараясь нащупать руками хоть что-то за чтобы зацепиться.

Мычащая тварь точно забралась внутрь. Одна из стенок начала вибрировать, словно по ней вели гремящей арматурой, но звука опять же не было.

Прикосновение к своей ноге Эш мог бы и не ощутить, если бы не видел, как слишком вытянутые флуоресцирующие перламутром и синевой "пальцы", обвились вокруг зелёных шнурков.

Он завопил и дрыгнул голенью, пытаясь ударить второе существо, решившее побывать в трубе на детской площадке этой ночью. Согнуть ногу в колене не позволяла теснота, да и сил у него на пьяную голову особо не было, но тычок явно получился ощутимым и попал, куда нужно.

Утробное мычание загудело на новой частоте, на этот раз резанув по ушами басом.

Эш сжался, представив себя ребенком, задышал ровнее, будто ощутив небывалый прилив сил на адреналине, и снова рванулся вперёд, уже не обращая внимания на треск рвущейся одежды, хрустящие кости и разочарованный вой позади, скребущий по пластику в том месте, где мгновение назад были его бедра.

У него получилось продвинуться немного вперёд, преодолеть почти все третье колено, увидеть блеск городских огней впереди, там, где был злосчастный выход в виде узкого круглого лаза, когда щиколотку пронзила обжигающая боль.

Он не хотел, но оглянулся.

Слабо светящаяся лапа, вонзила в него три длинных когтя, и от них по его ноге потянулись узловатые нити, вроде отростков молнии, бьющей в землю. Только эти отростки не гасли, а начинали пульсировать сильнее, заставляя боль все новыми иглами пронзать его тело.

Завопив, Эш попытался применить уже сработавший ранее прием, но теперь, даже если он попадал по своему неведомому противнику, а он ощущал, что удары достигали цели, то никак не вредил ему.

Оставалось только одно.

Больше не тратя силы на брыкания, Эш извернулся, вытянувшись вперёд одним плечом, и зацепился кончиками пальцев за край тубы, тут же начав тянуть свое тело к свободе.

Он чувствовал, что не сможет вытерпеть эту усиливающуюся боль, что вот-вот она станет невыносимой, он разожмет хватку и тварь утащит его обратно, вонзит свои светящиеся когти ему в живот и разорвет его, как...

Кто-то схватил его за руку и одним резким движением выволок из трубы. В глаза тут же ударил мощный луч фонарика, а уши заложило от ветра и пиликнушей полицейской рации.

- Боуман, ты только глянь, - раздался недовольный голос, - у нас тут очередной пьянчуга со стажем, возомнивший себя восьмилеткой. Эй, приятель, ты с нами? А черт... Боуман, у него тут нога вся в крови... Да что с ним случилось?

Эш медленно терял сознание, лёжа на спине. Голова склонилась к плечу, и он мог видеть, как в трубе медленно гаснет красивое и смертельное перламутровое сияние, а где-то вдалеке звучит протяжное голодное мычание.

- Ерунда.

Очередной эпитет, выданный миссис Джекил одному из учеников был на удивление слабеньким для издёвки. Тэд не мог увидеть, что нарисовал мальчик с темными волосами, сидящий через ряд от него, зато хорошо видел свой собственный лист бумаги с тремя лимонами. Получилось на удивление реалистично и даже тени легли так, будто фрукты были прямо здесь на столе в классе для рисования.

Тэд в отличие от остальных закончил уже давно и теперь просто ждал очереди на получение разноса от учительницы, которая никогда не оставалась довольна увиденными работами.

- Что это? Ты просто облизала кисточку и плюнула в альбом?

У девочки с красивыми кудрявыми хвостиками на глазах выступили слезы, она закрыла лицо руками, но плечи затряслись выдавая ее обиду.

- Удивительно нелепая мазня. Попробуй в следующий раз хотя бы начать рисовать, а не сразу трясти руками, как дряхлый старик.

Тэд, как и все остальные, ненавидел уроки рисования, но не мог не ходить сюда. Он снова посмотрел на свои лимоны и подумал, как было бы круто засунуть их миссис Джекил в рот и заставить жевать. Чтобы она больше не могла никого обижать, чтобы больше не говорила всяких гадостей.

Рядом с ним выросла долговязая женская фигура, ещё мгновение назад стоящая через ряд. Тэд поднял на нее взгляд и нахмурился. Никогда раньше он не видел таких горящих глаз у учительницы.

- А что у нас здесь? Боже, какая прелесть. Вы только посмотрите!

Она взяла листок в руки и подняла его, повернув к классу. Немного помахала им в воздухе и снова поднесла к своему лицу

- Кислятина, - со странной улыбкой просипела миссис Джекил и вцепилась в край рисунка зубами.

Тишину в классе громогласно нарушил звук рвущейся бумаги. Чрезвычайно хищный и жадный звук.

Тэд отпрянул, не понимая, что происходит. Ему стало страшно, глядя на то, как женщина продолжала раздирать альбомный лист, точно зверь, вцепившийся в добычу. Она что-то говорила, но слов было не разобрать. По подбородку текли слюни, капая на воротник белой блузки. Обрывки бумаги вспархивали в воздух, словно маленькие перья, разлетающиеся по сторонам и непременно оседающие на пол.

Кто-то из особенно впечатлительных девочек всё-таки завопил. Стайка детишек бросилась к выходу, спровоцировав и всех остальных. Опрокидывались стулья, пинались рюкзаки, звучал нестройный хор детского плача.

И только Тэд продолжал сидеть на месте, не в силах отвести взгляд от женщины, которая запихнула в рот остатки его рисунка и с довольным видом пыталась все это проглотить, снова и снова невнятно повторяя одну фразу.

- Какая вкушная кифлятина!

Все настойчивее тряся гитару, поднятую над собой на руках, Элли пыталась разглядеть сквозь струны гремящий где-то внутри медиатор. Она терпеть не могла дни, когда брат приводил домой своих дружков и они устраивали шумную вечеринку, мешая ей заниматься. Приходилось доставать чехол, брать распечатки с нотами и идти куда-нибудь подальше от дома, гремящая музыка из которого была слышна, наверное, всем квартале. Обычно девушка устраивалась в сквере около бакалейной лавки, но сегодня там уже было много народу, и ей пришлось искать себе другое спокойной местечко.

Шаг за шагом и вот Элли оказалась на лесной опушке, где быстро нашелся довольно широкий пень, не сильно поросший мхом и выглядящий вполне удобным, чтобы провести на нем час занятий, посвященных настоящей классике, а не этому дурацкому клубному трансу.

От усердия девушка высунула язык, будто пыталась так приманить медиатор, весело и беззаботно громыхающий внутри деки. Она вполне могла продолжить играть без него, но мелодия в партитуре дошла до сложного перехода, который пока никак не удавалось сыграть без этого каплевидного кусочка пластика.

Руки начали неметь, и Элли опустила гитару на колени, снова пытаясь увидеть хоть что-нибудь внутри.

Быстро темнело. Город чуть в стороне от пня, на котором она устроилась, осветился золотистыми облачками множества фонарей, одновременно вспыхнувших и вырвав большой обжитый людьми участок из лап надвигающей ночи. Температура стала стремительно падать, поднялся легкий ветерок, тут же забравшийся под одежду. Мурашки побежали по спине, а волоски на руках встали дыбом.

Элии вздохнул и провела пальцем по струнам. Мелодия прозвучал и затихла. Потом еще раз.

А потом палец дернулся между третьей и четвертой струной, соскочил с металла и провалился в темное гитарное нутро.

Она так и не поняла, что произошло. Зашипела от боли, потом вскрикнула, потому что никак не могла освободить палец: костяшка терлась между струнами, кожа начала быстро краснеть. Но это было не так страшно, как то, что Элли ощутила чужое прикосновение. Оттуда. Из резонирующей пустоты, где должен был валяться ее медиатор.

Когда второй палец скользнул между струн и металл впился в перепонку, девушка завизжала.

Вскочив на ноги, Элли пыталась освободиться, отшвырнуть от себя гитару, но чувствовала, как НЕЧТО хватает ее все сильнее и тянет внутрь, начав рвать кожу между пальцами.

Ее криков никто не слышал.

Кровь капала с гулким ударами, как палочками по барабану. Тук. Тук. Тук-тук-тук.

Девушка упала на колени, всхлипнула, сжала зубы и со все силы, обхватив гриф свободной рукой, без замаха ударила корпусом гитары по пню.

Лопнули струны, безжалостно хлестнув ее по щеке. Со скрежетом и исступленным воем треснуло лакированное дерево, разлетаясь в щепки и повисая на металлических тросиках. Серое, словно из тысячи мельчайших бабочек, облако взметнулось вверх, обдав ее зловонным запахом серы, и растворилось в вечерних сумерках.

Элли плакала, дрожала и не могла издать ни звука. Сидя на земле, она прижимала поврежденную руку к груди, и глядела в лужицу собственной крови, где среди острых деревянных обломков, как ни в чем ни бывало, поблескивал каплевидный медиатор.