Dukulus

Моя мать, Либерг Евгения Марковна, была арестована 20 июня 1938 г. Работала она учителем немецкого языка в Новоладожской школе Волховского района Ленинградской области. Но, до этого были и другие события, мне не хотелось бы очень длинно рассказывать обо всем, ведь сейчас такие истории уже настолько привычны, что уже могут утомить, да и истории читаешь пострашней нашей. Поэтому я долго не могла решиться писать о себе и люди от этого устали, да и самой писать по прожитом очень тяжело, сердце начинает усиленно пронзать болью.

Отец и мать мои эстонцы, тем не менее я с рождения русская и только русская, ничего эстонского я не знаю, нас с детства не учили эстонскому языку, ничему эстонскому, почему, я не знаю и, конечно, очень жалею, что не знаю эстонского языка.

Отец, Либерг Кристов Гансович, был коммунистом с 1917 года. Как я помню с детских лет, был комиссаром во время революции, ходил на мятежный Кронштадт и жил в Ленинграде на 8 линии Васильевского острова. С матерью он познакомился когда лежал в больнице (или ранен был, или болел тифом). И, когда Эстония отошла от России, мама осталась в России и вышла замуж за моего отца, а вся ее родня – мать, отец, 3 сестры и 2 брата остались в Эстонии.

Мать была образованным человеком. Ей, как старшей дочери и второй за ней отец дал образование, а младшие работали для того, чтобы иметь возможность учить старших – так мне рассказывала мамина младшая сестра уже потом, в 60-х годах, когда я впервые ее увидела. И вот потом после революции мать изо всех сил тянула семью, чтобы отец имел возможность учиться.

Сначала мы жили в Пашском районе. Там отец занимал какие-то ответственные должности. У меня есть несколько фотографий, где он снят на каких-то совещаниях, съездах, на трибуне. В это же время он учился.

Так же мы жили в Волхове и Шлиссельбурге. Потом отец получил назначение в Петрозаводск начальником пристани (если я правильно помню наименование должности).

В 1933 году он закончил учиться, я точно не помню название учебного заведения, но на фотографии написано – Наркомвод, 3 выпуск техников эксплуатации речного транспорта. Учился он, конечно, заочно, зимой, правда, уезжал надолго.

В 1934 году отца исключили из партии, с чем это было связано, я не знаю, ведь мы были детьми и не вникали, нам ничего не объясняли. Отец получил понижение по службе и мы выехали на новое место его работы – в Новую Ладогу. Он был начальником пристани, так я помню. В 1935-36 году (точно не помню) у отца случился инсульт и его парализовало. Правая сторона вся отнялась и ходить он уже не мог.

Мать работала учителем в школе, сначала в младших классах, потом прошла переподготовку в Ленинграде и стала преподавать немецкий язык. Все это время я помню мамины разговоры и возмущения по поводу исключения отца из партии. Он был идейным коммунистом, в доме из книг были только тома Карла Маркса и Ленина, он постоянно занимался.

И вот настало 20 июня 1938 года. Ночью приехала черная машина. Конечно все перерыли, что-то искали, но нашли только охотничьи ружья отца и обгорелые тома Маркса и Ленина. Почему обгорелые? Потому что у отца как-то в поезде украли чемодан, а там были только книги, их воры потом и подожгли недалеко от станции. У нас в доме была такая бедность, что и переворачивать было нечего. Мать увезли. На как раз только получила отпускные в связи с окончанием учебного года, эти деньги она нам и оставила.

Сестре было 16 лет, мне 12, брату 9. И парализованный отец. И больше никого из родственников. Никто к нам не приходил с помощью, но никто нас и не трогал.

Мы пытались передать матери передачу, пока она была в Волхове, но там была огромная очередь. Пока мы ждали 2-3 дня, ночуя, как и все, у костра в поле, ее увезли в Ленинград, нам сказали – в Кресты. Потом сестра писала Калинину, в ответ пришла открытка - «осуждена по ст. 58 на 10 лет без права переписки». Мы тогда, конечно, не знали, что это означает, да и потом не знали. Только теперь все об этом знают.

И начались наши всевозможные мытарства детей «врагов народа».

Отцу стало очень плохо. Через год его повезли в инвалидный

дом во Псков, там он сразу умер. Сестра пошла работать, а мы с братом учились. Скоро Эстония стала советской и оттуда пришла бумага от маминых сестры и родителей. Бумага с разрешением эстонского правительства на то, чтобы они могли забрать нас (меня и брата) под свою опеку, но российские соответствующие органы не разрешили, может это и к лучшему, ведь скоро началась война.

Война подошла к нам сразу уже в августе 1941 года. Я со своими старшими подругами занималась в сандружине, а зимой мы все были причислены к 70 отдельной автосанроте и ездили на машине через Ладожское озеро за ранеными в Борисову Гриву. Ну, о своей службе в действующей армии я писать не буду, это отдельная тема.

Пока я была в армии, тема дочери врага народа меня ни разу не коснулась. Я была как все.

Наступил 1950 год. Я жила в Кронштадте, жила устроено, с 1946 года. Работала в военной части и у меня была квартира. Но, в 1950 году, в Кронштадте начало что-то происходить, город стал крепостью и получил особый статус, сейчас я думаю, что это было связано с Ленинградским делом. О том, что тогда происходило в Кронштадте, я нигде ничего не читала, но тогда в то время там было тоже страшно и тяжело. Выселяли тех, кто жил там с 1921 года. Жене выехать в 24 часа, мужу остаться, или наоборот. Сколько было трагедий, выселяли тех, кто был в оккупации, в плену и, конечно, мне, как дочери «врага народа», там было не место. Предписали выехать. Я лишилась работы, квартиры, и с маленькой дочкой оказалась в Ленинграде, без жилья и средств к существованию. С великим трудом сняла 6-метровую комнату в Лисьем Носу и устроилась на работу.

В 1950 году я писала письмо Сталину, но, когда оттуда приехал человек для разговора и вдруг ощутила такой страх, что сердце онемело. Я попросила отпустить меня, говорить ни о чем просто не смогла.

В 1954 году я уехала на целину. Работала в саманных ямах. Стала жить спокойней и меня вновь стали посещать мысли о матери, где она, ведь 10 лет уже прошли. Может где больная, немощная. Хотела узнать, в чем еже обвинили, ведь я ни на секунду не сомневалась в том, что она ни в чем не виновата. В 1962 году я написала письмо в военную прокуратуру Ленинградской области. В нем я просила рассказать о судьбе своей матери и о ее вине. Летом 1963 года меня вызвали в КГБ г.Павлодара и сообщили, что мать моя, Либерг Е.М., была расстреляна в октябре 1938 года, но расследование по ее делу ведется и мне будет сообщено дополнительно. И вот, определением военного трибунала Ленинградского военного округа от 20 января 1964 года она была реабилитирована за отсутствием состава преступления.

Что чувствовала моя мать – мать троих несовершеннолетних детей, на руках которых парализованный отец, когда ее вели на расстрел, даже представить ужасно. Какая могла быть предъявлена вина простой беспартийной учительнице – вина, за которую ее надо было расстрелять – уму непостижимо.

Я хотела бы, и мой брат тоже (старшая сестра умерла от декомпенсации сердца в 23 года) чтобы наша мать была в списках мемориала репрессированных, чтобы мы тоже могли придти туда, как на могилу наших родителей и попросить у них прощения за все содеянное. Мне почему-то, когда я читаю от тех людях, которых так мучили и убивали, очень стыдно перед ними. Мучительно стыдно до боли в сердце, мне всю жизнь было стыдно, когда я сталкивалась с этой вопиющей безжалостной бесцеремонной несправедливостью. И я совершенно не понимаю людей с холодными равнодушными сердцами, которые сейчас говорят – «Значит так надо было».

Благодарю Вас, что выслушали меня.


Бабушки нет уже 12 лет.