Ahmatova

Я иду искать ...


Холодный колючий ветер обжигает лицо, пробирается под воротник, кусает за голые ладони. В эту зиму вьюга свирепствует как никогда. По безлюдной улочке идут еще две фигуры, я узнаю их. Мы молча сближаемся и так же молча продолжаем свой путь уже вместе. Этот район со старыми деревянными бараками опустел уже давно и пользуется дурной славой у жителей нашего города, но нам нужно именно сюда, в самое сердце этой проклятой территории. Проклятой по нашей же вине.

Вдалеке можно разглядеть еще несколько человек, отчаянно борющихся с ветром, но упорно идущих вперед. Мы не спешим догонять их, скоро мы все равно увидимся.

Вот и наша конечная цель - старое серое здание детского сада, где мы когда то имели несчастье встретиться в первый раз.

В коридоре, топчась по разбитым стеклам, хлопая себя ладонями по бокам уже стоит Гриша, он коротко кивает нам и нервно посматривает на часы.

За двадцать минут заброшенный холл детского сада наполняется людьми. Люда Варакина, Саша Лымбин, Костя Сомов ... Все здесь, никто не опоздал и все готовы играть ...

Мы закуриваем, разливаем водку по пластиковым стаканчикам, пьем не чокаясь. Повторяем, становится немного теплее. На стенной доске зашуршали пожелтевшее бумажные листочки с распорядком дня и списком меню многолетней давности. Мы наблюдаем, как дрожащий силуэт женщины,то пропадая, то появляясь вновь, не спеша поднимается на второй этаж. Пора и нам проследовать за ней.

Все мы - бывшие воспитанники этого детского сада, совершившие ужасную, непростительную ошибку.

Мы были дружны, веселы и беззаботны. Ели творожную запеканку, играли в мяч, рисовали маму ... Но самым любым нашим занятием было преследование некрасивой, болезненной девочки. Василиса. Тихую худенькую малышку мы никогда не принимали в свои игры. Она была замкнутой и молчаливой, отличалась плохим аппетитом и плохо справлялась с заданиями на физкультурных занятиях. Она плакала, когда мы дразнили её "зассыхой", кидались собачьими фекалиями и сваливали на нее все свои шалости. Но она никогда не жаловалась, ни родителям, ни воспитателям, что еще больше развязывало нам руки.

В тот день она робко подошла к нам перед прогулкой и попросилась поиграть с нами. Весело хохоча мы сказали, что собираемся играть в прятки и она должна спрятаться как можно быстрее. Василиса юркнула в свой шкафчик со сменными сандальками и желтым дождевичком. Я уже не помню, кто из нас закрыл шпингалет на шкафчике с двумя красными вишенками ...

Василиса кричала, просила выпустить её, а мы, четырнадцать маленьких чудовищ звонко смеялись, как ни в чем не бывало собираясь на улицу.

Мертвую Василису нашли уже после прогулки. Её хватились на занятии, когда увидели пустующий стульчик.

Воспитательница, дежурившая в этот злополучный день повесилась той же ночью.

С тех пор в детском саду стали твориться жуткие вещи. Без видимой причины ослепли все дети в ясельной группе, толстяк Жорик из подготовительной вывалился из окна третьего этажа, многие дети уже не просыпались после тихого часа. И только у нас все было хорошо. Было хорошо до тех пор, пока спустя год спустя у Гриши не умерла мама. Молодая, здоровая женщина в одночасье слегла от инфаркта. Еще через год, покинула этот свет моя старшая сестра, бросившаяся под колеса КАМАЗа. Каждый год, 20 февраля, смерть забирала родных и близких у кого-нибудь из бывших воспитанников старшей группы детского сада №134. Перед уходом в иной мир, каждый оставлял послание, где значилось только одно предложение: "Василиса хочет поиграть с тобой".

Мы пытались противостоять Василисе. Звали священников освятить, уже заброшенный на тот момент, детский сад, развешивали ритуальные пучки травы от бабок-колдуний, да и просто часами стояли на коленях перед шкафчиком с двумя алыми вишенками, пытаясь вымолить прощенье.

Но Василиса не успокаивалась. Когда детский сад опустел, она взялась за близлежащие дома. Вспыхивали пожары, разносились инфекции ... Бомжи и наркоманы, надеющиеся переночевать в заброшенном здании уже оттуда не выходили. Продолжали умирать близкие нам люди, оставляя перед смертью одно и то же послание.

Первым не выдержал Степа. Он застрелил свою сестру, ходившую с ним в ту же группу, а потом пустил себе пулю в рот из отцовского охотничьего ружья.

Без вести пропала Саша, возвращаясь зимним вечером из танцевального кружка.

Андрей, бывший под следствием из-за угона машины, вскрыл себе вены самодельной заточкой.

Мы пришли к выводу, что таким образом ребята просто хотели прервать череду смертей своих родных и любимых.

Нас осталось десять человек и прошло немало лет, когда мы наконец поняли правила игры. Все было просто, нужно было играть в прятки, только водила уже Василиса. Если продержишься ночь с 20-го на 21-е, то жить тебе и твоим родным беззаботно еще ровно год. Закричишь, запаникуешь, быстро найдет тебя Василиса, вцепиться в грудь и твое сердце уже никогда не продолжит свой ход, а злобный детский хохот пронесется по гулким коридорам заброшенного детсада. Затаишься, замрешь, то может и минует тебя участь сия.

Мы поднимаемся по лестнице вслед за своей призрачной воспитательницей. Сейчас она войдет в группу, сядет за стол и начнет что-то рассказывать своим умершим воспитанникам.

На стульчиках сидят неестественно бледные Саша, Андрей и Степа с сестренкой. Из спальни выплывают Максим и Ольга, шурша колотым кафелем, из туалетной комнаты выходит Соня. В прошлые годы им не повезло, Василиса научилась хорошо играть в прятки ...

Остальные стулья пустуют, возможно, кто-то из нас уже этой ночью займет свое место.

Мы следим за безмолвным уроком, допивая водку. Мертвые товарищи внимательно слушают свою воспитательницу, а она укоризненно посматривает на нас.

Простите нас, Валентина Сергеевна!

Занятие подходит к концу, нам пора. В полной тишине, как по команде, мы разбегаемся по этажам, стараясь найти себе подходящее укрытие.

Я лежу между рядов в актовом зале, прикрываясь пыльной коробкой из-под игрушек. Если я вернусь живой этим утром, обязательно куплю своей новорожденной дочурке такую же большую коробку самых красивых, самых разных, самых дорогих игрушек.

В тишине раздался негромкий скрип петель и хлопок дверцы маленького шкафчика.

Игра началась.

- Гошааааан, Гошаааанчиииик ....
Бритый парень, сидящий на корточках в темной арке явно нервничает.
Двадцать минут назад его кореш отошел в ближайший двор "до ветру", но все еще не вернулся.

-Гошаааанчиииик ... - уже почти скулит бритоголовый.
Все страшнее и страшнее находится здесь одному. Гудят водосточные трубы, арка наполняется странными шорохами, где-то вдалеке раздались размеренные неторопливые шаги.

- Гошан, сук, ну ты заманал. - гопник счастливо улыбается и делает шаг на встречу.

Но из темноты выходит одетая в строгий костюм фигура. Бледное лицо, тонкая оправа очков, в руках небольшой продолговатый чемоданчик.

- Вам помочь? - вежливо интересуется незнакомец.
- Себе помоги, обмудок очкастый. Вали давай, чё пыришься? - следует презрительный ответ.

Но вопреки ожиданиям, мужчина не торопиться покинуть негостеприимную подворотню. Он внимательно рассматривает ночного гуляку, рассеяно поправляя галстук.

А хотите я вам сыграю? - неожиданно предлагает "очкастый обмудок"

Не дожидаясь ответа, незнакомец щелкнул металлическими застежками на своем чемоданчике и извлек оттуда серебрящуюся в темноте флейту. Ловкими движениями длинных пальцев он прикрутил мундштук и поднес инструмент к губам.

Все произошло настолько быстро и странно, что собеседник флейтиста даже не успел отреагировать на сложившуюся ситуацию.

Первые же звуки флейты убили агрессию на корню. Музыка ... Она была прекрасна. Отражаясь от мрачных стен старой арки, музыка эхом проносилась по близлежащим, погруженных во тьму, дворам. Чарующая флейта овладела сознанием целиком и полностью. Ей вторил совершенный в своем звучании оркестр, играющий неповторимый аккомпанемент для этого изумительного инструмента. Оркестр звучал в каждой клеточке тела, в капельках пота, в завывании ветра, в звуках осеннего дождя, он был в струйках крови, сочащихся по лицу друга, который что-то пытался кричать из темноты, перекошенными от ужаса губами. И даже выпавшая из рук бутылка пива добавила новый неожиданный аккорд в гармоничную череду звуков.

- Вы очень благодарный слушатель, в отличие от вашего друга. - музыкант держал флейту в опущенной руке, но музыка продолжала играть и с каждой минутой становилась все прекраснее.

Мертвый Гошан не доставляет беспокойства. Жаль только, что он не слышит этот изумительный концерт.

Не слышат его и люди в белых халатах, как же они убоги. Что-то пишут, пытаются заговорить, трясут за плечи. Какое мне до вас дело! Я слушаю самое гениальное исполнение концерта для флейты с оркестром!

Не знаю, сколько уже прошло времени, но так ли это важно? Но во мне нарастает беспокойство, я по-прежнему наслаждаюсь музыкой, оркестр звучит в шелесте простынь, в крике ворона, в скрипе оконных решеток, но я теряю связующую нить с главным инструментом. Флейта звучит все тише и тише ...
Я пытаюсь думать, лихорадочно вспоминаю подробности премьеры. Ночная подворотня, завывания ветра, алые струйки крови, сочащиеся из ушных раковин ...
Да, теперь я понял! И я снова верну себе музыку!

В моей руке осколок стекла, а я - дирижер оркестра. Я торжественно взмахиваю руками и вспарываю горло своего соседа по койке. Алые струи взлетают до самого потолка зрительного зала и торжественная кода изумляет своим чистым звучанием. Вот оно, теперь я окрашу партитуру новым звучанием своего сознания.

Я упиваюсь своей ролью. Оркестр гремит, флейта играет главную тему.

Аллегро! Крещендо!

Я во главе оркестра и это потрясающее ощущение! Новый взмах и моя нотная тетрадь испещрена каплями алых нот. Близка развязка и только ради того, чтобы услышать её и стоит жить.

Но безликая толпа не дает мне довести концерт до конца. Меня обездвиживают, куда-то тащат, колят иглами. Пока играет оркестр - мне все равно. Эти безумцы не отнимут у меня музыку!

Здесь я совершенно один и снова могу слышать оркестр. Я вытаскиваю толстую нитку из полы своего халата, обвязываю один конец за ножку кровати, второй кладу в левую руку. Это смычок. Правая рука - скрипка. Первая скрипка. Я провожу смычком по венам. Прекрасные струны! Я играю самозабвенно, флейта сопровождает меня в каждом звуке, а оркестр снова на высоте.

Теперь я играю пиццикато, перебирая пальцами струны своей скрипки. Флейтист дружески улыбается мне, мы вместе играем кульминацию гениального концерта для флейты с оркестром.

Круглосуточный магазинчик около нашего дома был нам давно и хорошо знаком. Продавщицы вежливо здоровались с нами каждый раз и даже продавали водку по воскресеньям.
Но в этот раз Юли не было на своем рабочем месте, вместо нее за кассой стояла сама хозяйка магазинчика. На вопрос, где же её бессменная сотрудница, хозяйка рассказала нам, что бедную девушку нашли ночью в подсобке еле живую, окровавленную и с холщовым мешком на голове, туго стянутым на шее. Юля скончалась в машине скорой помощи не приходя в сознание. Послушав еще немного о нерасторопности местной полиции, которые все не могут найти грабителя и убийцу, я обратил внимание на странную картину, притулившуюся в углу магазина. На ней весьма гротескно был изображен домовой, с всклокоченной бородой, в заштопанных валенках и разноцветными глазами. Видимо художник не сильно старался над этой работой, из под грубых масляных мазков проступал набросок, сделанный химическим карандашом. В уголке стояла дата — 2012 год.

Владелица магазина перехватила мой взгляд.

— Из покупателей кто-то оставил недавно, совсем лыка не вязал. Обратно не приходит, не помнит уж наверное.

Картина мне не понравилась. Но сосед по общежитию пришел в восторг.

— Светуль, а не против будешь, если мы её себе заберем? С меня шоколадка!

Светлана от шоколадки отказалась, посоветовав лучше расплатиться с долгами еще за прошлую неделю, но картину взять разрешила.

Ночью я пил чай на общей кухне и рассматривал новое приобретение. Нет, картина мне не нравилась однозначно. Хитро и злобно смотрел на меня этот сморщенный старикан, как-будто затевая недоброе ...

Утром я проснулся от грохота, звона посуда и матюгов Владика.

— Да что за олух картину возле входа поставил, я же сказал, нехай стоит под окном, утром прибью.

Не вырвав признание ни у кого из жильцов, Владик отправился искать молоток.

Поднимая валяющиеся кастрюли, я заметил весьма неприметную деталь на картине.
Под датой 2012 проглядывала еще одна цифра — 1996. Не придав этому значения, я помог соседу повесить этот шедевр над кухонной плитой.

Ночью мы были разбужены истошными воплями и топотом множества ног. В блоке бушевал пожар, где-то вдалеке завывала пожарная сирена.

Когда пожарные ворвались на кухню, они увидели лежащего на полу, уже практически обуглившегося Коську. Как потом сообщила экспертиза, пьяный Костян, задумавший сообразить яичницу, по неосторожности выплеснул на плиту целую пятилитровку подсолнечного масла.

Кухня выгорела до уголёчков, уцелела лишь металлическая плита и ... картина, свалившееся за нее.

В этот же день Владик повесил её у нас в комнате. Он же и заприметил небольшую деталь.

— Юреееец, я какой год был картине?
— Две тысячи двенадцатый.
— Уверен?
— Абсолютно! А что?

Влад медленно ткнул пальцем в левый нижний угол. Картина была датирована 2013 годом.

Но разбираться с этой мелочью времени не было абсолютно. Нас долго и нудно допрашивала полиция, потом, до самой ночи, мы драили кухню, пытаясь привести её в божеский вид. Спать легли абсолютно измотанные и сразу же провалилсь в сон.

Ночью я проснулся от громких хрипов. Включив свет, я подбежал к кровати Влада. Он хрипел и раздирал себе горло ногтями, корчась в ужасных конвульсиях. С трудом мне удалось привести его в чувство. После двух стаканов водки он даже смог сбивчиво рассказать, как нечто тяжелое и лохматое прыгнуло к нему на грудь и стало душить то ли веревкой, то ли канатом. До утра мы просидели без сна с включеным светом. После недавних событий оставаться в общежитии совершенно не хотелось, и мы стали собираться на пары.

Роясь на полке в поисках тетради с лекциями, я обнаружил новую деталь на нашей картине. В углу, где раньше был нарисован холщовый мешок, лежала свитая в кольца толстая веревка с крюком на конце. Точь в точь такая же, как из снаряжения Владика для промышленного альпинизма.

В ужасе отпрыгнув, я дрожащей рукой стал тыкать в сторону картины, дара речи на тот момент я лишился совершенно.

Мы смотрели на картину и вся суть происходящего стала доходить до нас вместе с чувством холодного липкого ужаса.

Первым из ступора вышел Владик, сорвав злополучную картину со стены и из всех сил швырнул её в окно.

Мы выбежали из парадного, как будто за нами гналась толпа чертей, во главе с нашим комендантом.

Вернулись домой мы только к рассвету следующего дня, весьма поддатые и соответственно куда веселее, чем вчера. Под полкой с учебниками, над кроватью Влада, как ни в чем не бывало, висел холст с ухмыляющимся домовым.

Всю следующую неделю мы не ночевали в общаге, а в светлое время суток мы пытались избавиться от зловещего полотна. Рубили топором, жгли на свалке, выбрасывали в Свиягу. Но каждое утро нас встречал злобный взгляд разноцветых глаз нарисованного домового.

Наконец к Владику пришло откровение.

— Мы ведь сами забрали её, так? Значит надо найти того, кто ЗАХОЧЕТ её взять.

Уже подступали сумерки, когда мы с картинкой подмышкой шли по направлению к теплотрассе, где всегда заседала какая-нибудь бездомная алкашня.

На трубе сидел мерзкого вида синяк и явно мучался затяжным похмельем.

— Эй, земляк, выпить хочешь?

Алкаш, не веря своему счастью поднял на нас глаза.

Разлив бутылку водки по пластиковым стаканчикам, мы угостили страдальца и между прочим предложили ему картину.

-Та на кой она мне, гыгыгы. Где мне её вешать, гыгыгы.
— Много бы ты понимал! — важно вещал Влад.
— Продашь на толкучке, денег на неделю хватит забухать. Мы бы сами толкнули, да вот тебя увидели, думаем, что тебе то нужнее.

Отблески последних лучей солнца начали тихо гаснуть в окнах ближайших домов и надо было спешить.

Бездомный, чуть поколебавшись, все же протянул руку и прижал картину к драному полушубку. Мы сделали несколько шагов назад и уже приготовились как можно быстрее драпануть от несчастного бомжа. Из темноты выбежало несколько бродячих собак и старательно обнюхивали жителя теплотрассы. Одна из собак слишком нагло сунула свой нос в складки вонючего полушубка, за что была награждена порцией отборных матюгов и смачной затрещиной по ушам.

Мы бежали так, как никогда в жизни не бегали, преодолевая десятки метров огромными прыжками. Но вопли терзаемого сворой собак бомжа, доносились до нас из темноты даже через несколько километров.

Последнее, что я увидел, упавшая в грязь картина, где бородатый домовой положил руку на холку скалящейся собаки.