CreepyStory

Погожее апрельское утро. В кирпичной кладке длинного двухэтажного здания зеленеет мох. Казённая вывеска «Детский Сад №136» не то чтобы грязна, но как-то особенно, по-весеннему немыта. Чёрная слякоть и белое солнце. Воробьиный щебет раздирает воздух. Еще не так тепло, чтобы ходить без пальто, но уже достаточно тепло, чтобы ходить без шапки — если ты взрослый. Поэтому мама и папа без шапок.

— Мама, я тоже хочу без шапки! — хнычет маленький Игнат.

— Нельзя, мой цветочек. Ещё очень холодный ветер.

— Папа! — не теряет надежды Игнат. — Скажи маме, что ветер не холодный!

— Холодный, дружок, холодный.

Ну и пусть. Пусть себе запрещают сколько хотят. Зато после завтрака, когда мама с папой не смогут видеть его со своих работ, он снимет шапку во время дневной прогулки. Валентина Аркадьевна посмотрит на него издалека поверх своей книжки и крикнет: «Соловкин, надень шапку!..». Крикнет — и всё. И больше не вспомнит. И до самого-самого обеда он будет, как взрослый, наслаждаться этим прекрасным прохладным ветром. А ещё возьмёт и попьёт в туалете воды из-под крана. Холодной! Только немного, глоточек, — не то заболеет на самом деле.

Детсадовский вестибюль: толстая кадка с пальмою, кабинет заведующей, доска почёта и бряканье кастрюль, доносящееся по коридору с кухни. Папа, как всегда, подождёт маму на улице.

— Валентина Аркадьевна, доброе утро... Извините, мы сегодня немного задержались...

— Ничего страшного. Но мы уже завтракаем. Здравствуй, Игнат. Раздевайся и проходи за свой стол.

— Да-да, мы сейчас... Подними головку, Игнаш, я шапочку тебе развяжу... Так... Держи сандалики и давай сюда сапожки.... Всё, молодец. Поцелуй маму. Скоро. Очень скоро, да. Вечером, после работы.

На завтрак варёное яичко и рисовая каша. Это, конечно, не так здорово, как солянка с сосиской, и уж совсем не так здорово как макароны с котлетой, но это куда лучше, чем безвкусное пюре с куском ржавой селёдки. На третье — чай.

— Соловкин, а съешь у меня яичко? — просит Люда Конобеева, симпатичная девочка с соломенной чёлкой и светло-карими глазами. Люда с Игнатом соседи не только по столику, но и по тихому часу: их раскладушки стоят рядом.

— Давай, — не слишком охотно, но всё же соглашается Игнат; яички он не любит, своё-то еле одолел, но отказывать Люде нельзя. Люду все любят, она красивая, хорошая, и с ней так здорово шептаться во время тихого часа. — Давай, съем.

Игнат подвигает к себе Людино блюдце с уже очищенным яйцом, берёт яйцо в руку и... роняет его на стол в брезгливом испуге: ему вдруг явственно кажется, что не яйцо сжимают его пальцы, а маленькую человеческую головку — скользкую, лысую, бледную. А самое удивительное и противное в том, что головка эта не чья-нибудь, а Марата М., странного нелюдимого мальчика, не так давно поступившего к ним в группу. Закрытые, широко посаженные глаза, низкий лоб, выпяченные губы... Нет сомнений, что это именно он.

— Чего кидаешь?! — обиженно кричит Люда, едва поймав покатившееся со стола яйцо. — Не хочешь — не ешь, дурак.

— Я не кидаю... — оправдывается Игнат. — Просто я Маратку испугался...

— Какого ещё Маратку?! — негодует Люда. — Маратка тебя не трогает, Маратка вон где!

Игнат и сам знает, где Маратка. Вон он, рядом с окном, сидит ко всем спиной, один за своим столом, за который почему-то больше никого не сажают. Наверное, это потому что у Маратки такой отвратительный затылок... Да, он там, сидит и никого не трогает... А может, это вовсе и не его была голова? Странно, но Игнат почему-то уже совершенно не помнит, как выглядела эта маленькая голова, хоть и видел её вот только что. Это, наверное, потому (ещё более странно), что он даже не помнит, как выглядит голова большого, настоящего Маратки, если смотреть на неё спереди. Это нехорошо, Игнат так не любит. Нужно немедленно пойти и посмотреть.

— Соловкин, ты чего встал? — строго интересуется Валентина Аркадьевна.

— Я сейчас... — уклончиво отвечает Игнат, вылезая из-за стола и направляясь в сторону Маратки; не объяснять же ей, в самом деле.

— Соловкин, ты куда?! — громко спрашивает воспитательница; в голосе её чувствуется изрядное волнение.

— Я сейчас... я только до Маратки дойду, и обратно, — уверяет её мальчик.

— Сейчас же вернись! — Игнат слышит за своей спиной быстрый цокот приближающихся каблуков. Валентина Аркадьевна больно хватает его за руку, тащит назад за стол, что-то гневно кричит.

Обидно. Некоторое время Игнат размазывает кулачком по лицу слёзы под сочувственные Людины взгляды, потом хватает лежащее перед девочкой яйцо и ожесточенно, давясь, съедает; яйцо как яйцо — и чего это он вдруг?

После завтрака — рисование. Сегодня будет рисунок на тему «мой дом». Обязательно должно быть солнышко, травка, дерево, птички, ну и сам, собственно, дом. На альбомном листе, прикрепленном кнопками к стенду, Валентина Аркадьевна показывает, как надо. Срисовывая картинку, Игнат следит одним глазом за Мараткой; желание заглянуть Маратке в лицо не оставляет его. Но тот по-прежнему сидит спиною ко всем и отдельно от всех; интересно — он вообще там рисует что-нибудь или нет?..

— Вот, Светочка, вот молодец! — закончив создавать образец, Валентина Аркадьевна ходит меж столиков и следит за процессом, раздавая при этом похвалы и советы. — Посмотрите, как хорошо Светочка дерево нарисовала. Не поленилась, всё как положено раскрасила: ствол и веточки — коричневые, листочки — зелёные... А вот у Мишеньки тоже очень неплохой рисунок. У Мишеньки, ребята, получилось самое круглое солнышко... посмотрите все какое у Миши солнышко!.. Валера, а что это у тебя такое?.. Нет, вот это. Забор?.. Для забора, мне кажется, несколько высоковато... Ну, старайся, старайся... Мариночка, лапочка, зачем же ты травку-то в желтый цвет... Давай мы знаешь что?.. Давай мы её сверху синим покрасим. И получится зелёный. Желтый и синий цвета дают вместе зеленый... вот таак... Ну, а здесь у нас что?.. Неплохо, Анечка, очень неплохо... И ты, Степан, молодец...

Валентина Аркадьевна неожиданно замолкает. Игнат поднимает глаза и видит её, стоящую возле Маратки. Глаза у неё вытаращены, губы поджаты. Руки совершают в воздухе хаотичные мелкие всплески, а колени, кажется, слегка дрожат. Так проходит около минуты. Валентина Аркадьевна приходит в себя, выхватывает у Маратки рисунок и быстрым шагом несёт его вон из зала. Как ни быстр, однако, её шаг, Игнат успевает хорошо разглядеть, что именно нарисовано на листе бумаги.

Как и положено, сам, собственно, дом. Однако, нет ни солнышка, ни дерева, ни травки. Вместо всего этого перед домом стоит лавочка, а на лавочке — длинная такая коробка. В коробке с закрытыми глазами лежит человек. И всё это одним, чёрным цветом.

Валентина Аркадьевна меж тем где-то в коридоре кричит:

— Избавьте меня от этого, наконец, прошу вас!

— Возьмите себя в руки, — урезонивает её Наталья Петровна, заведующая.

— Поймите, я не хочу нести ответственности!

— Да успокойтесь вы...

Через некоторое время Валентина Аркадьевна возвращается — бледная, спокойная и туго заведённая, как пружина будильника.

— Так. Все на прогулку. Откладываем в сторону свои рисуночки, аккуратненько, стараясь ничего не пролить, вылезаем из-за столов и идём в раздевалку.

На улице практически лето: синее небо, набухшие почки, талые ручейки и — вожделенный ветер. Сняв с себя шапку, Игнат бегает с растопыренными руками вокруг восхищённой Люды, изображает самолёт. Петя вместе с Иринкой в очередной раз завели семью. «Вот здесь у нас будет умывальник, а вот здесь холодильник», — доносится Иринкин голос из-за большого железного ящика с садовым инвентарём, что стоит в углу веранды; квартира сегодня там. Супруги, конечно же, не возражали бы против уютного деревянного домика в центре игровой площадки, но домик, к сожалению занят: Игорь, Серёжа и Олег устроили в нём полевой штаб времён Великой Отечественной. Рядом с домиком стоит краснозвёздая по бокам ракета, в которой Оля, Саша и Дима производят полёт на Марс. «Хватит, ты один раз был командиром!» — пискляво кричит Оля, из чего можно сделать вывод, что космонавты уже возвращаются на Землю. Марина со Светой, как всегда, о чём-то шепчутся и хихикают. Степан с Алёшей как всегда не поделят игрушку. Валентина Аркадьевна читает книгу, сидя на лавочке под крышей веранды.

Но где же Маратка? Прекратив на время быть самолётом, Игнат останавливается и обводит прогулочную территорию внимательным взглядом: где он? Надо всё-таки посмотреть на него, а то как-то странно... Но Маратки нигде нет.

— Валентина Аркадьевна, а где Маратка? — спрашивает Игнат воспитательницу.

— Откуда я знаю, оставь меня в покое! — неожиданно зло отвечает Валентина Аркадьевна, не отвлекаясь от книги.

— Он в старой песочнице! — сообщает пробегающий мимо Антон.

Старая песочница находится в дальнем глухом углу садика рядом с горами отслужившего уличного инвентаря: пришедшие в негодность качели, поломанные скамейки, выдранные с корнем навесы-грибки и прочий хлам. Когда-то здесь была территория для прогулок, когда-то в этой песочнице играли дети... только это было очень давно. Наверное, мама и папа Игната играли в этой песочнице — вот как давно; разве ж кому-нибудь придёт теперь в голову сидеть в полуразвалившемся деревянном корыте, в котором мусора больше чем песка?.. Разве что такому странному мальчику, как Маратка.

Незаметно для Валентины Аркадьевны Игнат отбивается от группы и бежит к старой песочнице. Маратка действительно там, издалека видна его куртка. Только... почему он лежит ничком? Совсем, что ли, дурак?.. Да, Игнат тоже любит делать то, что нельзя, но ведь не до такой же степени, чтобы валяться в грязи, уткнувшись лицом в песок!

Игнат подбегает к песочнице и с ужасом видит, что Маратка не просто лежит ничком в песке — он наполовину зарыт в нём. Наружу торчат каблуки ботинок, целиком спина, отдельные фрагменты рук и ног; лица не видно — лишь затылок и верхняя часть ушей. Мамочки, как же он дышит-то?.. Эй, ты чего?..

Когда мне было 13 лет, мои родители переехали в другой город, и я пошла в новую школу. Я тогда была очень стеснительной, и у меня не было много друзей. Мне потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Другие девочки казались более зрелыми, чем я. Многие из них уже встречались с мальчиками, а я ещё ни разу не целовалась.

Я, если честно, совсем не привыкла к мужскому вниманию. Когда какой-то мальчик улыбался или подмигивал мне, я всегда смущалась — мне казалось, что он просто хочет посмеяться надо мной. Я никогда не считала себя красавицей и не думала, что кто-то может найти меня привлекательной.

Потом я как-то нашла письмо в своём школьном шкафчике. Это был маленький голубой конвертик, запечатанный стикером в виде сердечка. Внутри была записка.

Там было написано: «Ты красивая».

Я была очень тронута. Это было так мило и невинно. Мне стало интересно, кто написал это, но у меня не было никаких идей, кто бы это мог быть. Я вставила записку в одну из своих школьных книг и стала мечтать о своём тайном поклоннике.

Может, это тот милый мальчик из математического класса, который так любезно одолжил мне свою ручку? А может, это был мой партнёр по лабораторной работе, который постоянно заставлял меня краснеть, улыбаясь мне. Может быть, это был мальчик, который позволил мне смотреть в его книгу на уроке историю, когда я забыла свою дома. А может, это был тот высокий задумчивый парень на класс старше, который писал стихи и катался на мотоцикле.

Я была рада, как любая девочка-подросток, мечтая о чистой любви, держании за ручку и, может быть, первом поцелуе. Когда мне становилось грустно, я доставала записку и перечитывала её. После этого я всегда улыбалась.

Через несколько дней я открыла свой шкафчик и нашла новое письмо. Это был маленький красный конверт всё с тем же розовым сердечком. Дрожа от нетерпения, я аккуратно открыла и прочла записку, вложенную внутрь:

«Ты такая милая».

Я прижала письмо к своей груди и радостно вздохнула. Весь остальной день я ходила по коридорам школы с довольной улыбкой на моём лице. Наконец-то я кому-то по-настоящему нравлюсь! Я чувствовала себя такой особенной, что мне хотелось кричать об этом, взобравшись на крышу.

Конечно, я слишком стеснялась рассказать кому-то об этом и держала это в секрете, складывая письма в свой дневник. Следующие несколько дней я пыталась «вычислить», кто же мой тайный поклонник, но никого не заподозрила. Я знала, что это кто-то из моей школы, но кто? Я могла надеяться лишь на то, что это кто-то, кто по-настоящему мне нравится.

Через неделю в шкафчике я нашла новое письмо. Оно было запечатано розовым сердечком.

В записке было написано: «Я всегда думаю о тебе».

Шло время, я уже не могла сдерживать своё любопытство. Я мечтала прямо в классе и не обращала внимания на учителей. Однажды на уроке истории я задумалась о своём тайном поклоннике и не заметила, как учитель задал мне вопрос. Когда я очнулась, учитель, обращаясь к классу, сказал: «Она не расслышала ни единого моего слова. Она, должно быть, влюбилась!». Весь класс взорвался от смеха, и я была так смущена, что вся покраснела.

В следующем письме, положенном мне в шкафчик, было написано: «Ты пахнешь, как сама любовь».

Хм... Я не знала, как мне к этому отнестись. На самом деле я пахла смесью из моего шампуня и дезодоранта. Неужели так пахнет любовь? Я положила письмо к остальным и стала ждать следующего.

Мне не пришлось долго ждать. На следующее утро в конверте, запечатанном очередным розовым сердечком, была записка, в которой было написано:

«Я хочу съесть тебя».

Мне стало жутко. Но следующее письмо было ещё более пугающим:

«Я всегда наблюдаю за тобой».

Неожиданно тайный поклонник больше не казался мне чем-то весёлым. Он больше был похож на сумасшедшего. Я не знала, что делать. У меня никого не было, с кем бы я могла поделиться этим. Шли дни, и моя тревога росла.

Я начала видеть розовые сердечки повсюду. Это стало пугать меня. Утром, когда мама подбросила меня до школы, одно из них оказалось стекле нашего автомобиля. Мама не знала, откуда оно взялось.

Однажды я зашла в школьный туалет и мыла руки. Потом подняла глаза и увидела сердечко на зеркале. Я могла поклясться, что когда вошла в кабинку туалета, его там не было, и я не слышала, чтобы кто-то зашёл в туалет за мной.

Настал момент, когда каждое розовое сердечко пугало меня до смерти. Я нервничала, но не отваживалась рассказать кому-то о происходящем. Я поступила так, как могла поступить только напуганная, неуверенная в себе девочка-подросток. Я закрылась в себе.

Потом всё стало ещё хуже. Однажды, возвращаясь домой, я пришла в ужас, увидев белый конверт, торчащий из моего почтового ящика. Он был запечатан розовым сердечком.

Теперь он знает, где я живу. Трясущимися руками я оторвала стикер и открыла конверт.

Внутри была фотография. Фотография взрослого мужчины, голого по пояс. В правой руке он держал нож.

Записка там тоже была. Она гласила: «Готов поспорить, твоя кровь на вкус как клубника».

Я вскрикнула, потом заметила кое-что, отчего пришла в ужас. Мужчина снял своё отражение в зеркале, скрыв лицо. Однако он забыл убрать свои принадлежности. В зеркале на заднем плане отразилась фотография на стене.

Хуже всего, что я узнала, кто был на этом фотопортрете.

Это был мой учитель истории.

Толстый. Неуклюжий. В майке заляпанной жирными пятнами. В очках с толстенными линзами. С маленькими темными усиками по бокам рта. Все это, как и следует полагать, являлось причиной многочисленных насмешек и оскорблений со стороны одноклассников. Владимир, ученик 9го класса средней общеобразовательной школы, не смотря на то, что внутри переживаниям не было предела, всегда очень сдержанно реагировал на всяческие издевательства. Как и вчера, когда самый старший ученик их класса, остававшийся дважды на второй год, Витя, подошел к нему сзади и смачно высморкался прямо на спину. Спустя 10 минут Вова сидел на своем месте и равнодушно слушал, как учительница на повышенных тонах отчитывает сученка. Виктор, с наглой ухмылкой, объяснил, что всего лишь хотел пополнить коллекцию пятен на майке Владимира. Громкий хохот одноклассников эхом отразился в голове бедолаги, но на лице, как и всегда, не дрогнула не единая мышца. Уже на следующем уроке все вели себя так, будто ничего не произошло.

Сегодняшнее утро, как и любое предыдущее, началось с взвешивания. Стрелка сорвалась с нуля и, качаясь, остановилась на отметке 103. Володю не сильно это огорчало, он уже давно смирился. Скорее, утреннее взвешивание – это было не более чем привычка. Плотно позавтракав, схватив приготовленный с вечера пакетик Mc’Donalds, накинув за спину рюкзак, на удивление довольный, покинул квартиру и двинулся по направлению школы.

По дороге Вова заглянул в местный магазинчик с все различными специями, прикупив соус с названием «16 Million Reserve», и уже через 3 минуты покинул его, что бы не опаздать на урок. «Так так так, кто это тут у нас?! - раздался знакомый мерзкий голос неприятеля. – Никак тупорылая свинина решила посетить наше муниципальное заведение?». Володя как всегда, завязывая шнурки сменной обуви, полностью игнорировав оскорбления. Лишь раздраженные пыхтения раздражали его. «Тебя небось папаша в багажнике привез, хули, в салоне то ты не поместишься!» - продолжал Виктор, довольно скалясь. Еще пару оскорблений и угроз. И как всегда спасительный звонок обозначивший начало первого урока.

«Тук-тук-тук» - раздалось из-за двери, прежде чем молоденькая худенькая учительница химии Светлана Николаевна заглянула в кабинет. Лицо ее было взволнованным и немного расстроенным. «Доброе утро, дети – поздоровалась она – начать придется с неприятной новости. Дело в том, что кто-то ночью пробрался в помещение с химикатами, вскрыл сейф и… пропала емкость с серной кислотой, которая специально была предоставлена нам для опыта на открытом уроке. Пока неизвестно кто это сделал, но мы обязательно выясним это. Я обязана предупредить: серная кислота – сильная двухосновная кислота, отвечающая высшей степени окисления серы! Она очень и очень опасна! По этому, если кто-то из вас взял ее… пожалуйста, ради вашей же безопасности, верните обратно». В классе воцарилась тишина. Все загадочно смотрели друг на друга. Обычное дело: разбить окно или поджечь учебник в туалете. Но что бы украсть… такое и из сейфа!!! Это было на что-то! «И так, как я понимаю, среди вас виноватых нет… ну что же… тогда открываем учебники и пишем тему урока…».

Первые три урока прошли спокойно. Должно быть, все были слишком озабочены пропажей химиката и до Вовы дела никому особо не было. Время подходило к перемене и все готовились отправиться на обед. Те, кто на обед не ходили – приносили, что ни будь перекусить с собой. Так делал и Виктор. Обычно это были бутерброды, которые готовила ему его мамаша алкоголичка и, по этому, частенько он промышлял тем, что отнимал обеды у одноклассников. Больше всего он любил, что ни будь сладкое или, еще больше, еду из мак-дака, которой как раз располагал сегодня Владимир.

Прозвенел звонок и учитель покинул кабинет. Закончилась математика. Мальчик даже не успел открыть свой пакет, как за его спиной раздался бас: «Володь, вот я, как твой «лучший друг» не могу допустить, что бы ты стал еще жирнее! Так что я твой обедик-то заберу… давай его сюда!». Протянув руку, он схватил пакетсо стола. Вова равнодушно проводил его взглядом. «Приятного аппетита, мразь» - еле слышно произнес он взглядом и даже сам удивился от собственной дерзости. Но благо никто ничего не услышал.

«Посмотрим что тут у нас! Ууу… БИГ МАГ с картошщечкой! Неплохо, жирный! Теперь понятно, почему ты весишь вдвое выше нормы!» - Витя развернул шуршащую обертку и, открыв пасть, оттяпал смачный кусок. Специально делая блаженный вид, он не спеша пережевывал, при этом даже издавая стоны блаженства.

Вова поднялся со своего места и прошел к доске, что бы быть у всех на виду. В прочем, поедавший украденную булку, Витя этого даже не заметил. Достав из портфеля стеклянную бутылочку с криво наклеенной этикеткой «Sprite» и поставив ее на стол, Вова, ехидно улыбнулся. Далее из кармана штанов он достал свой сотовый телефон, включил на нем музыку, композицию «Frederic Chopin – Nocturne No.2 in E Flat, Op.9 No.2» (здесь следует включить ее на своем проигрывателе) и также положил на стол. Бесконечно звучащий шум мгновенно стих, и взгляды устремились на него.

Медленно подняв и, что есть сил, пытаясь тянуться к верху, стоя на носочках, он, словно балерина, начал медленно вращаться по часовой стрелке. Майка задралась обнажая свисающий рыхлый живот. Глаза мальчика были закрыты, а лицо наполнено блаженством. Одноклассники не верили своим глазам. Столько лет насмешек и издевательств… а теперь он сам будто согласился стать клоуном, словно принял свою судьбу. Реакция не заставила себя ждать. Уже спустя несколько секунд кабинет заполонил дикий хохот. Все указывали на него пальцами и буквально валялись на полу. Но Вове не было до этого никакого дела. Он полностью предавался своему танцу, который выглядел неописуемо нелепо и смешно. И, конечно же, моментально появились камеры сотовых телефонов, снимающие все происходящее на видео. Продолжая кружиться, Вова, снова залез в свой портфель и достал от туда лист формата А4, на котором жирными буквами было написано: «Потому что он это заслужил».

Естественно на фоне такого зрелища ни у кого такая непонятная надпись не вызвала особого желания разбираться со смыслом. Все продолжали истерически хохотать, стуча кулаками по деревянным партам. Все. Кроме одного человека. Кроме Вити, который только что, вместе с Биг-маком, проглотил порцию соуса «16 Million Reserve» и в данный момент жгучее ощущение в полости рта только подступало. Совершая очередное вращение, Вова, как бы в продолжение танца, снял крышку с поставленный на стол бутылки и чуть подвинул ее на край стола на встречу Вити. Десятки взглядов видеокамер сотовых телефонов продолжали снимать происходящее. Реакция на соус была мгновенной. Бросив недоеденную булку, тряся руками возле своего рта, Витя, истерически топтался на месте и не мог выдавить не слова. Конечно же, внимания на него никто не обращал. И вот, наконец, поймав взглядом, стоящую на столе бутылку, он двинулся к ней. Вова, в это время, всей своей тушей, с ногами, взобрался на стол и продолжал «изящно» танцевать.

Витя, оказавшись возле стола и попадая по обзоры камер, схватил бутылку. Поднес ее ко рту. И ни сколько сомневаясь, судорожно начал пить. Глоток. Еще один. И еще… На этом моменте, схватившись обеими руками за горло, выпустив из рук бутылку, которая со звоном разбилась, он издал звук напоминающий шипение кошки. Изо рта, по кубам, подбородку и шеи «водопадом» хлынула червленая кровь. Продолжавший звучать многоголосый смех не затих. Он сменился. Сменился на одинокое высокое хихиканье танцевавшего на столе Вовы. Секунд 10 одиночного смеха и ужасающей картины трясущегося на полу и истекающего кровью Вити. Кислота уже прожгла отвратительную дыру в его горле и, вместе с кровью, вытекала на пол.

Истошный девичий крик разразился эхом в кабинете. Его тут же подхватили одноклассники и началась паника. Орущая, визжащая и плачущая толпа чуть ли не выломала входную дверь, стараясь покинуть кабинет. Крики и визги были слышны даже когда учащиеся оказались на улице. Но Вове было все равно. Он, довольно улыбаясь, все так же продолжал кружиться в своем эксцентричном танце, как будто ничего и не произошло.

Неделей позже.

Старая захолустная квартирка. Мрачный видок. На шкафу фотография Вити с черной ленточкой в углу. Заплаканная женщина сидит у компьютера. Рядом стоит бутылка водки, выпитая наполовину. На мониторе страничка youtube.com. целая серия одинаковых видеороликов, отличающиеся лишь немного ракурсом. И на всех ее сын – истекающий кровью. И везде толстый танцующий мальчик с листом бумаги в руках, на котором написано: «Потому что он это заслужил».

* 16 Million Reserve – соус чили, который в 100 раз острее перца халапеньо и в 8000 раз острее соуса табаско.

С позволения своего друга ниже рассказываю его печальную и даже трагическую историю.

У Артура тяжелая судьба: его родители погибли один за другим с разницей в год. Отец умер первый — его сбила машина, причем так, что опознали только по части татуировки: было страшнейшее месиво. Пьяный водитель на скорости 120 км/ч врезался в сельскую остановку. Никого, кроме отца Артура, на этой остановке не было — ноябрь месяц, все дачники уже давно в городе. И что он сам там забыл, никому понятно не было. Мать Артура сказала, что ему кто-то позвонил, и он в срочном порядке выехал на дачу. Интересно, что в распечатке звонков последний вызов поступил на отцовский телефон в 16:37, а по словам матери звонок, из-за которого отец уехал на дачу, был около семи вечера. О чем была речь в этом телефонном разговоре, мать не знала, но утверждала, что состояние супруга было крайне возбужденным.

Через год погибла мать, через два дня после годовщины отцовской смерти. На этот раз Артур был дома и стал свидетелем странного звонка, заставившего его мать сорваться с места и уехать в парк на другом конце города, где она и была зверски убита. Двадцать три ножевых ранения... Ситуация повторялась. Следствие установило, что никакого звонка не было: последний вызов был в 14:43 от самого Артура. Естественно, полиция начала отрабатывать версию, что Артур и является убийцей. Совершенно не жалея его и видя, в каком состоянии он находится, они его каждый день вызывали на допросы и давили на него, заставляя признаться. Показывали фотографии с места убийства — фотографии его матери, полуголой и растерзанной. И вот Артур, каждый день вставал и шел в отделение, зная, что его ждет. Не прийти он не мог, так как именно этого и ждали наши доблестные сотрудники Фемиды — тогда бы они смогли его «закрыть».

К слову, на тот момент Артуру было только 18 лет. Каждый день кто-то из нас оставался с ним на ночь. Заставляли его ходить на пары, оплачивали его квартиру, готовили... Мы очень боялись оставить его одного, хотя потом он нам говорил, что не решился бы на суицид, что мы зря в этом плане так волновались. Ну а что мы могли подумать? Он молчал почти всегда, ни с кем не делился своими переживаниями. Вдобавок ко всему он остался совсем один, без кровных родственников. Никто из нас, его друзей, не знал такого одиночества. У нас у всех были большие дружные семьи.

В общем, осталась у Артура только тетка — сестра матери, алкашка еще та. Ей было наплевать на сестру и племянника, а нужна была ей квартира, никоим образом с ней не связанная. Квартира эта досталась отцу Артура от родителей, но тетка кричала и причитала, что доля ее там каким-то образом имеется, хотя после смерти отца квартира была записана на Артура (это, кстати, следствие почему-то в расчет не брало — мотивом-то они считали именно жилплощадь). Мы, наверное, месяца с два держали оборону, не пуская ее в квартиру.

С полицией помогла разобраться соседка, которая, узнав, что они творят, позвонила своему родственнику — начальнику того самого отделения, после чего сотрудники полиции даже принесли свои извинения. Больше Артур как подозреваемый в отделении не появлялся.

Убийцу матери так и не нашли, но примерно через полгода был суд над человеком, сбившим его отца. Он остался жив после того случая и даже не был покалечен. В итоге его признали виновным и посадили надолго. Именно после этого суда Артур попросил нас приехать к нему.

Он еле нас дождался и был сильно возбужден. Попросил нас скорее собраться на кухне, где он все нам и рассказал. Про звонки на телефоны отца и матери (о них мы тогда не знали) и, самое главное, о том, что такой же звонок, которого не обнаружилось в распечатке, поступил и на телефон убийцы его отца.

Вот как все было: подсудимый выпивал с другом в кабаке, причем машина его стояла во дворе его дома, а кабак находился вообще в центре. До дома подсудимого был час езды на машине. По словам друга подсудимого, свидетеля защиты, они никуда ехать не собирались, ждали друзей, так как это был чей-то день рождения. Потом, около семи вечера, раздался звонок на телефон подсудимого. После разговора он резко вскочил и, ничего не объясняя, уехал. Куда и зачем, он не пояснил. Сам подсудимый ничего не помнил о звонке, да и вообще, он пришёл в себя только уже на месте аварии. Выпили они тогда только по две кружки пива, обильно закусывая. Вот так вот...

Кстати, соседка — та, что помогла с полицией — подтвердила слова Артура. Она присутствовала на суде, да и вообще сейчас она ему вроде опекуна. Приходит, заботится.

Что это за странные звонки, никто не знает. Но недавно прошел год со смерти мамы Артура, и после этого на его мобильный стали поступать звонки с одного и того же номера — несуществующего, естественно. Звонили раз в день, ближе к вечеру. Артур на звонки не отвечал. Более того, он три раза менял номер, а звонки не прекращались. Покупал сим-карты не на свое имя — результат был тот же. Ну и как всегда, в распечатках ничего не было. В итоге Артур больше не пользуется телефоном — ни домашним, ни сотовым.

Мы перерыли весь Интернет в надежде найти похожие случаи, но все в итоге оказывается выдумкой. Что это такое — никто не знает...

В мире много необъяснимых на первый взгляд, но неизменно пугающих вещей. Недаром страшные истории, рассказанные ночью у костра или прочитанные в темном комнатном одиночестве, так сильно будоражат воображение, распаляя наш спящий до поры до времени первобытный страх темноты, каждым шорохом в соседней комнате уничтожая нервные окончания и иногда даже оседая на голове белым инеем седины. Когда-то наши далекие предки боялись выйти из безопасного жилища навстречу негостеприимной ночи, помня о клыках саблезубой кошки и глубоком овраге, невидимом ровно до той поры, пока ты не окажешься на его дне. Поэтому темноту с постепенным развитием культуры начали демонизировать, населяя ее беспокойными полтергейстами, злыми умертвиями и ужасными оборотнями.

Прошли тысячелетия, но подсознательный страх этот и богатые, неизменно страшные образы остались с нами благодаря эволюционному механизму наследственности и устным преданиям, передаваемым от отца к сыну. Старые мифы и сказания забывались, чтобы через века снова всплыть из небытия, меняясь и искажаясь, каждый раз обрастая новыми подробностями и неизменно упуская частицу первоначального варианта. С увеличением населения и общего качества жизни разного рода страшилок стало просто до неприличия много. А интернет с его рационализмом, бесчисленными «крипипастами» и «стремными видео» на «YouTube» привил уже не одному поколению иммунитет к любого вида стрессам. Мы уже совсем не боимся гулять ночью по лесу одни, ведь мы вооружены научной теорией и относимся ко всякого рода предрассудкам в лучшем случае с ухмылкой. У нас есть простая и понятная картина мира, в котором совершенно нет места ничему «стремному».

Собственно, выше в общих чертах набросано отношение к вопросу всех достаточно разумных по современным меркам людей, к коим себя причислял и я. Ну нет в нашем замечательном, но ужасно скучном и обыденном мире никаких призраков и леших. Есть только светящийся болотный газ, миражи и древние защитные рефлексы. Именно так думали мы с хорошим моим товарищем Антоном, направляясь на несколько дней на охоту в район Таватуя, что близ города Екатеринбурга. Места там цивильные и известные, заплутать довольно сложно, а коли и угораздит — к вашим (ну, то есть к нашим) услугам GPS и, на худой конец, те же егеря в обнимку с МЧС. Экстрим и реализация древних охотничьих инстинктов без отрыва от благ цивилизации, так сказать.

Прибыв на место и справивши все формальности с егерем дядей Мишей, обладателем веселого нрава и невероятно пышных усов, которым бы позавидовал и поручик Ржевский в лучшие свои годы, мы оставили автомобиль недалеко от въезда в хозяйство, и вместе с дядей Мишей налегке отправились навстречу романтике и приключениям. Дядя Миша, ввиду скорого приезда охотничьей делегации каких-то мажоров из Екатеринбурга (клиентура не чета нам, двум вчерашним студентам), имел возможность рассказать и показать очень немногое. В конце концов, пройдя с нами лишь пару километров вглубь и в общих чертах описав текущую ситуацию со зверьем, он с извинениями откланялся, рассказав напоследок анекдот и пожелав нам удачи.

— Ах да, пацаны, последнее время кто-то зверье дерет так, что страх и ужас просто, — обернувшись в пяти метрах от нас, сказал он. — Вы на ночь лучше возвернитесь к въезду поближе, а то мало ли кто там лютует, кабан какой взбесился, может, а добрый кабан, он ого-го каких размеров бывает. Я бы вам рацию дал, но не могу — блаародные оспода прибывают-с, им понужнее будет, не приведи Господь, испугаются чего, — гоготнул он.

— Да у нас GPS есть, дядь Миш, нормально все будет.

— Тьфу ты, джи-пи-эс у них, ты это волку с медведем будешь объяснять. Ну да ладно, у нас тут, чай, не сибирская глушь. Ну все, покедова, пора мне, — сказал он и удалился восвояси.

С собой у нас в объемных туристических рюкзаках были два армейских зеленых спальника, притыренных из стратегических закромов Родины одним знакомым старшим прапорщиком, поесть-попить-покостровать, множество всякой мелочевки вроде ножей и пакетов, и конечно же два ружья — моя самозарядная «Сайга-12» и Антонов старенький «Тоз-34». Для бывалых охотников мы наверняка представляли собой смешное и жалкое зрелище — два городских лопуха, понятия даже не имевших, зачем они приехали в эту глушь и неизвестно на кого вообще собравшихся охотиться. Действительно, ехали сюда мы скорее для того, чтобы просто поноситься по лесу и вволю пострелять по найденным бутылкам, наделать пафосных фотографий с закосом в милитари-стайл (для этого я даже откопал на балконе свою старую «флору», оставшуюся после службы в армии, а «Сайга» на вид ну просто вылитый АК-74). Да и лицензия на какую-то мелкую шушеру была любезно предоставлена Антоновым отцом, отставным полковником МВД, неизменно имевшим хорошие знакомства в самых разных ведомствах.

Углубившись в лес километров на десять, мы за бодрой беседой и смакованием будущей обильной добычи и не заметили, как наступил вечер. Темнеет в конце августа достаточно рано, и было решено разбить импровизированный «лагерь» на краю поляны под ближайшим большим деревом. Наделав множество фотографий (которые я потом все-таки залил на «ВКонтакте» и которые при случайном взгляде на них то и дело заставляют меня поежиться) мы начали готовиться к ужину и последующему сну. И только зачерпывая ложкой наваристый суп из картошки с тушенкой, я впервые осознал — очень уж тихо в лесу. Ведь даже в городском лесопарке то и дело раздается пение какой-нибудь птицы, собачий лай, да вообще миллион разных звуков. А тут… Тихо, только листва шуршит. Да и не видели мы никакой живности, как отдалились от дороги на приличное расстояние. В этом момент мне стало очень не по себе. Так не бывает, любая экосистема содержит в себе кучу разных видов животных, хоть кого-то мы должны были увидеть или услышать! Неприятно так стало, даже жутко. Но тут рациональный разум начал предлагать свои объяснения. Что-то их всех просто спугнуло и заставило уйти с пути нашего следования (может, наши громкие разговоры и шутки?). А возможно, тут геопатогенная зона, вызванная разломом в земной коре? Такие «нехорошие места» объяснены наукой, знаменитые стаи птиц-суицидников обязаны своим неадекватным поведением как раз таким аномалиям — уж очень сильно искажен около них «тонкий мир», магнитные и прочие невидимые глазу поля.

Магнитные поля… Вспомнилось предостережение егеря. Рука сама потянулась к ружью. Прикосновение холодного металла успокоило и обнадежило — против 12-го калибра не устоит никакая аномалия, подумалось мне. Я поделился своими опасениями с Антоном. Тот, имеючи красный диплом физтеха, лишь с улыбкой отмахнулся. Мало ли что? А нам вставать с утра, да хорошо бы еще не замерзнуть за ночь. На том и порешили, еще через пару часов разговоров и обсуждений планов на завтра постепенно откланявшись ко сну в теплых спальниках под уютной потрескивание костра.

… Когда я проснулся, было очень темно. Как обычно бывает сразу после пробуждения, не сразу понял где я и что послужило причиной пробуждения. Спустя несколько долгих секунд я пришел к выводу, что все-таки не сплю. Холодно, темно, пахнет костром и… чем-то еще? Сладковатый такой, противный запах, неуловимо знакомый и определенно ассоциирующийся с чем-то очень неприятным. Тухлое мясо? Или…

И тут я услышал. Метрах в трехстах от нас хрипло завыл волк. Потом еще один, и еще, пока вой не слился в единую пронзительную до седины симфонию. Волки все выли и выли свою разбойничью песню, и казалось, что нет в мире больше тишины, тепла и покоя, но тут… в их хор вплелся и заглушил его, возвысился над ним звук, который по сей день снится мне в самых неприятных из кошмаров. Он был похож, наверное, на предсмертный крик страшно истязаемого человека, хриплый, срывающийся вопль боли и непостижимой ненависти. Так, наверное, кричит умертвие из старых сказок. Вероятно, именно в этот момент я заработал седую прядь на правом виске, по которому люди ныне могут узнать меня в толпе. Волки еще как-то укладывались у меня в голове, но этот вопль… Впав на момент в порыв того самого липкого безумия, которое настигает нас в моменты наивысшего ужаса, я что есть мочи закричал:

— АНТОХА!!! СУКА, РУЖЬЕ!!!

— Щас, щас! — Антон рванулся к рюкзаку, под которым лежало ружье, прямо вместе со спальником.

«Семь патронов у меня (восьмой я никогда не заряжаю в магазин по совету бывалых владельцев «Сайги», говорят, что часто клинит), два у Антона, плюс ему быстрее перезаряжаться… Чёрт, патроны-то в рюкзаке, далеко… Девять, девять, девять… Сейчас бы отцовский СКС!» — лихорадочно думал я, потихоньку приходя в себя.

Видимо, крик был очень большой ошибкой. Вой затих. Я выскочил из мешка, судорожно схватил ружье и прыжком преодолел те три метра, что отделяли меня от высокой сосны, под которой мы заночевали. Сосна была с подлянкой — до ближайшей ветки, за которую можно ухватится, не допрыгнешь даже под диким адреналином, думал в тот момент я. Спиной я прижался к сосне, одновременно досылая патрон и снимая карабин с предохранителя. Антон последовал моему примеру.

— Ч… что делать будем? — задал я дрожащим шепотом глупый, но казавшийся тогда единственно правильным вопрос.

— Стрелять.

И тут началось. Со стороны леса показался первый волк. За ним еще. Твари начали обступать наше дерево полукругом. Волки они вообще загоняют добычу очень тихо, слышно лишь их сиплое дыхание. Паника. Я начал лихорадочно пытаться прицелится то в одного волка, то в другого, хаотично описывая оружием дугу. Умные твари, каким-то немыслимым образом ощутившие опасность, исходящую от двух ружей, как бы в нерешительности остановились. Секунда. Другая. Еще несколько. Ничего, стоят. Всколыхнулась какая-то совершенно безумная надежда. Антон издал сдавленный то ли хрип, то ли смешок. Минута.

Происходили эти события в Калининградской области. В детстве родители на лето отправляли меня на деревню к бабушке — два часа езды и три месяца счастья. Сами они ездили отдыхать в близлежащие страны постсоветского пространства. Не раз пытались меня взять с собой, но я закатывала глобальную истерику, ибо с бабушкой мне было лучше всего. До поры до времени.

Деревня была хорошая — тридцать домов, во всех жили семьи. Никакой зловещей атмосферы, злобных бабулек и ведьм. Естественно, пьяницы были, но все более или менее адекватные, никто с топором не носился. Даже наоборот, по пьяни мелочь нам подкидывали и сладостями задаривали. Поэтому мы их частенько караулили, а потом выбегали навстречу и клянчили что-нибудь, глядя на них большими детскими глазами.

Нас было четверо: я (Кира), Сережка (тоже городской), Ваня (местный мальчик) и Дима (истинный ботаник в круглых очках и со слабым здоровьем, также городской). Лето для Вани было праздником, так как его ровесников в деревне не было — либо совсем малыши, либо парни года на три-четыре старше. Когда это событие произошло в первый раз, нам было по 10-12 лет.

Было у нас где-то в километре ходьбы от деревни огромное поле, заканчивающееся лесом. Причем поле было классное — такого я больше не видела нигде. С короткой и мягкой, как газон, травой на протяжении, наверное, метров двадцати — а дальше уже начинались заросли, камыши, болотистая местность, ну и, соответственно, лес. Там мы частенько устраивали пикники, травили свои школьные истории, да и просто валялись, глядя на облака. В общем, это было «наше» место.

В очередной раз, собрав провизию, мы отправились на ужин. Димы не было — он снова заболел. Пока мы возились с приготовлением печеной картошки, наступил закат. Cолнце заходило за лесом, и мы, жуя картошку, наблюдали за ним. Сережка рассказывал какую-то историю; я помню, что мы дико хохотали. А потом Ваня резко замолчал. Лицо его стало каменным, он медленно встал и пошел прямо к болоту, где остановился метрах в пяти от берега. Мы, продолжая смеяться, начали подзадоривать Ваню, но он не обращал никакого внимания на нас. Потом замолчал Серега. И тут мне стало не по себе. Я поняла, что в поле стало очень тихо. Ни одной букашки не было слышно. Я начала тормошить Серегу за рукав и спрашивать, что случилось. Он резко повернулся и сказал:

— Тихо ты! Смотри! — и указал пальцем на болото.

Сначала я там не увидела абсолютно ничего, но, приглядевшись, поняла, что с болот поднимается что-то черное. Мало того, что черное, еще и очень высокое. Трава на болоте была где-то в полметра высотой. А оно по мере приближения становилось еще выше. Над травой оно возвышалось еще метра на два, явно имея очертания человека. Но чтобы там ходил человек? Это было невозможно — мы изучили это место вдоль и поперек, и там была непроходимая топь. Нельзя было через это болото выйти к лесу, никак.

Было неимоверно страшно — «это» шло на нас. А Ваня стоял, как вкопанный. Самое странное, что от этого существа не исходило ни единого звука. Ни шороха травы, ни хлюпанья болота.

Опомнившись, мы вскочили на ноги. Серега побежал за Ваней и схватил его за руку:

— Бежим! Ты чего встал?!

Мы рванули к дому, причем Ваня бежать явно не хотел. Мы его в буквальном смысле тащили. А «это» уже вышло на тропинку. И вот тут я поняла, что ног у него нет. Оно просто на полметра высилось над землей. Я заверещала, схватила Ваню еще крепче и помчалась, как угорелая. Даже Серега не успевал за мной.

Пока добежали до деревни, стало значительно темнее. Я оперлась на калитку соседского дома, пытаясь отдышаться. Жутко бесил Ваня, который так и стоял, как под гипнозом. Я разозлилась и стукнула его по руке:

— Ты дурак! Ты зачем там стоял?! Еще и тащили тебя!

— Не знаю.

Это все, что он сказал. А потом его позвала мама, и он молча отправился домой. Мы с Сережкой так и стояли вдвоем, оглядываясь назад.

— Ты это видел? Он был без ног!

— Видел...

Мы постояли еще минут пять и тоже пошли домой. Что самое интересное, наутро ни я, ни Серега ничего не помнили. Этот случай выпал из нашей памяти и всплыл только на следующий год. Впрочем, я не связываю это с мистикой — думаю, что это защитная реакция нашего организма. А вот Ваня, скорее всего, помнил, но всё равно потом не упоминал об этом случае.

В очередной день Димина мать, тетя Люба, повезла нас всех на море: Диме надо было подышать морским воздухом, а то он совсем зачах. У всех было бойкое настроение, кроме Вани. Как мы ни пытались с ним заговорить, он отмахивался, и вообще, весь день был букой. Но, тем не менее, когда вернулись в деревю из поездки, в поле он с нами вечером пошел. Даже рвался, я бы сказала. Дима тоже был с нами.

Когда мы пришли на место, то увидели разбросанную картошку и мою подстилку. Очень удивились с Серегой, как мы могли это оставить в прошлвый раз, но решили не заморачиваться. Снова развели костер и доели-таки картошку. Только Ваня на нас как-то странно смотрел и постоянно околачивался возле болота. В этот вечер ничего не произошло, и мы дружно отправились домой. А вскоре и вовсе разъехались: лето кончилось.

На следующий год мы снова встретились — с новыми байками и новыми идеями для наших летних приключений. Сережа приехал раньше всех, потом Дима, потом я. Серега рассказывал, что без нас было дико скучно, так как Ваня был вообще потерянный и какой-то другой, весь в себе, с ним стало скучно общаться. Поэтому они к нему почти не ходили и неделю отдыхали вместе.

Меня такой поворот событий не устраивал — мне нужна была наша банда, все четверо. Поэтому я отправилась к Ване и убедилась в том, что он был какой-то не такой. Слова такого я тогда не знала, но сейчас могу сказать, что у него была глубокая депрессия. Он был чем-то очень подавлен. Но дети же этого не особо замечают... Если бы мы тогда с ним поговорили, может быть, все сложилось бы по-другому. Мама Вани тоже заметила странное состояние своего сына — я слышала её разговор о Ване с моей бабушкой. Мол, Ваня стал тихий, ничего не хочет, ест через силу. Врачи говорят, что все нормально, что это он от одиночества. Мол, вот лето наступит, друзья приедут, тогда и оклемается. Мы приехали — а Ване было все равно. Я его пыталась таскать вместе с нами, но он охотно ходил только на поле. На море не ездил, за грибами не ходил, в играх наших не участвовал. Меня это злило, Серегу с Димой тоже. В «казаки» втроем не поиграешь, а Ваня был вечно не в настроении.

И вот как-то раз мы решили удрать в поле ночью. Особо это идея никому сильно не нравилась, но Ваня загорелся, и мы снова увидели нашего старого друга. Только поэтому и решили идти. Когда Ваня «ожил», его задор передался и нам.

Днем мы подготовились основательно. Даже в обед все поспали, чтобы ночью бодрствовать. Выскользнули мы из домов около полуночи — кто через окно, кто на цыпочках через дверь. У Димы вообще все просто было: у него целый второй этаж его, и вход отдельный.

У нас было два фонарика, но ночь была и так светлая, луна освещала дорогу хорошо. Дошли до поля. Дима разводил костер, Серега ставил палатку, а Ваня, как всегда, торчал у болота. Я же организовывала стол. Когда все было готово, мы вчетвером залезли в палатку и при свете фонарика травили байки. Было действительно жутко — ночь, вокруг никого, только кваканье лягушек. Запала нашего хватило не очень-то и надолго. Часа через два всем уже было не по себе, всем хотелось домой... всем, кроме Вани.

Но долго его уламывать не пришлось. Он тоже согласился, что нам может сильно влететь, если кто-то проснётся из старших. Он вышел первым из палатки и сказал, чтобы мы не выходили, пока он сходит в туалет. Я еще подумала, что ни за что одна бы не пошла. Прошло минуты три, и Дима стал звать Ваню, но тот не откликался. И снова повисла неестественная тишина — ни лягушек, ни светлячков, ничего не слышно.

И тут я вспомнила!

Мне аж дыхание перехватило. Стало еще страшнее, чем было. Вокруг была ночь, и никто из родных не знал, где мы. Я, всхлипывая, начала рассказывать все ребятам. Злилась на себя, на свою память. Серега с моих слов тоже вспомнил события того дня. Дима долго не верил нам, думая, что все подстроено, что мы специально его разыгрываем. Но потом и до него дошло, что это не шутка. Я не знаю, какие были лица у нас, но он нам поверил. Мы стали криками звать Ваню, но он не отзывался. Мы еще, наверное, минут пять сидели в палатке, а потом набрались храбрости и решили выбраться. Так как по одному выходить было до жути страшно, то мы на счет «три» все вывалились из палатки. И увидели Ваню, стоящего напротив «этого».

Существо парило над полем и положило свои неимоверно длинные руки на Ванины плечи. Оно было огромным, даже больше, чем в прошлый раз — метра три в высоту. Я даже не знаю, как его описать, на что оно было похоже. Оно было жуткое, черное, с большими, даже огромными глазами, и их взгляд впился в Ваню. А тот даже не шевелился. Видимо, существо что-то ему говорило — хотя мы ничего не слышали, мы поняли это, потому что Ваня ему отвечал короткими фразами, вроде «Да», «Конечно», «Хорошо», «Я согласен».

Мы начали вопить в ужасе, звали Ваню. Но он даже и не пытался повернуться к нам, только бормотал эти слова. Потом это существо взглянуло на нас. Как было страшно... такого животного ужаса я ни разу до того не испытывала. Мы с Серегой рванули к тропинке, но Дима остался на месте, впав в тот же ступор, что и Ваня. Мы ужасно боялись существа, но за Димкой всё-таки вернулись, не убежали. Ваню было уже не видно — существо заслонило его собой и двигалось к нам.

Так же, как раньше Ваню, мы тащили Диму до дому. Когда мы добрались до деревни, никто из нас не знал, что делать. Я плакала, Серега меня успокаивал, а Дима так и стоял без каких-либо эмоций. Я начала его тормошить:

— Дима, что с тобой?! Приди в себя! Почему ты стоял?

Произошел этот странный для меня случай в середине 90-ых годов. Учился я тогда в обычной средней общеобразовательной школе, в классе примерно шестом седьмом. Школа, где я учился, находилась рядом с моим домом и видна была даже из окон моей квартиры. Соответственно, мой путь от подъезда до школы занимал около пяти минут. К слову сказать, это никогда не мешало мне регулярно опаздывать на первый урок. Учился я тогда в первую смену, последний урок заканчивался, как сейчас помню в 12:40.

Тот день ни чем не отличался от других таких же дней из жизни обычного российского школьника из поколения 90-ых. Уроки закончились, и мы с моим одноклассником и, по совместительству, другом направились домой. Надо добавить, что пошли мы не по отработанному годами маршруту из школы домой, а решили дойти до киосков, стоящих на остановке и прикупить там жвачек. Те, кто вырос в девяностые, знают о повальном коллекционировании вкладышей от жвачек подростками из поколения 90-ых. По пути мы вяло беседовали о прохождении игр на Dendy, да делились впечатлениями о недавно просмотренных на видеокассетах фильмах. Купив жвачки и обсудив, кому какие достались вкладыши, мы направились домой. С моим другом жили мы в одном дворе, но в разных домах, стоящих друг напротив друга. А двор у нас был большой. Поэтому дальше нам было не по пути, и мы расстались на каком-то перекрёстке. Все эти подробности нужны для объяснения, а вернее, для иллюстрации необъяснимости дальнейших событий.

Итак, долгая предыстория закончилась, теперь, собственно, сама история. Пройдя через двор, я уверенно и буднично зашел в свой подъезд, и первое, на что я обратил внимание: почему на лестничной площадке первого этажа горит такая тусклая лампочка? Ведь когда я уходил утром, лампочка была яркая и это я прекрасно помнил. Наверное, пока я был в школе, лампочка перегорела, и ее заменили, подумал я и вызвал лифт. Зайдя в лифт, я нажал кнопку своего этажа и сразу же почувствовал, что ход лифта другой. Лифт поднимался быстрее, чем обычно. Такие тонкости можно заметить только когда очень долгое время пользуешься одним лифтом и привыкаешь к нему настолько, что чуть ли не до секунды знаешь, сколько времени он будет подниматься на твой этаж. В этот момент у меня появились первые сомнения, что я попал куда-то не туда. Но я тут же их отбросил и вышел на своем этаже, и сразу у меня возникло такое странное чувство, как будто тебе все здесь знакомо, но все какое-то другое. Примерно такое же чувство возникает, когда ты возвращаешься домой после долгого отсутствия.

Я на всякий случай осмотрелся, лестничная клетка вроде была такой же, как и всегда. Но все же что-то с ней было не так. Осознав это, я уже менее уверенно направился к двери своей квартиры. Около двери я достал ключ и зачем-то прислушался. И в этот момент я услышал за дверью… радио. А конкретно сигналы точного времени радио «Маяк».
Как раз должно было быть примерно час дня по моим прикидкам. Может показаться, что в этом нет ничего необычного, но у меня дома никогда никто не слушал радио «Маяк». Мало того, у меня вообще никто никогда не слушал радио, если только я сам изредка, да и то отнюдь не Маяк. Да и вообще, в час дня у меня дома быть никого не должно.

Я неуверенно и медленно сунул ключ в замочную скважину, и ключ легко и мягко вошел в замок. Я уже хотел повернуть ключ, как услышал за дверью довольно приятный на слух, то ли детский, то ли женский смех. Я замер, смех за дверью прекратился, но вместо него послышался спокойный и непринужденный мужской голос. Я с удивлением понял, что какие-то люди разговаривают и смеются за дверью моей квартиры, и разных голосов я насчитал как минимум три. Сколько я не вслушивался в голоса, слов я разобрать не мог. Но я точно понял, что в моей квартире кто-то есть, и эти кто-то сидели, судя по звукам, на кухне, вероятно, пили чай, общались и при этом слушали радио «Маяк».

Но кто это? Родители? Так они никогда не приходили в это время. Воры? Но неужели воры забрались в дом, принесли откуда-то радиоприёмник, включили радио «Маяк» и сели пить чай на кухне, мило при этом беседуя?

Тут у меня возникло первое объяснение происходящего: наверное, я просто задумался и случайно зашел либо в другой подъезд, либо в другой дом. Что в принципе неудивительно для микрорайона застроенного типовыми новостройками, хоть до этого со мной ничего подобного не происходило. А виной тому то, что мы с другом сменили отработанный до автоматизма алгоритм дороги домой. А то, что ключ подошел, так это вообще ни о чем не говорит. В лихие 90-ые мы умудрялись открывать замки чуть ли не проволокой. Я хлопнув себя по голове с пониманием того какой я ммм... чудак, потому что чуть не зашел в чужую квартиру, в которой в тот момент к тому же находились хозяева. Старясь шуметь замком как можно тише, я достал ключ из личинки дверного замка и тихонько двинулся к лифту, снова вызвал лифт, который тут же открылся на «моем» этаже.

Однако в чувство полного недоумения я вновь вернулся после того как вышел из подъезда на улицу. Потому что подъезд был именно МОЙ, а передо мной была хорошо знакомая улица. В состоянии какой-то прострации от непонимания происходящего, я куда-то побрел по улице. И, вероятно, на автомате дошел до школы. Зашел в школу, покрутился там на первом этаже минут 15. На первом этаже школы никого не было, кроме уборщицы, следящей за раздевалками, так как шли уроки второй смены. Не придумав чем заняться, я решил умыться в школьном туалете, и еще раз дойти до дома.

Дойдя до подъезда, я с опаской вновь зашел внутрь и первое что я увидел внутри это ярко горящую лампочку. Потом я зашел в обычный лифт и доехал на свой обычный этаж. Никакого чувства, что что-то не так больше не было. Перед тем, как открыть дверь, я долго прислушивался и, не услышав ничего подозрительного, осторожно зашел домой. При этом, не закрывая дверь, чтобы иметь возможность в случае какой-то опасности моментально ретироваться.

Аккуратно заглянул на кухню, там никого не было и никакого радио там тоже не было. Далее я также методично и осторожно обследовал все комнаты и даже туалет, ванную, балконы и кладовки. Заглянул под кровати, диваны и в шкафы. Там не было ничего необычного или странного. Я закрыл входную дверь на все замки и лишь после этого взглянул на часы. Время было 15-30, хотя по моим расчетам должно было быть не позже чем половина второго. Я включил телевизор и стал ждать родителей. Они пришли как обычно, вечером, как бы невзначай, я поинтересовался у них, не приходили ли они на обед домой. Они ответили однозначно и категорично, что не приходили.

Тогда куда я попал, когда первый раз пришел из школы домой? По невнимательности, задумавшись, зашел в соседний подъезд? И почему я пришел домой на два часа позже, чем должен был? Находился в прострации и не заметил течения времени?

Но больше всего меня волнует вопрос, что было бы, если бы я тогда открыл дверь?