Живые, знайте и помни­те!⁠⁠

Воспоминания коллеги о времени оккупации в 1942 году. Тогда ему было 6 лет.

"Чем дальше те события, тем ярче вспоминаю ту страшную картину увиденного и пережитого в детстве. И не дай Бог, другому поколению быть свидетелем увиденного и пережитого.
После неудачи советских войск под Харьковом немецко-фашистские войска начали продвигаться к Сталинграду и прорвались на Кубань.
Огромная территория оккупированной Кубани и предгорье северного Кавказа.
: Краснодар, Адыгея, Армавир, Кропоткин, Анапа, Новороссийск, Ейск, Темрюк, Тамань, десятки маленьких и больших кубанских станиц и хуторов, и единственная дорога на побережье Черного моря и кавказской нефти через Ростов и Краснодар. Везде и всюду немцы, немцы, их сателлиты румыны и венгры. Мотоциклы, собаки, длинные громадные машины. Танки, тягачи, пушки, дальнобойные орудия на колёсах и на гусеничном ходу, санитарные машины, лошади, повозки, полевые кухни. Всё в движении и ужасный страх! На детские плечи моего поколения колесо войны обрушилось всем ужасом своей жестокости. По мере приближения фронта фашистские лётчики с садистской хладнокровностью усиливали бомбёжки по нашей станице. Уже в начале лета 1942 года в небе над нашей станицей появились первые фашистские самолёты, упали первые фашистские бомбы. А 12 августа 1942 года наши войска оставили город Краснодар. Через центральные улицы станицы хлынул громадный поток из военной техники, отступающих красноармейцев, огромного количества беженцев и разного рода домашнего скота. С ожесточённой бомбардировкой фашистская авиация начала бомбить эти потоки, не различая войсковые колонны и мирных беженцев. На обочинах дорог валялось множество трупов людей и животных. Убирать их было некому, да и не успевали потому, что немцы стремительно наступали на Новороссийск.
Отступающие красноармейцы выглядели очень измотанными, уставшими и грязными. Жители станицы, чем могли, помогали им. Это была тягостна картина, все старались молчать. Люди лишь спрашивали: «Где немцы?» Солдата старались не отвечать. Только отдельные из отступающих красноармейцев подходили к стоящим у дороги станичникам и старались хоть как-то успокоить их добрыми словами. Поток беженцев, отступающих красноармейцев, техники и скота был настолько велик, что на улицах станицы воцарился полный хаос. Первая, самая страшная бомбардировка по станице была в середине августа 1942 года. Было воскресение. В центре станицы собралось много народа, большое количество беженцев и солдат отступающих частей, внезапно в небе появились немецкие самолеты и начали сбрасывать бомбы прямо по скоплению людей. Через считанные минуты площадь и центральные улицы станицы окутались пылью, грязью и обагрились кровью. В результате этого варварского налёта было убито более 30 мирных жителей станицы, в основном женщины и дети. Количество убитых и раненых среди красноармейцев и беженцев было еще больше. Раненные люди кричали и взывали к помощи. Раненные животные бились в агонии. Внутренности животных и людей были разбросаны взрывной волной и висели на проводах телефонных столбов и на заборах. В одной подводе среди колонны беженцев было убито 4 женщины и один мужчина обе лошади также были убиты. В разбитой и окровавленной телеге среди одеял и подушек чудом уцелела 3-х летняя девочка. Она была в шоке, плакала и все время повторяла; «Где мама? Где мама». Тело матери было разорвано на три части.
Живые, знайте и помните!
Те страшные минуты, когда после каждой бомбёжки уцелевшая мать прямо в огороде закапывала фрагменты тела своего ребёнка. Пока в разуме, помните! Я это видел!
Вечером на большой скорости в нашу станицу ворвалась группа немецких мотоциклистов. Они что-то кричали, размахивали автоматами и без разбора стреляли в разные стороны. Видимо это была немецкая разведка, призванная проверить, нет ли в станице советских войск. На перекрёстке улиц Весёлая и Подгорная они наткнулись на группу отступающих в горы раненных беспомощных красноармейцев, многие из которых передвигались на костылях и даже при помощи обычной палки, фашисты тут же их расстреляли в упор из автоматов.
Наша станица Северская превратилась в сплошной гул, лязг, шум и суету. Казалось всему конец, и нет ни чего родного. Немецкая речь, немецкие флаги со свастикой и немецкие порядки, немецкие законы, немецкие паспорта и немецкие деньги. На заборах станицы появились листовки с приказами, за нарушение которых одна мера-расстрел. Передвижение по станице разрешалось лишь до 18 часов. Всякое передвижение с вечера до утра по станице запрещалось, за нарушение расстрел как партизана. Сотни жителей подвергались задержанию и аресту по малейшему подозрению в нелояльности к оккупационному режиму. Допросы в гестапо, это неминуемая смерть. На допросах широко применялись изощрённые пытки. Особо опасных для фашистов лиц отправляли в Краснодар, где находился главный отдел гестапо. В комендатуре началась регистрация всех жителей станицы, на предмет благонадежности к новой власти с обязательной отметкой в паспорте свастика с орлом. При регистрации всё население делилось на ряд категорий с точки зрения благонадёжности. Ежедневно под арестом или следствием находилось 200-250 человек. После регистрации начались массовые аресты всех «неблагонадёжных», с точки зрения оккупантов жителей станицы. В первую очередь были схвачены активные сторонники советской власти. Только в первые дни в гестапо было замучено 15 взрослых мужчин и 11подростков в возрасте 13-14 лет за подозрение в связи с партизанами и диверсии, и всем этим мероприятием курировал районный комендант майор Шульц. Для проведения карательных операций фашисты очень нуждались в пособниках из числа местных жителей. Кроме фашистской комендатуры в станице была создана управа, и назначен староста управы Калашников, бывший офицер Белой армии. Начальником полицейской управы был так же назначен бывший офицер Белой армии, житель станицы, Репин. Полицейские Седельников, Гусев, Исаева, Бондаренко, Костогрыз, Шкуро, Шакун, Иващенко. Шевченко. Люшня, Ткаченко. Каждому полицейскому, прямо на сходе станичников, Калашников обещал за усердие службы новым властям, одну дойною корову, одного барашка на мясо и один пуд муки в месяц. Конечно же, за счет грабежа местного населения. Полицейские занимались самим разнузданным поведением и грабежом, без всякой санкции могли арестовать любого человека. Всем жителям станицы на сходе, было объявлено, что за каждого убитого полицейского будут расстреливать 12 заложников из местных жителей. Эти люди шли на службу к фашистам из разных побуждений. Одни ненавидели советскую власть за то, что силой загоняли в колхоз, Другие, ещё в Гражданскую войну, воевали против Красной армии. Третьи были судимы за криминальные проступки, имели судимости и были обозлены на власть, некоторые под страхом наказания и смерти вынуждены были служить оккупантам. Но во все времена их называли предателями.
После освобождения нашей станицы от немецких оккупантов решением суда 8 полицейских были приговорены к высшей мере, расстрелу, Некоторые были приговорены к разным срокам заключения, некоторые исчезли бесследно, Шакун Алексей, сам повесился у себя дома в саду, до появления первых красноармейцев
Все посевы, виноградники, бахчевые, огороды с посадками и овощами в первые часы появления немцев и военной техники, превратились в сплошные дороги, стоянки военной техники и ремонтные площадки. В нашей станице немцы появились на рассвете, а к полудню все было уничтожено. Фруктовые деревья вырубались для маскировки военной техники. Ни кто не у кого не спрашивал и не думал, где будут жить настоящие хозяева и их дети. В считанные часы, уцелевшие и лучшие хаты, заняли немцы и их сателлиты. В здании родильного дома расположился немецкий штаб и главный каратель комендант майор Шульц. Полицейское управление разместилось в здании НКВД. Во дворе районного исполкома фашисты оборудовали лагерь для военнопленных. Сотни голодных красноармейцев томились под палящим солнцем, многие из которых были ранены и нуждались в медицинской помощи. Рядом с лагерем был общественный колодец, и охранники разрешали за 3 яйца брать местным женщинам воду. Большой страх и риск, но это давало возможность хоть, что то передавать пленным. Уцелевших коров, коз, свиней, овец, кур немцы и румыны забирали в первые дни появления и отправляли на свои кухни. Дойных коров брали не всех, но с каждой оставшейся коровы надо было сдать на кухню немцам 170 литров молока в месяц и 5 яиц в неделю с оставшейся курицы несушки. Советские деньги были отменены, но фрицы брали их. Чтобы изъять советские деньги немцы обложили местное население не вероятными поборами, надо было уплатить налог на собаку 110 рублей за кошку 60 рублей и общий налог со двора в размере 300 рублей. Это были огромные суммы, уплата которых обрекала людей на голодную смерть. Под предлогом поиска партизан и красноармейцев немцы начали обыск во всех домах станицы. Немцы, как саранча, врываясь в дома жителей, брали всё ценное, что им попадалось и, что хотели. Костюмы, бельё, обувь, ценные вещи. Продукты, зерно, муку, обретая местное население на голод. У моей бабушки забрали самовар, у тёти патефон. У соседки Радченко забрали последнею овцу. Не посчитались, даже, с тем, что у этой женщины было 6 детей. В поборах особо свирепствовали румынские солдаты, которые часто ударялись в загул и жестокий разбой. Только за то, что моя мама не отдавала им ботву кукурузы, румын прикладом винтовки разбил ей голову. А 13 летнего Алёшу Ляшова румынские солдаты жестоко задушили просто за то, что оказывал сопротивление, не отдавая корову. Чтобы посеять страх фашисты усилили репрессии. Прямо у себя в доме были расстреляны семья стариков Коваленко и дедушка Митрофан Вовченко за то, что укрывали советского разведчика. Дома была расстреляна мать пятерых детей тётя Настя Тарасова за то, что не хотела отдавать корову немцам. У себя дома был убит дедушка Степан Ефимович Шандала. Рано утром фашисты вывели в одних рубашках 2-х измученных девушек и на виду станичников расстреляли их. Кто они, эти безымянные девушки?
Живые, знайте и помните. Нет давности времени этому преступлению!
На сходе, жителей станицы, от имени установившейся власти на ломанном русском языке и с помощью переводчика, всегда выступал майор Шульц, и как всегда начинал словами: «Красная армия разбита. Власть великой германии установлена навсегда, колхозы распущены, вы свободны». Передовые немецкие части продвинулись до станицы Крымская (сегодня город Крымск). Наш район стал тылом и плацдармом для пополнения и укрепления передовых позиций немецкой армии и позицией постоянных бомбёжек советскими самолётами. Днём движение поездов, техники и солдат немного затихало, начиналось самое страшное, налёт и бомбёжка советскими самолётами. Гул груженых бомбардировщиков наводил на нас ужас, а сброшенные бомбы не разбирались, уничтожали одинаково и оккупантов и местное население, и взрослых и детей, а след той жестокости военного детства, огромный шрам на моём теле от немецкого солдата, механика самоходки. Передвижение по станице и общение взрослого населения только при наличии документа с орлом и немецкой свастикой. Школы не работали, дети в школу не ходили. Некоторые школы оборудовали в немецкие столовые, лазареты и канцелярии. В классных комнатах школы № 44, имени Крупской, и в здании зимнего кинотеатре немцы устроили конюшни для лошадей и там же в казармы для проживания своих солдат. В здании школы № 43 имени Кирова, фашисты организовали заведение для господ офицеров, куда доставляли (как обычно после ареста) красивых девушек и молодых женщин для развлечения и утехи господ офицеров. Казалось бы, всему, к чему казачество привыкло за сотни лет, конец! Но взрослые всё равно верили в будущее Красной армии. Даже в этих страшных условиях местное население имело связь с партизанами, и использовали детей в качестве связных. Одно слово «партизан» для немца наводил ужас. При упоминании этого слова неминуемые допросы и пытки в гестапо. Так они схватили худого сгорбленного старичка и с видом победителей без суда и следствия повесили его у всех на виду. На груди у него висела табличка «Я партизан», а у его босых ног была прибита табличка, где было написано чёрной краской «Всем будет это, кто будет скрывать партизан» Даже на маленьких детей фриц тыкал пальцем и кричал: «Партызана! Пух, пух». Чтобы добывать, сведения о противнике партизаны вынуждены были, с большим риском для жизни, посылать в станицу разведчиков и использовать детей в качестве связных. Используя их информацию, они регулярно наносили удары по объектам фашистов в станице. Только после войны мне мама рассказывала и показывала место явки, партизан с жителями на краю станицы за кладбищем. Дети днём, если не было бомбёжки или обстрела, по станице передвигались свободно, ни кто нас не трогал. Лето, жара, мама надевает на меня майку и под каким-то предлогом отправляет к тете Паше, которая жила на краю станицы, не далеко от кладбища, а домой возвращался, майка уже была перевернута передом назад. Когда тетя Паша переворачивала на мне майку, она говорила, что так лучше, пусть мама увидит, что ты не грязнуля, эта сторона чистая, и только когда я, уже был взрослым мне, мама часто напоминала, что это был сигнал, понятным только взрослым, кто поддерживал связь с партизанами. Если я возвращался домой в перевёрнутой майке, спим в хате спокойно, если майка оставалась не перевёрнутой, все спим в окопе, там тесно, но не страшно. Сигнал перевёрнутой майки означал, что партизаны будут вести обстрел по железнодорожному вокзалу и железной дороге на Новороссийск. По маслозаводу и МТС, где выполнялись работы по ремонту и восстановление военной техники. В таком случае смерть была не минуемая только от прямого попадания снаряда или мины в окоп. Окопы рыли буквой «Z» они спасали от осколков разорвавшихся мин, снарядов и бомб. Благодаря таким сигналам предупреждения и взаимодействия партизан с местным населением многие дети и взрослые остались живы. Бомбёжки днем и ночью, обстрелы днём и вечером, привыкали, но было очень страшно. По звуку самолёта мы хорошо научились понимать, чей самолёт, наш или немецкий, пустой или с бомбами. После разрыва первых бомб, кто оставался, жив, молился Богу и ждал последний «заход» самолета. После каждой такой бомбёжки, кто оставался, жив, ходили в разбитые хаты собирали и хоронили мертвых. Ни кто не знал, кто будет убитым в следующую бомбежку. Когда наступало затишье, большую часть времени, мы подростки, проводили рядом с немецкими солдатами, возле военной техники, нам это было интересно, а немецким солдатам было интересно фотографироваться с нами. До прихода Красной армии все, фотографии, где мы были с немецкими солдатами, и немецкие деньги взрослые, почему-то уничтожали. Наша обязанность заключалась в том, что бы собирать и таскать на кухню разные дрова, хворост, воду, мыть лошадей, бить вшей. Во дворе валялся кусок рельса, на котором камнем или простой железкой мы били вшей на немецких мундирах или мундиры обливали кипятком. Но самая нудная работа была для нас это сворачивать в рулончики бинты после стирки. В первый день, в нашей хате немцы установили радиостанцию, возле которой два или три солдата сутками сидели в наушниках, менялись, но там же и спали. Мы собирались кучей у открытой двери и наблюдали за этой «штукой». Мы не понимали, что это такое, но нам было интересно смотреть, как там мигают десятки лампочек разного цвета, что-то свистит, хрюкает, скрипит, непонятная мужская речь, крики и много красивых тонких и толстых проводов разного цвета. При удобном случае нам удалось утащить маленький аккумулятор с красивыми проводами и лампочками, сами не знали зачем, просто нам интересно было, потом лампочки подключать к аккумулятору. Рядом с хатой росло высокое дерево груши, немцы закрепили на этом дереве антенну, а к ней опять красивые провода. На соседней улице жил Ваня Шкира, он на год, два был старше меня, и разводил голубей. Кто-то из взрослых нам сказал, что этой штукой (антенной) солдаты хотят уничтожить всех голубей. Что бы немцы ни видели, ее надо вечером свалить с дерева и поломать, мы так и сделали, а немцы, это увидели только утром. Часто по вечерам, в большой комнате в бабушкиной хате, собирались немцы и до глубокой ночи устраивали коллективную пьянку. В комнате духота, жара, полураздетые фрицы в нательных рубашках. На столе водка, консервы, сигареты. На подоконниках пистолеты, в углу автоматы, винтовки. Пьют, курят, что-то орут, поют, сплошной дым, да ещё и патефон с пластинкой на немецком языке. Через стенку, в маленькой комнате бабушка кипятила воду, и только под утро после такого застолья я уже полусонный с бабушкой убирали, мыли посуду и доедали то, что оставалось на столе. Дети не понимали, взрослые не знали, зачем и за что расстреляли совсем молоденьких двоих парней и одну девушку. Они были не местные, так, наверное, и остались безымянными. Они стояли возле хаты со связанными руками сзади, на куче, годами не убираемого, старого навоза. У каждого на груди висела, какая то фанерка или картонка, спокойно смотрели на толпу народа, молчали. Помню, перед расстрелом, (это была весна, холодное и сырое утро, стоял туман) на перекрестке улиц Черноморская и Красная много народа, женщины плакали, переговаривались, а мы, дети, ни чего не понимали. Что говорил и читал немецкий длинный и тонкий офицер в очках, я не знаю, но стреляли трое румынские солдата, я это хорошо видел и помню. После залпа трёх румынов один парень и девушка свалились с кучи, а один под стенку хаты, кто-то стрелял дважды. Близко ни кого не подпускали, в оцеплении стояли немецкие солдаты с автоматами. С наступлением сумерек керосинки зажигать запрещалось. Керосинка, это стреляная гильза снаряда сплюснутым концом, внутри лоскут шинели и бензин. Каждый вечер приходил полицай (его, мы звали Митяка) и сообщал, куда и в какое время завтра выходить на сход или на работу. Ежедневные принудительные работы до предела изнуряли людей. И только одно послабление, фашисты разрешили, открыть церковь. И так почти семь месяцев в оккупации под немцами и их сателлитами и десять месяцев под постоянными бомбёжками и снарядами. Война изуродовала многие детские судьбы, поэтому поколение детей войны до конца своих дней будет люто ненавидеть фашизм.
Страшная картина увиденого и пережитый страх в детстве, осталась в моей памяти на всю жизнь. Лето, жара десятки, а может сотни не убранных по станице и вдоль дорог разлагавшихся трупов животных, красноармейцев и беженцев разного пола и возраста. Распухшие от давности и жары трупы напоминали толстые бесформенные брёвна. На разорванных частях тела, там, где было лицо и глаза сотни разной мошкары, рой мух и стаи птиц. Только по оставшимся клочьям одежды можно было различить труп красноармейца от цивильного беженца. Ветер разносил по станице ужасный смрад. Немцы близко не подходили. Очистить станицу от трупов было, приказано жителям под руководством местных полицаев, перешедшим на сторону немцев. О захоронении не думали. Таковых условий не было. Вилами или палками трупы укладывали на доски или на листы железа волоком тащили в вырытую яму или в ближайшую воронку от бомбы. Сбрасывали и засыпали землёй. Кто эти люди? Откуда они, кто и где оплакивает их долгие годы, в надежде увидеть живыми?
Господи! А сколько таких ям и воронок, наполненных безымянными людскими трупами на бывшей оккупированной фашистами территории? Вечная память им!
Поколение детей войны, пережившее ужасы и страх войны в детстве, вечно будет благодарны, всем кто приближал так долгожданный День Победы!
Вечная слава павшим в застенках гестапо, в лагерях смерти и умершим от ран.
Живые, храните память о тех, кто избавил нас от ужасов и страха войны!
Павел Петрович Черкасов."

Каждый год Павел Петрович делает рассылку по электронной почте всем коллегам. Каждый раз из его воспоминаний мы узнаем что-то новое, что было упущено в предыдущий раз. Есть у него воспоминания о послевоенном времени. Если Вам будет интересно, то я напишу еще один пост.