1 января 1915 года в селе Белгородка что в 28 километрах от Киева родился Василий Леонтьевич Дегтярев.
Вскоре после прибавления в семействе его родители перебрались в Пятигорск. В советской столице «Кавказских Минеральных Вод» парнишка окончил школу, а потом и «Рабочий факультет».
В 1936 году призывная комиссия направила Василия в Оренбургское «Военное авиационное училище лётчиков им. К. Е. Ворошилова».
В 1939 году Дегтярева, с отличием окончившего учебу, командование в действующую армию не отпустило. Попытка протеста была подавлена начальником училища моментально. Взглянув на «бунтовщика» он сказал: «Лейтенант мы сделали летчика из вас, теперь в свою очередь вы научите летать молодых курсантов, а потом отправитесь служить на западную границу».
С 22 июня 1941 года Василий, как и другие пилоты-инструкторы бомбардировал командование рапортами с просьбой отправить его на фронт.
Мечта летчика сбылась спустя год после начала войны. В середине июня 1942 года он прибыл в только что сформированный 571 штурмовой авиационный полк.
За 19 дней боев Дегтярев на своем «Ил-2» сжег 5 танков, 2 самолета, 2 товарных вагона со снарядами, 2 ангара, 21 грузовик, 11 артиллерийских орудий, 8 зениток, и уничтожил около 3000 немецких солдат и офицеров.
Утром 9 июля 1942 года Василий вылетел на штурмовку немецких войск в районе железнодорожной станции «Олсуфьево» обеспечивавшей перевалку грузов на линии «Брянск-Рославль». Во время атаки летчик получил осколочное ранение головы и на несколько секунд потерял управление самолетом.
Придя в себя, Василий выровнял машину, но по показателям приборов понял, что до линии фронта он не дотянет. Увидев прямо по курсу чистое поле «штурмовик» решил посадить «Ил» и попытаться уйти в лес.
За всем этим наблюдала связная местного партизанского отряда.
Самолет неловко плюхнулся на землю на виду у 500 немецких новобранцев неделю назад прибывших на «Восточный фронт» из фатерлянда. Подумав, что русский летчик скорей всего ранен необстрелянные юнцы весло галдя, кинулись к самолету брать Ивана в плен.
От дикого рева толпы Василий пришел в себя, открыл глаза, увидев сквозь кровавую пелену лихо бегущих к нему фрицев. Самолет стоял настолько удобно к движущейся массе, что две пушки «ШВАК» и столько же пулеметов «ШКАС» буквально дымились от нетерпения.
Прощаясь с самолетом, Дегтярев нежно погладил штурвал и хладнокровно нажал на две гашетки. За считанные секунды батальон непуганых немецких идиотов осознал, почему этот русский самолет называют «Черной смертью».
Сначала толпа словно натолкнулась на невидимую стену, а потом начала рассыпаться на кровавые фрагменты. Позже партизаны перехватили донесение немецкого командования в котором говорилось, что русский летчик наглухо перемолол 180 гитлеровцев, а 200 превратил в ни на что не годных калек.
Когда над полем воцарилась мертвая тишина, Василий выбрался из «штурмовика» и захромал по направлению к Десне. Обессилевший от потери крови он залег в камышах. Когда беглеца обнаружили «охотники» из ягдкоманды летчик уложил еще пятерых вражеских солдат, а потом застрелился.
Потрясенный подвигом советского пилота неизвестный немецкий генерал приказал похоронить Героя со всеми воинскими почестями.
Когда 17 сентября 1943 года наши войска освободили Брянщину командование, узнав о подвиге летчика Дегтярева, решило представить его к званию Героя Советского Союза. Однако в Москве какому-то крючкотвору с лампасами не понравилось, что гитлеровцы захоронили «штурмовика» с воинскими почестями.
От греха подальше командующему ВВС Новикову посоветовали наградить Дегтярева орденом «Отечественной войны» I степени и тот немного поколебавшись, подписал приказ о награде не соответствующей подвигу Героя.
Справедливость восторжествовала 11 ноября 1990 года, когда указом президента СССР за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками лейтенант Василий Леонтьевич Дегтярев был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.
Прямо сейчас в Калужской области, на аэродроме «Орешково», проходят съёмки очередного эпизода художественного фильма о самой результативной женщине лётчике-истребителе в истории отечественной и мировой авиации Лидии Литвяк.
Точное число одержанных младшим лейтенантом Литвяк воздушных побед из-за противоречий в документах остается под вопросом. Согласно представлению на звание Героя Советского Союза девушка лично сбила шесть самолётов противника, ещё шесть — в группе. 1 августа 1943 года Лилия (так по-доброму называли девушку её сослуживцы) не вернулась с боевого задания. В ходе четвёртого за тот день вылета её истребитель Як-1 пропал в районе села Мариновка Ростовской области. В конце 60-х годов, когда зародилось поисковое движение, школьники из Луганской области узнали от местных жителей, что летом 1943 года на окраине хутора упал советский истребитель. Его пилотом была девушка.
В Орешково снимается эпизод, случившийся с Лидией Литвяк. В одном из вылетов 1943 года в воздушном бою она была сбита. Выйдя из боя, она всё-таки смогла посадить повреждённую машину, но... на территории врага. Лилию спас экипаж штурмовика Ил-2, который заметил место приземления «Яка» и, спикировав, отсёк немецкую пехоту огнём из пулемётов. Дальше случилось вообще удивительное. Экипаж Ил-2 смог приземлиться на поле, не выключая двигатель, подобрать девушку на борт и, отстреливаясь по солдатам противника, снова взлететь. Фильм снимает киностудия 28 панфиловцев, а в главной роли Полина Чернышова.
Один из самых известных истребителей Второй мировой войны, Ил-2М3 был спроектирован и изготовлен в СССР в 1941 году. Всего было выпущено около 36.000 самолетов всех модификаций. Ил-2М3 модифицированный самолет разработан на базе Ил-2. Изменили конструкцию кабины пилотов, установили более мощный двигатель а также усилили броню самолета.
«Уникальный, не имеющий аналогов» - избитая фраза журналистов, употребляемая по отношению к чему угодно. Ил-2 действительно не имел аналогов. Специализированного штурмовика с бронекорпусом, защищающим в том числе двигатель, действительно, не было ни у противников, ни у союзников. Были ли Ил-2 советским вундерваффе или нет?
Achtung! Внимание! Если кто читал книги Растренина (ну или не смотрел цикл на TacticMedia), то может промотать в конец, дабы прочитать про моё мнение об идеальном штурмовике для РККА. Если же по какой-то причине Вы их не читали и не слушали…
Истоки концепции
Применить самолёты против пехоты непосредственно на поле боя пытались ещё в годы Первой Мировой войны. Однако быстро стало ясно, что эффективность пулемётного огня по укрытой или хотя бы рассредоточившейся пехоте не велика. Бросать же мелкие бомбы, гранаты и прочие предметы по окопавшейся пехоте было ещё менее полезно. Зато сами самолёты уязвимы от огня этой самой пехоты.
Естественным желанием стало забронировать самолёт. Хорошо, не весь самолёт, а самые важные его части, например, двигатель. Да, да, и пилота тоже, он нам в полёте тоже пригодится. Вмешалась, как водится, бессердечная гравитация. Довольно быстро выяснили, что бронебойные пули могут даже танковую броню пробивать с приличных дистанций, а самолёт не танк, ему ещё летать надо. Так что столько брони не навесить.
Так что хотя британцы и немцы даже применили свои бронированные машины, после войны эта тема в Европе начала глохнуть. Для взаимодействия с пехотой куда популярнее стала концепция многофункционального самолёта вроде Bregeut XIV, способного и разведку вести, и артиллерию корректировать, и бомбы кидать. Но ходить по головам пехоты и прочёсывать пулемётным огнём окопы противника от них уже никто не требовал.
1/5
Слева направо в карусели: 1. Немецкий AGO S.1: «Они поставили пушку! Зачем? Наверное, они будут стрелять!» Пушка в бронеказемате 2. Fokker V.37 - чудо с бронекоком 3. Альбатрос J.1 - самый распросранённый немецкий бронештурмовик 4. Сопвич «Саламандер» - пожалуй, самый удачный штурмовик ПМВ 5. Bregeut Br.XIV - золотая классика бомбардировщиков Первой Мировой.
А в это время в Кремле Хозяина
С развитием авиации в СССР тоже заинтересовались концепцией специализированного бронированного самолёта поля боя. Итогом довольно длительной работы стали бронированные штурмовики ТШ-2 и ТШ-3. Но в серию они не пошли, потому что пока их дорабатывали и мучились со всякими детскими и недетскими болячками (например, проблема охлаждения закрытого бронёй двигателя будет преследовать и Ил-2), прогресс делал эти самолёты устаревшими. Затем, как в анекдоте, концепция изменилась и было решено, что негоже авиацию применять там, где можно использовать более дешёвую артиллерию. Пусть самолёты штурмуют вражеские колонны и штабы в тылу. Считалось, что для атаки подобных целей бронирование уже не так и необходимо. А потому идея именно бронированного штурмовика была отвергнута, как неактуальная.
ТШ-2
ТШ-3. Картинка с обложки 1 тома книги Растренина. Книжка - must have.
К концу 30-х стало понятно, что с удалением с поля боя авиации поторопились. Испания и другие конфликты показывали, что работы при прорыве обороны найдётся достаточно всем, в том числе и авиации. А значит, придётся работать с малых высот, находясь в зоне действенного огня той же пехоты. Вновь начинаются работы по созданию бронированного штурмовика, которые, в итоге, приводят к запуску в серию Ил-2. Я подчеркну: в требованиях к этому штурмовику было прописано противодействие брони пулям винтовочного калибра. Ни о крупнокалиберных пулях, ни о зенитных снарядах, речи не шло. Даже с пулями винтовочного калибра пришлось попотеть. Например, сталь для бронекорпуса. Она должна быть способной к изгибу (иначе не получится сформировать бронекорпус сложной формы), не должна коробиться при термообработке, но при этом она должна иметь достаточную прочность.
Хорошо видно, какая огромная площадь бронирования у Ил-2. Естественно, что толщина брони не могла быть большой. Схема из книги Растренина
Всё это получилось далеко не сразу. Но в результате сталь подходящих характеристик сделали. С плоской бронёй, которая использовалась для защиты с задней полусферы, было чуть проще. Но и тут пришлось увеличивать её толщину, чтобы выполнить требования военных по защите с задней полусферы.
Особо оговорю, что применённая на Ил-2 броня была избыточна для противодействия большинству осколков.
Проблема была в том, что применённая на новом штурмовике броня была уже не актуальна. Почему? Давайте разбираться.
Почему Володька…штурмовик должен был потерять броню
Во-первых, развитие зенитной артиллерии. Если самое страшное, что в середине 30-х годов в заметном количестве мог встретить самолёт – это счетверённый «Максим», то к концу десятилетия немецкие дивизии ощетинились изрядным количеством 20-мм и 37-мм зенитных автоматов. От них броня Ил-2 не могла помочь. Не для того создавалась. Теоретически при больших углах падения снарядов могли случаться рикошеты, во только такие углы падения не были характерны для обстрела малокалиберной зенитной артиллерии (МЗА). Чтобы броня могла удержать такие снаряды не на фантастической дистанции, толщину брони придётся увеличить в разы. Такое, конечно, было невозможно.
Иногда говорят, что «на самом деле» смысл брони был не том, чтобы остановить снаряд, а для противодействия осколкам. Проблема в том, что в требованиях к броне штурмовиков практически не встречается требование защиты от осколков.
Но, может быть, броня спасала от огня пехоты, тем самым, давая штурмовику преимущество над не имевшими брони самолётами? Но с появлением малокалиберной зенитной артиллерии (а точнее – зенитных автоматов) именно она стала самым главным врагом штурмовиком. Действительно, насколько велика вероятность попасть из станкового или ручного пулемёта, не говоря уж о винтовке? Дальность действенного огня составляла порядка нескольких сотен метров. Скорость же самолётов перешагнула за 360 км/ч, т.е. 100 м/с. У стрелка было буквально пара секунд, чтобы прицелиться и начать огонь, фактически, исправить наводку было нереально даже при наличии трассирующих снарядов. При этом определить точку прицеливания, особенно, без специального прицела, было крайне сложно. При большой скорости необходимо сильно выносить точку прицеливания, но насколько – зависит от угла, скорости и дальности. Без дальномера, без специальных прицелов вычислить всё это в течении секунд почти нереально. Так что попасть из винтовки или пулемёта в штурмовик можно было разве что случайно. И действительно, при всей слабости отечественной зенитной артиллерии из 21000 с лишним заявленных сбитыми ПВО сухопутных войск самолётов противника всего 540 были заявлены, как сбитые стрелково-ружейным огнём. У немцев МЗА было несравнимо больше и потому роль в ПВО огня пулями винтовочного калибра была ещё меньше. Наоборот, во всех документах отмечается, что главным врагом штурмовиков, кроме, может быть, самого начального периода войны, стали зенитки противника.
Как видно из написанного выше, эффективным средством против зенитного огня были скорость и манёвренность. Конечно, точность огня МЗА была намного выше, чем у рядового пехотного Вани с мосинкой (и даже у безумного пулемётчика Ганса), но и им прицеливаться было тем сложнее, чем больше скорость самолёта. Не стоит забывать, что ошибка в определении скорости в 1% при 50 м/с это 5 м/с и при времени полёта снаряда в 1 с, такая может и не обеспечить промах. При 150 м/с (540 км/ч) та же ошибка – 15 м и если самолёт движется перпендикулярно направлению выстрела, то промах будет почти обеспечен.
Лучшая броня - манёвренность
Как показала практика, особенно сложно зенитчикам стрелять при больших вертикальных скоростях цели. Поэтому лучшим боевым порядком для ударных самолётов был бы косой или даже вертикальный круг: самолёты один за другим пикируют, атакуют цель, после чего устремляются вверх, боевым разворотом набирают высоту, заходят в хвост концевым штурмовикам, входящим в первое пикирование и следуют за ними, выполняя второй заход. Такой подход позволял бы, с одной стороны, взаимно прикрывать хвосты от истребителей противника, с другой – практически непрерывно двигаться в вертикальной плоскости, затрудняя работу зенитчикам. Проблема для Ил-2 была в низких скорости и скороподъёмности. Из-за этого Ил-2 за боевой разворот набирал порядка 300-400 м, что было примерно вдвое меньше, чем высота ввода в пикирование. Оставалось медленно и печально набирать эту высоту после выхода из боевого разворота. Всё это – в зоне работы зенитной артиллерии (иначе потеряем цель из видимости). При этом скороподъёмность мала и стрелять зенитчикам относительно просто. Так что круг получался почти горизонтальным.
Лётчики, естественно, требовали от промышленности создать самолёт, который бы позволял и косой круг, и повторную атаку сразу после боевого разворота. Увы, этого добиться удалось только на Ил-10, который в первый раз в бой пошёл только в Берлинской операции.
Ил-10М в Монино
Эти рассуждения поддерживает и опыт боевого применения И-153 и И-16 в качестве штурмовиков. По данным Растренина, в штурмовых полках с начала войны до марта 1943 один самолёт Поликарпова приходилось 120 боевых вылетов, а на Ил-2 всего 26. Разница между самолётами, в первую очередь, в большей манёвренности и тяговооружённости бывших истребителей.
Таким образом, и в СССР к концу войны признали приоритет скорости и скороподъёмности для штурмовика. Пожалуй, даже несколько переборщили, выбрав из Су-6-АМ-42 и Ил-10-АМ-42 второй, хотя почти по всем характеристикам, кроме скорости, Су-6 имел преимущество.
Су-6 с двигателем АМ-42
С другой стороны, требование бронирования тоже не сняли и даже желали, чтобы при определённых условиях броня спасала от 20 мм снарядов и крупнокалиберных пуль. В требованиях к броне указывалось, что 4 мм броня должна была держать обычную пулю винтовочного калибра 390 м, 5 мм – с 200 м, 6 мм – со 100 м. Бронебойная пуля должна была не пробивать 4 мм бронелист при угле падения более 60 градусов, 5 мм – при угле более 45 градусов. Правда, реальная броня АБ-1 несколько перекрыла эти требования, 5,5 мм выдерживал простую пулю с 50 мм, а 4,5 мм лит – с 200 м. Но бронебойную пулю она же держала при угле более 10 градусов с дистанции 400 м. Если учесть, что бронекорпус собирался из листов 4-6 мм, то станет ясно: ни о каком противодействии крупнокалиберным полям, не говоря уж о снарядах, не шло.
Схема бронирования Ил с АМ-42, будущего Ил-8. Взята из книги Растренина, т.2. Тоже must have.
С другой стороны, как отмечает тот же Растренин, опыт и полигонных испытаний и боевых действий показали, что для уничтожения Ил-2 достаточно 1-2 попаданий зенитных снарядов калибром 37 мм. Живучесть от 20 мм снарядов была, конечно, большая (Растренин и его соавтор Перов указывают, что для поражения Ил-2 требовалось более 7 20 мм снарядов), но как раз осколков они давали минимум. Поэтому вероятность того, что при попадании снаряда вне бронекорпуса броня удержит осколки, которые при её отсутствии поразили бы важные узлы самолёта, крайне мала.
Стрелок - не нужен!
Есть у меня сомнения и в необходимости второго члена экипажа. На первый взгляд, такое предположение идёт вразрез с опытом войны. Да и до неё военные требовали именно двухместный штурмовик со стрелком. Ильюшин отказался от второго члена экипажа, подняв за счёт этого скорость и дальность. Но уже в 1942 году из-за больших потерь от истребителей на фронте распространились переделки Ил-2 в двухместный вариант. Но по оценкам, полученным на основании полигонных испытаний, вероятность уничтожения двухместного Ил-2 в одном заходе истребителем Bf-109G2 («трёхточечным») – 0,38, а «пятиточечным», с дополнительными подвесными оружиями – 0,65. Высокую уязвимость штурмовиков от истребителей показал и боевой опыт (за примерами можно обратится к труду Борисенко, Латкина и Морозова про бои над Либавой). Встречается возражение, что подобные цифры актуальны для одиночного самолёта, а сосредоточенный огонь нескольких Илов мог отбить атаку «мессеров» или «фоккеров». Однако по данным Растренина, в случае встреч с истребителями, как правило, не удавалось избежать потерь, т.е. отбить атаку истребителей не удавалось. Притом расход патронов составлял 15 выстрелов на вылет. Т.е. стрелки практически не стреляли – слишком редко в 1943-1945 штурмовики встречали немецкие истребители.
С другой стороны, наличие второго члена экипажа увеличивало и потери в случае, если экипаж погибал целиком. С третьей стороны, наличие стрелка с пулемётом и боезапасом «съедало» массу бомбовой нагрузки. В результате лишь с появлением более мощного двигателя АМ-38Ф удалось «вернуть» нормальную бомбовую нагрузку к уровню одноместного самолёта. Естественно, если бы не требовалось тратить вес на стрелка, его можно было бы потратить на дополнительные боеприпасы, увеличив нормальную нагрузку до полной загрузки узлов крепления. Увеличение бомбовой нагрузки увеличивало вероятность поражения цели и для уничтожения одного и того же количества людей и техники у противника требовалось бы меньше самолётовылетов, а значит – и меньше потерь. Так что, как минимум, для этого периода оптимальным всё же является одноместный штурмовик.
Итак, советская концепция штурмовика рисовала его как самолёт поля боя, который будет поражать цели непосредственно на линии фронта с помощью пулемётно-пушечного, бомбового и ракетного вооружения. Исход из требований действия на поле боя, насыщенном стрелковым вооружением, было выдвинуто требование бронирования основных узлов самолёта и кабины лётчика. Вместе с тем, увеличение скорости самолётов, с одной стороны, и распространение МЗА, с другой стороны, сделали уже к концу 30-х годов требование защиты от пуль винтовочного калибра неактуальным. Ещё имело смысл прикрывать наиболее уязвимые точки самолёта бронёй от осколков снарядов, но создать броню, которая бы выдерживала попадание даже 20 мм снаряда с разумных дистанций в то время было нереально. Таким образом, главной защитой штурмовика становилась скорость и манёвренность. Второй член экипажа представляется ненужным, вес, использованный на создание оборонительной огневой точки, эффективнее было бы потратить на усиление наступательного вооружения или лётно-технических характеристик. По крайней мере, такой вывод можно сделать для второй половины войны, когда потери от истребителей стали существенно меньше потерь от зениток.
А теперь давайте более подробно остановимся на реализации этой концепции – самолёте Ил-2.
Ил-2 как реализация концепции
Не будем описывать все скандалы-интриги-расследования-расстрелы, сопровождавшие создание штурмовика. Главное, что будущий Ил-2 полетел в конце 1939 года, при чём на тот момент самолёт проектировался по требованию военных в двуместном варианте. Беда для будущего Ил-2 была в том, что с имевшимся двигателем АМ-35 заданных характеристик он и близко не демонстрировал, работы по более мощному АМ-38 привычно затягивались, а на пятки уже начинал наступать Су-6, который по характеристикам заведомо превосходил самолёт Ильюшина. Это и не удивительно – у Ил-2 стоял двигатель жидкостного охлаждения, что требовало полного бронирования и его и водорадиатора и маслорадиатора (правда, с последним получилось не очень, корзина маслорадиатора стала уязвимым местом самолёта). Любое повреждение рубашки охлаждения двигателя – и двигатель через несколько минут заклинит из-за перегрева. У Су-6 был двигатель воздушного охлаждения, куда более живучий в плане устойчивости к боевым повреждениям. Даже пробитие 1-2 цилиндров не было критическим, если, конечно, они не были нижними цилиндрами. Тогда интенсивно начинало вытекать масло, а результат всё тот же – заклинивание двигателя. Поэтому двигатель и не бронировался. А это – сэкономленный вес! Да и М-71, стоявший на Су-6 был мощнее.
Схема бронирования Су-6, уже с М-71Ф. Если посмотреть вооружённым глазом, то станет заметно *****, то есть что бронирование потолще, чем у Ил-2. Но двигатель не бронируется, за исключением кока винта.
Ильюшин, видя, что заявленных характеристик достичь не получается, решается на переделку Ил-2 в одноместный вариант. Это позволяет уменьшить длину бронекорпуса, опять же сэкономить вес и за счёт дополнительного бака увеличить дальность, что считалось на тот момент очень важным. Благодаря укорочению бронекорпуса не только сэкономили вес, но и изменили центровку. Благодаря этому, а также другим мерам, немного улучшилась устойчивость. Но именно, что немного. В дальнейшем, при возвращении к двуместному варианту ситуация опять ухудшилась и лишь введением «крыла со стрелкой» помогло вновь добиться более-менее приемлемой устойчивости. Но мы забежали вперёд.
После переделки в одноместный вариант характеристики Ил-2 существенно улучшились, как раз подоспел вожделенный АМ-38 и Ил-2 срочно был отправлен в серию. Су-6 же оказался в подвешенным состоянии, потому что менять в серии один самолёт на другой в момент, когда началась война, конечно, никто не стал. Да и двигатель у него в серию так и не пошёл.
Проблемы с устойчивостью не только усложняли пилотирование, но и не способствовали точности применения вооружения. Впрочем, на точность бомбометания куда больше влияла фактическая невозможность прицеливаться. Изначально у будущего Ил-2 имелся бомбардировочный прицел ОПБ-1, как на бомбардировщиках. Но стоял он у штурмана-стрелка. А стрелок обзора вперёд практически не имел. Испытания показали, что поймать цель в его поле зрения почти невозможно. А потом исчез второй член экипажа, с ним пропал и прицел. Теперь бомбить можно было только пользуясь прицелом лётчика и только с пикирования. Чтобы вернуть возможность бомбить с горизонтального полёта шли на всякие ухищрения. Был разработан временной механизм штурмовика (ВМШ) По сути, это были часы, которые позволяли сбрасывать бомбы через определённое время (которое зависело от скорости и высоты полёта) после включения. То есть нужно было прицелиться, пока цель видна, а затем сохранять высоту и скорость полёта неизменными до момента сброса, притом цель не наблюдая. Естественно, точность бомбометания была крайне невысока, а уж отсутствие маневрирования при подходе к цели, то есть в зоне максимально мощного огня МЗА, мало радовало лётчиков. Фактически прибор на фронте не применяли. Как указывали Перов и Растренин, по результатам испытаний вероятность попадания одной бомбы ФАБ-50 в полосу 20x100 м при бомбометании с высоты 200 м при помощи ВМШ составила 0,049, а серией из 4-х ФАБ-50 - 0,085.
В принципе, кучность хорошая, но как добиться точности бомбометания с такой высоты (когда из штурмовика почти ничего впереди не видно) - сие великая тайна есть!
Другой вариант бомбометания – это прицеливание по кривым, нанесённым на капот фюзеляжа. Для этого нужно было около цели найти какой-то ориентир, который бы находился в поле зрения даже когда цель скрывал нос самолёта. Затем летать так, чтобы к моменту прохождения ориентира у кривой штурмовик имел бы определённую скорость и высоту. В момент прохождения бомбы сбрасывались и летели в цель. Ну должны были. Понятное дело, что прицеливание выполнялось почти на глазок и точность была не высока. По крайней мере, в отличие от использования временного механизма, не требовалось долгое время летать с постоянными скоростью и высотой. В серии статей Перова и Растренина приведены результаты бомбометания с Ил-2 в полигонных условиях с горизонтального полета по нанесенным меткам на бронекозырьке летчика и капоте мотора при одиночном сбрасывании авиабомб и серией из 4-х бомб типа ФАБ-50 при скорости полета 330-360 км/ч. Испытания показали, что вероятность попадания одной авиабомбы в полосу 20x100 м2 с высоты 50 м в среднем равнялась 0,035 и 0,08 для одиночного и серийного бомбометания соответственно. При увеличении высоты бомбометания до 200 м вероятность попадания одной бомбы в такую же полосу уменьшалась до 0,023 и 0,043 соответственно.
Теперь вспомним, что советская концепция предполагала действие штурмовиков на поле боя, то есть непосредственно около своих войск. На деле же получалось, что точность бомбометания по дальности сравнима с типичным расстоянием между пехотой и укреплениями противника перед броском (200 м). К тому же зачастую сложно понять, где войска свои, а где – противника. В этом непростом деле мог бы помочь авиационный наводчик, но таковые появились в товарном количестве только под конец войны. Конечно, можно было выкладывать полотнища и прочие знаки, обозначая свои войска. Однако, во-первых, это требует хорошей организованности, чего большую часть войны не было, во-вторых, это может демаскировать свои же войска, что в условиях господства авиации противника совсем грустно. Поэтому сплошь и рядом авиаторы жаловались, что войска пренебрегают требованиями обозначения войск.
При невысокой точности бомбометания по дальности можно было атаковать цели у фронта, фактически, только пролетая вдоль него. При этом пришлось бы «собирать» весь огонь зениток вдоль линии фронта. Естественным следствием всех этих недостатков стало то, что удары штурмовиками наносились зачастую, в тылу противника. Впрочем, полем боя считается зона досягаемости артиллерии. При таком определении можно сказать, что штурмовики довольно часто работали именно по полю боя. Особенно, если свои войска хорошо отмечали своё местоположение, а фронт был позиционным. Например, в ходе отражения наступления «Нептун» на плацдарм Малой Земли удары авиации, в том числе штурмовиков, привели к срыву немецкого наступления. За подробностями отсылаю к блестящей серии статей по данному вопросу Андрея Кузнецова.
Таким образом, малая точность бомбометания существенно усложняла применение штурмовика в соответствии с концепцией. К тому же этому препятствовали и проблемы во взаимодействии с авиацией сухопутных войск.
Ну а что пушки и ракетные снаряды? Ведь именно они были основным оружием штурмовиков?
Стрелково-пушечное вооружение Ил-2 было очень мощным. Две пушки ШВАК, затем ВЯ-23, два пулемёта ШКАС. Мощная баллистика ВЯ позволяла поражать не только легкобронированные цели, но и лёгкие, а иногда и средние танки. Однако кроме мощности вооружения нужна и точность. С этим были проблемы. Во-первых, как уже говорилось, устойчивость была недостаточна, что снижало точность стрельбы. Во-вторых, пушки пришлось довольно сильно разнести относительно оси самолёта. Дело в том, что конструкция мотора АМ-38 не позволяла оснастить штурмовик мотор-пушкой. Конструкция бронекорпуса закрывала возможность установить синхронизированные пушки. Оставалось ставить их в крыле. Такая установка вызывала сразу множество проблем. Во-первых, большое расстояние между пушками означает, что и снаряды будут вылетать на большом расстоянии друг от друга. Можно установить пушки немного под углом, дабы у цели снаряды попадали в одну точку, однако такое возможно лишь на определённой дальности до цели. На любой другой дальности трассы будут всё равно проходить на некотором расстоянии друг от друга.
Во-вторых, выстрелы из пушек будут происходить неодновременно и потому будут неизбежно появляться колебания по каналу рыскания.
Всё это приводило к низкому проценту попаданий в цель. Так во время испытаний (т.е. при отсутствии противодействия противника, в буквальном смысле в полигонных условиях) три строевых лётчика с боевым опытом добились всего 20 попаданий в танковую колонну, при том лишь 6 снарядов попали в тот танк, в который целились. Расход боеприпасов составил 553 снаряда. Учитывая, что автомобили и повозки не сильно отличаются размером от танка, приходится признать, что даже борьба с колоннами небронированной техники стрелково-пушечным огнём вряд ли давала большой эффект. По оценке Перова и Растренина, вероятность поражения автомобиля в одном заходе составляла 0,1-0,13.
РСы показали себя также не очень точным оружием. В тех же испытаниях вероятность попадания РСа в танк прицеливания составила 1,1 %, а вероятность попадания в любой танк той же колонны 3,7 %. Впрочем, надо отметить, что по ходу войны изменялась тактика применения РСов. Вышеуказанные показатели получены ещё тогда, когда стрелять РСами начинали с 600-800 м и пускали их по очереди. В силу небольшой кучности результат был не очень. Под конец войны начали стрелять залпом с минимальной высоты. Меньше дальность – выше вероятность попасть! Кроме того, поступили новые типы РС: РБС, РОФС и М-13УК. У всех них была увеличена точность. М-13УК имел косо поставленные стабилизаторы, за счёт чего вращался. Это помогало несколько нивелировать неравномерность горения пороха.
В играх РС - грозное оружие, в реальности всё сложнее
Также под конец войны за счёт введения в строй самолётов «со стрелкой», т.е. с увеличенной стреловидностью крыла, возросла устойчивость, а значит и точность стрельбы из пушек. Тем не менее, остаётся лишь сожалеть, что в серию не пошёл Су-6 с 37 мм пушками, у которых изначально не было подобных проблем. Кстати, Ил-2 с 37 мм пушками крылья «со стрелкой» так и не получил, потому уже через 2-3 снаряда сбивалась наводка. У Сухого такой проблемы не было и на испытаниях они показывали хорошую точность стрельбы.
Идеальный штурмовик
В предыдущих частях я рассказал о концептуальных проблемах советских штурмовиков и недостатках их реализации в виде Ил-2. А теперь я порассуждаю над тем, какой ударный самолёт стоило создавать для ВВС Красной Армии.
Как мы выяснили, лучше всего подходил одноместный штурмовик с двигателем воздушного охлаждения сиречь М-82, ибо остальные двигатели либо не существовали в серии, либо не подходили. Самолёт не должен иметь сильного бронирования, возможно, стоило оставить очаговое бронирование, в первую очередь, самого пилота, при том максимально возможной величины.
Первоначальный вариант бронирования Су-6. Да, это всё!
Основным «оружием» против МЗА должны были стать скорость и манёвренность. Так как скорость самолёта должна быть довольно высока, то для увеличения точности сбросам бомб необходимо добиться угла пикирования хотя бы 50 градусов и, соответственно, уменьшить скорость, дабы увеличить скорость прицеливания. Для этого нужны воздушные тормоза. На Ил-2/10 их просто некуда поставить, потому что крыло не обладало значительной прочностью. В свою очередь это было вызвано деревянной конструкцией и невыполнением технологии производства. В свою очередь такая конструкция порождала малую живучесть и быструю порчу от погодных условий. Чтобы разорвать порочный круг, необходимо отказаться от дерева и делать самолёт цельнометаллическим или почти цельнометаллическим. Некоторое снижение производства окупится большей живучестью и долговечностью. Увеличенная прочность позволит поставить вышеупомянутые воздушные тормоза и увеличить точность.
Пулемёты следовало убрать и заменить на пушки. Самолёт должен был быть адаптирован под применение тяжёлых бомб, лучше бы 500 кг. Пушки с появлением надёжных 37 мм автоматов ОКБ-16 следовало заменить на них.
Что же напоминает мой идеальный штурмовик в вакууме?
FW-190F
Су-6, первый экземпляр(но не первый вариант проекта)
Ну да, ну да, напоминает он FW-190F. Или может быть, Су-6 первого варианта.
Конечно, можно задаться вопросом «а откуда ты столько двигателей возьмёшь?» Ведь М-82 не хватало даже на 10 000 Ла-5/7 и небольшие серии других самолётов, оснащённых этим двигателем. Но, во-первых, ради двигателей для Ил-2 убили производство АМ-35, шедших как раз на истребители. Во-вторых, безумное число Ил-2 было вызвано их непомерными потерями, да ещё и инерцией производства. Так что, возможно, стоило сохранить производство АМ-35 и доводить Миг-3 с этим двигателем. Либо всё-таки часть гигантского производства АМ-38 отдать под освоение М-82. Да, это бы встретило сопротивление авиапромышленности, но в ходе войны с авиазаводами вытворяли удивительные вещи, заставляя производить то ЛаГГи на делавших до того самолёты смешанной конструкции, то наоборот.
В самом крайнем случае, можно было бы переделать Су-6 под АМ-38, ведь в итоге Су-6 переделали под его наследник АМ-42. Получилось, конечно, сильно хуже, чем с М-71Ф, но всё равно лучше, чем Ил-10. И лишь неуёмное желание получить несколько лишних км/ч ценой сильного понижения практически всех других характеристик и невезение с пожарами АМ-42 на опытном Су-6 (на опытных Ил-10 они не горели, а на серийных – вполне) не дало возможность внедрить Су-6 на каком-нибудь заводе, клепающем Ил-2, которые потом всё равно сгниют на базах хранения. И интриги Ильюшина, затянувшего песню «мамой клянусь, Ил-10 легко освоим, он же развитие Ил-2».
Выводы
Советская концепция требовала от самолёта поля боя быть бронированным для защиты от стрелкового оружия. Появление на поле боя МЗА привело к обесцениванию этой защиты, так как на том техническом уровне создать самолёт, защищённый от 20-37 мм зенитных снарядов было нереально.
Осознав первоочередную ценность скорости и манёвренности для ударных самолётов, советские теоретики, тем не менее, по непонятным причинам оставили требования бронирования штурмовика.
Попытки совместить требования по бронированию с иными ТТХ приводило к компромиссу, который был хуже полного отказа от бронекорпуса.
Сам самолёт Ил-2 страдал многими конструктивными недостатками, полностью избавиться от которых так и не удалось, да и не было возможным.
Ставка на численность, приводившая к чрезмерному выпуску Ил-2 и препятствовавшая замене его на более совершенные самолёты не оправдалась.
В условиях войны 1943-1945 годов наличие стрелка в экипаже штурмовика является неоправданным и, не сильно увеличивая обороноспособность против истребителей противника (встреча с которыми была уже редка) существенно и отрицательно влияла на лётно-технические характеристики, «съедала» вес нагрузки.
«Идеальный» штурмовик для ВВС Красной Армии был бы похож на Су-6 первого варианта или даже на FW-190.
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны. Значок рубля под постом или по ссылке, если вы с приложения. Подробный список пришедших нам донатов вот тут. Также вот тут можно оформить платную подписку, просто так :)
Деревушка неподалеку от Львова. С ней у меня связано тягостное воспоминание о коварстве и подлости врага.
Еще в дни, когда война полыхала на нашей земле, мы слышали, что орудует на Украине некий Бандера. Под видом борьбы за «самостийну Украину» бандеровцы грабили местное население, выдавали гестаповцам патриотов, не склонивших головы в оккупации. По существу банды эти являлись холуями немецко-фашистских захватчиков.
При подходе наших войск большая часть «борцов за свободу Украины» удирала на запад вместе со своими хозяевами, но некоторые оставались и вымещали звериную злобу на мирном населении.
Около полумесяца наш полк размещался в деревушке. Мы с адъютантом эскадрильи квартировали у двух пожилых людей. Старик и его жена относились к нам, как к своим детям, старались вкуснее накормить, сделать что-нибудь приятное.
Настало время улетать в другое место. Мы тепло простились с гостеприимными хозяевами. Случилось так, что один из самолетов эскадрильи не мог подняться в воздух — необходим был незначительный ремонт мотора. Возле него мы оставили механика с условием, что на следующий день я вместе с другим летчиком вернусь — и мы парой перелетим на новый аэродром.
На следующий день в послеобеденный час мы вернулись за самолетом и узнали о трагедии, случившейся ночью.
Едва стемнело, как в дом, где до этого жили мы с адъютантом, ворвались бандиты. Они зверски истязали, а затем ножами убили старика. Его жену мерзавцы повесили на крыльце дома, приколов на грудь старой женщине клочок бумаги с надписью о том, что такая участь ожидает каждого, кто посмеет помогать Советской Армии.
Бандеровцы подожгли еще два дома и устремились за околицу села к самолету. Но тут их ждал отпор. Механик, предупрежденный о налете банды, сел к пулемету в кабине стрелка. Едва бандиты приблизились к «ильюшину», как их встретила очередь крупнокалиберного пулемета. Пыл с них немедленно слетел, и они кинулись наутек.
До утра механик не покидал самолета, опасаясь вторичного нападения. Мы связались с войсками МВД и рассказали о случившемся. Вскоре в деревню на нескольких машинах прибыли автоматчики. К вечеру банда перестала существовать. Мы с почестями похоронили погибших от рук предателей крестьян и дали слово жестоко отомстить за смерть ни в чем не повинных людей.
Война шла все дальше и дальше на запад. На пути наступающих советских войск встали Карпаты. Наша эскадрилья располагалась в районе городов Кросно и Яслы. Нелегко воевать в горах, нам же приходилось вдвое тяжелее. Позиции немцев проходили в Карпатах, а наши войска располагались в предгорьях. Гитлеровцы имели возможность незаметно перебрасывать войска с участка на участок, создавать временами численный перевес.
В этих условиях воздушная разведка приобретала исключительное значение. По нескольку раз в день летал я в горы, фотографировал вражеские позиции, наблюдал за передвижением живой силы и техники.
…Узкая лощина. С обеих сторон стоят высокие горы. День довольно ясный, но вершины затянуты облаками. Эта картина хорошо знакома жителям Алма-Аты, Фрунзе и других городов, расположенных у подножья гор.
В мою задачу входило пролететь этой лощиной, развернуться и по ущелью, находящемуся неподалеку, вернуться домой.
Лечу. По мере того, как углубляюсь в горы, погода начинает портиться. Нахожусь в воздухе уже двадцать минут. Неожиданно вижу впереди четыре точки. Противник!
Что за самолеты? Как быть? Развернуться и уходить нельзя — слишком узка лощина. Нельзя и перевалить через горы — они высоки, а самолет тяжел. А воздушного боя необходимо избежать. «Ильюшин» буквально начинен противопехотными зажигательными снарядами. Это страшно. Достаточно одного попадания — и машина превратится в факел.
Точки все ближе и ближе. Теперь уже ясно вижу, что навстречу летят четыре истребителя противника «Ф-190». Они идут двумя парами — одна чуть выше, а другая на той же высоте, что и я.
Может быть, все же попытаться уйти через горы? Нет, исключено. Даже если машина вытянет, то я подставлю немцам живот — и они шутя расстреляют самолет.
Выход один — идти в лобовую атаку и как можно дороже взять за свою жизнь, идти на таран. Эти мысли мгновенно пролетели в голове. Ведь в воздухе бой длится иной раз даже не минуты, а секунды.
Пускаю два реактивных снаряда. Оставляя за собой шлейф из огня и дыма, они идут в сторону немецких самолетов. Тут же стреляю из пушек, даю несколько пулеметных очередей. Затем вновь пускаю пару реактивных снарядов.
И фашисты пугаются. Вижу, как они освобождаются от бомб и, круто взяв в сторону и вверх, исчезают в облаках. Мне даже не верится, что четыре быстрых машины ушли от боя с одним штурмовиком, но факт остается фактом. Да, не те нынче гитлеровцы, какими были в начале войны. У них сейчас летает зеленая молодежь, предпочитающая бежать при встречах с нашими самолетами. Что ж, так и должно было случиться. Прошли времена, когда они господствовали в воздухе. Теперь на нашей улице праздник.
Лощина становится все шире. Здесь у врага есть зенитные установки, и я перехожу на бреющий полет. Лечу около самых гор километров двадцать, делаю круг и на бреющем полете вхожу в другое ущелье. Проходят минуты две-три полета — вижу колонну пехоты. Тысячи три солдат движутся в сторону фронта.
Цель для атаки идеальная. Дорога шириной не больше пятнадцати метров идет вдоль отвесных скал, а с другой стороны — пропасть.
Стреляю из пулеметов. Колонна залегла. Тогда сбрасываю снаряды с зажигающим веществом. Вылетаю из ущелья, закладываю глубокий вираж, едва не касаясь крыльями деревьев, разворачиваюсь и вновь вхожу в ущелье уже с другой стороны. Страшная картина открывается взору: гитлеровцы пытаются лезть по отвесным скалам, срываются в пропасть. Бью по колонне из пушек и пулеметов, сбрасываю остатки зажигательных снарядов. Колонна перестает существовать.
…Сандомирская операция. Наземные войска, преследуя отступающего противника, с ходу форсировали реку Вислу и заняли небольшой плацдарм. На кусочке земли закрепились пехота и несколько десятков артиллерийских батарей. Шли изнурительные бои. Моя эскадрилья, выделенная в то время для ведения авиаразведки, от зари до темна находилась в воздухе. Мы следили за тем, чтобы противник незаметно не подбросил свежие силы, докладывали о самых незначительных передвижениях немцев.
За каждым летчиком был закреплен определенный участок, на котором все было изучено до мелочи. Казалось, исчезни куст или дерево — и это немедленно бросится в глаза. Такой порядок гарантировал точнейшие сведения разведки.
В один из полетов — было это рано утром — в своем квадрате я заметил движение танков и пехоты противника. По двум дорогам, по самым скромным подсчетам, к линии фронта двигалось около ста пятидесяти танков и до двух полков пехоты. Немедленно докладываю на КП: — По двум дорогам к линии фронта идут танки и пехота. — Проверьте, — слышу голос в шлемофоне. — Проверьте еще раз.
Разворачиваюсь, захожу с противоположной стороны и тут попадаю под бешеный огонь зениток. Начинаю маневрировать, резко меняю скорость и высоту. Прорываюсь сквозь огонь и вновь ясно вижу колонны.
Повторяю донесение на командный пункт. Для ускорения удара прошу по радио до прилета на аэродром подготовить мне группу для штурмовки. На КП минутное молчание. Я повторяю просьбу. Тишина. И тут слышу голос генерала Рязанова. — Идите на аэродром. К вашему прилету группа будет готова.
Выжимаю из «ильюшина» все, что он может дать, и вскоре приземляюсь на своем аэродроме. Полк в полной готовности. Оружейники быстро подвешивают бомбы к моей машине. Занимает свое место стрелок.
Взлетаем. Веду группу на цель. Появляемся над скоплением танков и пехоты, когда те уже следуют в боевом порядке для атаки.
Пикируем, сбрасываем бомбы, бьем из пушек и пулеметов. Вновь набираем высоту и накрываем пехоту пулеметным огнем.
Танки останавливаются, пехота залегает. Еще заход, еще и еще. Вижу, как горит уже по крайней мере до десяти танков. На земле паника. Бежит пехота, танки ползут в разные стороны и давят своих же солдат.
Боеприпасы у нас на исходе. Нужно идти домой. И тут вижу новую группу штурмовиков. Это идет нам смена.
Летим домой. Оружейники уже наготове. Летчики и стрелки помогают им. Механики тоже снаряжают самолеты. Дело идет хорошо, но мне кажется, что все непростительно медлят! Хочется кричать, подгонять. Ведь там, в нескольких десятках километров, идет бой, там нужна наша помощь.
Наконец взлетаем, идем к цели. Бьем, бьем, бьем… От колонны остается одно воспоминание. Видны дымящиеся танки. До сих пор я бережно храню кадры фотоснимков, сделанные во время того памятного боя. В ходе атак я включал камеру, и теперь на всю жизнь есть у меня память о Сандомирском плацдарме.
Закончив разгром колонны, мы всей группой на бреющем полете прошли над расположением наших войск, находящихся на западном берегу Вислы. Из кабины самолета я видел, как наши пехотинцы кидали в воздух пилотки, махали руками. Это ли не высшая награда летчикам за помощь!
Вскоре войска Первого Украинского фронта перешли в решительное наступление. Мы поддерживали его с воздуха. Вели разведку, штурмовали пехоту и танки гитлеровцев, которые стремились любой ценой приостановить порыв наступления.
В дни стремительного марша на запад, когда река Висла была уже далеко позади, я узнал, что за Сандомирскую операцию представлен ко второй Золотой Звезде Героя Советского Союза. Друзья горячо поздравляли меня, а я в это время думал о том, что нужно, непременно нужно найти в себе новые силы, чтобы оправдать высокую награду Родины.
Войска фронта перешли границу Германии. Мы летали уже над той самой землей, с которой пришел враг на священную землю наших отцов. Гитлеровская армия агонизировала. Летчик-штурмовик, дважды Герой Советского Союза, Талгат Якубекович Бегельдинов, «Илы» атакуют», 1966г.
Операция под Корсунь-Шевченковским золотыми буквами внесена в историю Великой Отечественной войны. Признаться, в то время я не представлял себе величины и значения боев, развернувшихся в районе этого небольшого украинского города. Лишь спустя несколько лет, будучи слушателем военной академии, слушая лекции и изучая материалы архивов, я понял, что участвовал в очень важной операции.
Корсунь-Шевченковская операция осуществлялась войсками Первого и Второго Украинских фронтов. Их части одновременно наносили сходящиеся удары по вражеской группировке. Первый Украинский фронт действовал юго-восточнее Белой Церкви, Второй Украинский фронт — севернее Кировограда.
Окружение немецко-фашистских войск началось в конце января 1944 года. Необычной была эта зима на Украине. От дождей почва превратилась в непролазную грязь.
Гитлеровское командование не ожидало удара наших войск в такую распутицу. Несмотря на бездорожье, войска Советской Армии в ходе ожесточенных боев сломили сопротивление противника и двадцать восьмого января завершили окружение неприятельской группировки в районе Звенигородка. В «котле» оказались девять пехотных дивизий, танковая эсэсовская дивизия «Викинг», эсэсовская моторизованная бригада и другие части и подразделения.
Сняв с соседних участков фронта воинские части, в том числе и танковые, немецко-фашистское командование предпринимало отчаянные попытки прорвать кольцо окружения. Большую надежду гитлеровское командование возлагало на транспортную авиацию. С ее помощью оно рассчитывало снабжать окруженные войска боеприпасами и продовольствием. Однако все попытки противника вызволить свои войска из «котла» оказались безуспешными. Семнадцатого февраля вражеская группировка была уничтожена.
В этих условиях на штурмовую авиацию ложилась большая нагрузка. Мы вели разведку, наносили штурмовые удары по танковым соединениям, пытавшимся прорваться на помощь окруженным войскам.
…Пасмурным утром наша эскадрилья вылетела на штурмовку танковой колонны. Оказалось, что немцы сделали за ночь стремительный бросок, и в момент, когда мы прилетели в заданный квадрат, они уже вступили в бой с нашими танкистами.
Сверху картина танкового боя была отчетливо видна. Около полутора сотен машин с белыми крестами на башнях двигались по полю, текли по оврагам и балкам. На их пути встали несколько десятков наших танков.
Мы развернули самолеты и пошли в атаку. Немцы настолько увлеклись, что заметили «черную смерть», когда она уже обрушилась на их головы. Как тараканы, поползли в разные стороны вражеские танки. Но разве можно уйти, скрыться от «Ильюшина-2»?
Атакуем еще и еще раз. Уже не меньше дюжины машин пылает. Наши танкисты довершают разгром.
Возвращаемся на свой аэродром, чтобы пополнить запас бомб и тут же вновь подняться в воздух. Но что это? Вижу внизу большой овраг, буквально до краев наполненный вражеской пехотой. Докладываю об этом на КП. — Разрешите атаковать? — Атакуйте.
Бреющим полетом идем над оврагом и поливаем гитлеровцев из пушек и пулеметов. Оставив сотни трупов, солдаты кидаются в поле. Мы разворачиваемся, заходим со стороны поля и, как цыплят, вновь загоняем немцев в овраг. В овраге творится что-то невообразимое. «Утюжим» пехоту до тех пор, пока у нас не иссякают боеприпасы.
Тут следует оговориться. Еще несколько месяцев назад штурмовики ни за что не осмелились бы атаковать наземные цели до последнего снаряда, до последнего патрона. Сделать это — означало остаться беззащитными в случае встречи с истребителями противника.
Но в районе Корсунь-Шевченковского наша авиация безраздельно господствовала в воздухе. Бывали не дни, а целые недели, когда фашистские самолеты не смели подняться со своих аэродромов. А если поднимались, то немедленно становились добычей наших летчиков. Воздух, как мы говорили, был чист.
Все дни, пока наземные войска все туже и туже затягивали узел вокруг Корсунь-Шевченковского, мы с воздуха разили врага. Близилась развязка. Немцы предпринимали бешеные попытки разорвать кольцо. Тщетно. Тогда с помощью транспортных самолетов они начали вывозить из «котла» высший офицерский состав и документы.
Как-то под вечер наша эскадрилья возвращалась домой после штурмовки танков. Летим над Корсунь-Шевченковским. И вдруг на аэродроме замечаю пятерку «Юнкерсов-52». Самолеты стоят около взлетной полосы, людей возле них не видно. Ясно, что они готовятся ночью вылетать в свои тылы.
— На аэродроме вижу пять «Ю-52». Разрешите атаковать? — докладываю на КП. Тут же с КП поступила команда уничтожить самолеты.
Мне не верилось, что в самолетах нет людей. Где-то в глубине души была мысль о том, что они забрались в машины, едва «ильюшины» появились над аэродромом. Правда, закон войны и простая логика подсказывают, что в случае налета авиации нужно немедленно бежать возможно дальше от предмета атаки, но какая уж тут логика, если бьют со всех сторон, не дают дышать.
Мы вошли в пике. С первого же захода подожгли два «юнкерса». Из самолетов стали выпрыгивать немецкие офицеры: бросая портфели, чемоданы, они кидались в разные стороны. Значит, не обмануло меня предчувствие!
Делаем второй заход, поджигаем три оставшиеся самолета и «гладим» аэродром, по которому рассыпались немцы. Довершая разгром, мы всей огневой мощью эскадрильи обрушились на склады и сооружения, уцелевшие после предыдущих налетов нашей авиации.
О панике, царившей в окруженных войсках, свидетельствует такой факт. Однажды после выполнения задания наша эскадрилья возвращалась домой. По дороге от Городища к Корсунь-Шевченковскому я увидел, что на шоссе стоят два ряда грузовиков. В колонне не меньше двухсот машин. Удивило то, что автомашины с грузом стоят среди поля и не видно ни шоферов, ни охраны.
Запросил по радио разрешения атаковать колонну. С КП предложили от атаки воздержаться. Мы набрали высоту, построились в круг с тем, чтобы сразу после получения приказа обрушиться на колонну.
Через несколько минут слышу в шлемофоне взволнованный голос генерала Рязанова: «Отставить атаку! Отставить атаку!»
Что ж, приказ есть приказ. Пошли на аэродром. Лишь через несколько дней узнали, что колонна эта была брошена шоферами. За ней следили разведчики наземных частей. Атакуй я грузовики, погибла бы масса боеприпасов и обмундирования, которые в конце концов целехонькими попали в наши руки.
С операцией в районе Корсунь-Шевченковского связано у меня еще одно интересное воспоминание. Собственно, интересным оно кажется сейчас, а в те дни причинило немало забот и волнений.
Еще в дни разгрома под Москвой зимой 1941 года немцы изобрели приспособление, с помощью которого уничтожали железнодорожные пути. Не берусь точно описать его, но представляло оно собой нечто вроде двух огромных лемехов плуга. Их цепляли к паровозу. Плуг ломал шпалы пополам, а рельсы, упираясь в покатые щеки, изгибались и лопались. Паровоз за час уничтожал двенадцать-пятнадцать километров полотна.
Именно такой паровоз и орудовал между Первомайском и Малыми Висками. Зная о том, что участь окруженной группировки предрешена, что предстоит откатываться дальше на запад, гитлеровцы с помощью своего приспособления разрушали железные дороги.
Уничтожить паровоз командование приказало мне. Началась охота. Должен сказать, что противник попался на редкость хитрый, опытный и осторожный.
Еще вчера, пролетая над этими местами, я видел стальные нити рельсов. Сегодня их нет. Но нет и паровоза. Тщетны все попытки обнаружить врага.
На помощь пришла наземная разведка.
Нахожусь на КП аэродрома в первой готовности. Получаем сведения, что паровоз орудует около Малых Висок. Лечу туда, вижу следы его варварской работы, а самого паровоза и след простыл. И так день за днем. Начинаю терять терпение. А командование не дает покоя, требует немедленного уничтожения проклятого паровоза. Ведь за день он причиняет столько вреда, что нужна неделя для восстановления, нужны материалы, затраты труда сотен солдат и офицеров инженерных войск. Мало того, пока восстанавливается путь, задерживается доставка грузов наступающим войскам.
В один из дней, когда о паровозе не было никаких сведений, я вылетел на разведку. Собрал данные о позициях немцев, сфотографировал расположение артиллерии и закопанные в землю танки. Лечу на свой аэродром.
Неожиданно вижу внизу тень паровоза. Именно тень. В лучах заходящего солнца она кажется неправдоподобно большой, уродливой. Тень движется, но дыма нет, не видно и самого паровоза. Резко снижаюсь и тут только понимаю, почему бесплодной была охота. Сверху на паровозе смонтирована площадка, на которой уложены снег, комья земли, кусты.
Я даже вскрикнул от радости. Ну, теперь ты от меня не уйдешь! Захожу сбоку, беру паровоз в прицел, атакую. Впустую. Машинист резко дает ход — и мои снаряды идут мимо цели. Атакую вновь, и вновь безрезультатно. Чувствую, что в будке паровоза сидит опытный человек, следящий за каждым моим движением.
Необычный поединок самолета с паровозом длился около пятнадцати минут. Наконец снаряд попал в котел. Облако пара поднялось метров на двадцать, паровоз остановился. Я зашел сбоку, прошил его очередями из пушек и пулеметов. Развернулся и, зайдя с другой стороны, в упор выпустил реактивные снаряды. Паровоз превратился в груду металла. Делаю круг, убеждаюсь, что сработал чисто, фотографирую и лечу домой.
После разгрома Корсунь-Шевченковской группировки наш корпус участвовал в Яссо-Кишиневской операции, а потом был переброшен на Первый Украинский фронт. Летчик-штурмовик, дважды Герой Советского Союза, Талгат Якубекович Бегельдинов, «Илы» атакуют», 1966г.
Поздняя осень 1944 года. Второй Украинский фронт. Моя отдельная разведывательная эскадрилья стоит на полевом аэродроме в районе небольшого польского городка Кросно. Однажды вечером, когда закончились боевые полеты и мы, наконец, могли вздохнуть, раздался звонок из штаба полка.
— Бегельдинов! — Слушаю Вас. — Направляем в вашу эскадрилью летчика. Пока на задания его не отправляйте. Присмотритесь. Дайте тренировочные полеты строем на боевое применение, облет района боевых действий, когда будет готов к выполнению боевых заданий — доложите мне. — Ясно, — ответил я.
Утром передо мной предстал лейтенант. Одет с иголочки, подтянут. Четко доложил, что прибыл для прохождения дальнейшей службы.
Знакомлюсь с личным делом. Ого! Новичок — то, оказывается, бывалый имеет более сорока часов налета на штурмовике. Невольно вспомнилось, как мы с Чепелюком прибыли в часть, имея всего по одиннадцать часов.
Новичок быстро освоился, перезнакомился со всеми летчиками, стрелками, механиками. А тем временем эскадрилья несла нелегкую службу. По три-четыре раза в день поднимали мы в воздух машины — вели разведку, бомбили вражеские войска. Когда же все отправлялись на отдых, я летал — с новичком.
Прошло более месяца тренировочных полетов.
— Считаю, что готовы к боевому полету, — сказал я новому товарищу. — Если можно, то я еще полетал бы с вами, — честно признался он. Что ж, без уверенности в полетах человека в бой не пошлешь. Еще несколько дней прошло в тренировочных полетах. — Ну, как чувствуете, готовы? — Еще бы…
И вновь мы ежедневно летаем с ним.
Тем временем отношение в эскадрилье к новичку резко изменилось. Уже не раз летчики обращались ко мне с вопросами, дескать, в чем дело, почему летчик целые дни изнывает от безделья, почему его не пускают в бой? Кое-кто стал с неприязнью посматривать на него. Новичок, конечно, понял это и в один прекрасный день наконец заявил, что он чувствует себя готовым к выполнению боевого задания.
Рано утром мы с ним вылетели парой под прикрытием четырех истребителей под командованием Михаила Сайкова на разведку.
Подлетаем к линии фронта. Немцы открывают заградительный огонь. Новичок держится строго. Проходим огонь. Но буквально через несколько минут попадаем под огонь минимум трех вражеских батарей. Тут уж не зевай. Нужно маневрировать, иначе неизбежно будешь сбит. Даю команду ведомому маневрировать от зенитного огня так, как маневрирую я.
И тут происходит невероятное — мой напарник дает полный газ, вырывается вперед и летит по прямой без всякого маневра, уходит все дальше и дальше. Он летит в сплошных разрывах зенитных снарядов.
Связь у нас с ним была налажена прекрасно. Еще на земле договорились, что в случае беды он должен резко, развернуться на девяносто градусов, выйти на свою территорию, а там настроиться на наземную радиостанцию, которая приведет его на свой аэродром. Кричу в микрофон: «Девяносто градусов!»
Ни слова в ответ. Летит по прямой, даже не пытаясь произвести маневр. Даю полный газ, пытаюсь догнать его, но тщетно. В любую секунду может стать жертвой зенитчиков. Что делать?
— Михаил, — обращаюсь к командиру звена прикрытия, — парой прикройте меня, а пару пошли за моим ведомым. Пусть немедленно вернут его обратно. — Понял! — ответил Сайков. Тотчас два истребителя кинулись вдогонку за «илом».
Времени, чтобы наблюдать за исходом этой не совсем обычной операции, у меня не было. В сопровождении двух истребителей полетел выполнять задание.
Выполнив задание и подлетая к своему аэродрому, я начал думать о том, как следует поступить с летчиком, нарушившим самое святое правило.
Приземлился. Но что это? Мой ведомый на аэродром не вернулся. Сбит? Погиб? Истребители, посланные за ним вдогонку, рассказали, что все их попытки повернуть «ИЛ» остались безуспешными. Более ста километров в глубь территории врага шли они, но горючее было уже на исходе, и истребители повернули обратно.
Все мы молча слушали рассказ летчиков.
Признаться, мысль о том, что новичок умышленно ушел за линию фронта, не приходила мне в голову.
В штаб полка мы доложили о том, что один штурмовик не вернулся с задания. Я подробно рассказал обо всем. В полку пожали плечами, дескать, и такое бывает. Долго переживать случившееся не пришлось — началось мощное наступление, и мы чуть ли не ежедневно меняли полевые аэродромы.
Лишь через несколько месяцев мы узнали, что произошло в тот злосчастный день. Рассказал об этом стрелок, находившийся на самолете новичка.
… Я никак не мог сообразить, что произошло, когда летчик, дав полный газ, стал уходить все дальше и дальше. Я ему кричал, но он ни на что не реагировал. Каким-то чудом проскочили зенитный огонь. Тут подлетели два наших истребителя. Они проходили буквально под самым носом „ила“. И тут ничто не помогло. Мы продолжали лететь на территорию, занятую немцами. Истребители оставили нас, когда мы уже углубились километров на 150 в тыл врага. И тут будто просветление нашло на летчика. Он вдруг полетел обратно. Но, увы, попасть домой нам было не суждено. Километров восемь не долетели до линии фронта, и кончилось горючее. Он, не выпуская шасси, посадил машину на поле. Страшно было смотреть на летчика. Видно, он понял, что случилось непоправимое. Пот крупными каплями выступил на его лице, мокрые волосы выбились из-под шлема.
— Что будем делать? — глухим голосом спросил он. Ответить я не успел. Со всех сторон к самолету бежали немцы. Я открыл огонь из пулемета. Летчик выхватил пистолет. А немцы все ближе и ближе. Меня дважды ранило. Когда немцы были рядом с машиной, летчик пустил себе пулю в висок. Я попытался сделать еще несколько выстрелов, но потерял сознание… — Ну, а дальше что было? — А дальше — лагерь для военнопленных. И голод, побои. Несколько дней назад наши танкисты освободили лагерь и я ушел. Вот, нашел свою часть…
Мы молча слушали рассказ товарища. И у каждого в голове был один вопрос: так кто же он, тот самый летчик? Трус? Нет, трусом его назвать нельзя. И уж, конечно, не предатель. Кто же? Честно говоря, я до сих пор не могу дать себе ответа на этот вопрос. И с тех пор я непременно рассказываю об этом эпизоде всем новичкам. Пусть знают, что и такое бывало на фронте, пусть знают, что война не прощает даже минутной слабости, даже мгновенной растерянности.
На память невольно приходит гибель еще одного нашего летчика Владимира Потехина. Было это в районе города Кривой Рог. Наш полк беспрерывно летал на бомбежку гитлеровских танковых колонн.
В тот день мы вылетели двумя группами на село Недайвода. Одну группу вел Пошевальников, другую — Потехин.
При подходе к цели попали под сильнейший зенитный огонь и были атакованы истребителями. Группа Пошевальникова, в которой летел и я, сумела быстро отбомбиться и уйти. А у Потехина оказался поврежденным самолет.
Я ясно видел, как его «ИЛ» быстро снижается, оставляя шлейф черного дыма. Стрелок непрерывно вел огонь по истребителям. Последним усилием Владимир направил горящую машину в танковую колонну. И пока он не врезался в самую гущу танков, стрелок вел огонь. Взрыв! Прощай, Володя Потехин, прощай боевой друг!
Так же погиб на территории Польши летчик нашего полка Виктор Чернышев.
Да, и воевали, и погибали люди по-разному. И если имена героев на всю жизнь врезались в мою память, если они до сих пор часто снятся мне, хотя после войны прошло больше двадцати лет, то фамилии того новичка я не помню. Фронтовая память хранит лишь то, что дорого и свято. Летчик-штурмовик, дважды Герой Советского Союза, Талгат Якубекович Бегельдинов, «Илы» атакуют», 1966г.