Записки бывшего могильщика (15)⁠⁠

Часть 15. Закат кладбищенской империи. У тебя здесь нет власти!

Говорят, у страха глаза велики. А еще, оказывается, от страха может тошнить, бывает трудно дышать и вообще, нет ничего хорошего в страхе. Много чего говорят о страхе, но ни слова о том, как его победить. Пару минут после услышанного приказа немедленно прибыть на кладбище организм медленно запускал свои сложные механизмы после тяжелой алконасыщенной ночи. Начав одеваться не слушающимися руками, я лихорадочно соображал, пытаясь понять, где я прокололся, что пошло не так. В голове была каша, из которой трудно было выудить что-то дельное. Я проверил свою «серую» книгу захоронов – она на месте, прокрутил события последних дней – всё чисто. Никаких зацепок, которые могли бы вывести меня на причину столь резкой смены отношения ко мне, ведь еще вчера я сообщил Палычу и криминальному элементу радостные новости об очередной прибыльной сделке. Мне нужно было время для анализа ситуации, но его у меня не было.

Я решил не ехать на такси, а сесть в трамвай, пройдя до дальней из двух расположенных рядом со мной остановок, надеясь, что утренний морозный воздух выгонит из меня хмель и даст столь нужную сейчас ясность голове, чтобы я мог трезво рассуждать и искать выход из сложившейся ситуации. Раз за разом прокручивая в голове все возможные комбинации, я брёл в сторону остановки. Меня трясло, морозило и вообще, я чувствовал себя отвратительно – страх делал своё дело уверенно, гоняя уставший организм по самым неприятным состояниям. Мои тяжелые думы прервал звонок – звонил Палыч. «Ты давай только не теряйся, езжай сюда, по-хорошему. Никто тебя убивать не будет. Он меня разбудил и сказал, что приволочёт тебя сюда, я предложил подождать, и мы ждём. Ты ведь не будешь пороть чепуху?». Я слышал эти слова как будто издалека, сквозь противный свист, давящий на уши. «Я еду» - всё, что я смог выжать из себя.

Самым противным было то, что я не знал, из-за чего весь сыр-бор. И опять я вспоминал, что же могло такого произойти в промежуток между семью вечера, когда я разговаривал с ними по телефону, и всё было просто замечательно, и шестью утра, когда звонок с кладбища вогнал меня в ступор. Сев в трамвай, я пытался решить, как себя повести по приезду, представляя сотни вариантов развития событий. Дурацкое хорошее воображение – от представленных картин тошнота опять подступала к горлу, а липкий мерзкий страх новой ледяной волной обдавал меня, заставляя трястись еще больше. Если честно, никакие проскакивающие мысли, мол, будь мужиком, соберись, ты косячил на свой страх и риск, ты знал, что тебя могут вскрыть, ты отвечаешь за свои поступки – никак меня не успокаивали. Я решил стоять на своём до конца. Убьют, так хоть останусь при своём.

Подходя к кладбищу, я увидел их сидящими втроём на лавочке – Палыч, Серёга и криминальный элемент. Тут меня как кольнуло, все кусочки паззла встали на свои места – днём ранее я не обратил внимания на поведение Серёги, на некоторые его вопросы, которые должны были вызвать мои подозрение и опасение. Но я был беспечен, опьянён водкой и большим кушем, все тревожные звоночки пропустил мимо ушей. Серёга, увидев меня, встал со скамьи и пошёл в сторожку. Я же, подходя к скамейке, из последних сил пытался скрыть свою дрожь, но организм предательски отказывался меня слушаться. Они встали, Палыч пожал протянутую мной руку, криминальный элемент молча с ухмылкой проигнорировал. «Ты нам ничего не хочешь рассказать» - спросил Палыч. «Нет, а что такое?» - я пытался говорить спокойно, но, чёрт побери, организм подвёл и тут, звучало это как вызов. Палыч было открыл рот, чтобы что-то сказать, как в глазах на мгновенье потемнело – я словил не слабый такой удар в лицо. Так как, подойдя к ним, я встал к скамейке, намереваясь сесть, ведь ноги меня не особо слушались и тряслись, как осиновый лист на ветру – через неё-то я благополучно и улетел. Встав и утерёв разбитую губу, я вдруг понял, что мне как то похер, что будет дальше. Может адреналин хлынул в кровь, а может мне мозги на секунду отшибло, но я спросил: «Это вообще за что?». «Ты вообще, гадёныш, берега попутал, что ли? Ты меня на моём кладбище наебывать вздумал, и еще смеешь спрашивать – за что?» - криминальный элемент продолжал кидаться на меня, удерживаемый Палычем. «Тише, тише, ты мне обещал, что мы с ним просто поговорим, ты не забывай, что он мой племянник» - Палыч пытался его успокоить. «Гавно и крыса твой племянник! Щенок, который возомнил себя невесть кем» - он продолжал кидаться на меня и даже еще раз вскользь попал по мне.

Через минут пять, когда он более менее успокоился и ушёл в машину покурить, орать на меня начал Палыч. Я уже сидел на лавке, держась за подбитую скулу и прижав салфетку к разбитой губе, как будто сквозь туман слыша доносившиеся со стороны Палыча крики о том, какой я неблагодарный, как они пригрели змею на груди и что-то еще в подобном духе. Мои глаза налились слезами, не от боли, а от обиды. И тут меня прорвало. Я высказал всё что думал. О том, как кладбище хирело, о запуганных агентах, не желающих везти туда захороны, о моём мнение, насчет справедливости раздела денег, о том, что всю волокиту с бумагами и общение с людьми я тяну на себе – в общем, выдал обычную тираду обиженного и недооцененного, по моему же скромному мнению, работника. Криминальный элемент, слышавший всю мою речь, смотрел на Палыча: «Не, ты его слышишь – он реально охуел, он считает МОИ деньги, он ворует МОИ деньги, он устанавливает какие-то правила на МОЁМ кладбище? Он здесь никто! Дорвался урод до власти! Увольняй его к чертям, или я за себя не ручаюсь – я его прям здесь закопаю нахуй, дебила кусок (адресовалось мне, естественно). Смотреть на его рожу противно, я поехал, не дай бог, он завтра будет здесь – я сказал, я пробью ему голову и похороню».

Если честно, слушая их разговор, я уже был уверен, что на этом для меня работа на кладбище закончилась. Жив-здоров остался, и то ладно. Но всё было не так просто. Палыч прекрасно понимал, что, несмотря на пафосность моей бравады, выданной пятью минутами ранее, в ней были зёрна правды. Возможно, не будь я ему родственником, я бы оттуда и не ушёл, или же меня бы оттуда увезли. Но он был более лоялен ко мне и весьма прагматичен и расчётлив, потому у нас состоялся долгий разговор. В целом, он сводился к неким общим канонам, про свой устав в чужой монастырь, про юношеский максимализм, про неумение зрить в корень, про излишние рвение и амбиции и тд. И к тому, что я могу приносить деньги, только думать я должен не о себе, а о тех, кто меня приютил, кто даёт мне возможность работать и получать за это достойную награду.

Я бы ни за что не остался работать на кладбище, будь у меня хоть какие-то мысли, о том, что мне делать дальше. Но таковых у меня не было. Мне пришлось согласиться на все выставленные условия – полная отчетность перед Палычем лично, все разговоры с клиентами в присутствии руководства или Серёги, сворачивание деятельности с чужими памятниками, и вообще хождение по струнке до первого предупреждения. С криминальным элементом он обещал всё уладить, от меня лишь требовалось не накосячить. Сезон памятников и оградок подошел к концу, потому я согласился, решив, что по истечению осени-зимы уйду в агенты или поищу другую работу. За сим мы отложили разговор до понедельника, Палыч поехал по своим делам, а я пошел в сторожку, на крыльце которой смущенно топтался Серёга, в ожидании результатов наших плодотворных и дипломатичных переговоров. Мне было, что ему сказать, и что у него спросить.

После долгой беседы с Серёгой, я узнал его мотивы, узнал, почему он предал меня, заведомо лишая себя и других мужиков весомых денег. Криминальный элемент дал ему эту работу, выдернув из пучины алкоголизма и безработицы , которые неминуемо привели бы его к пропитию квартиры и прочим плачевным последствиям. Он чувствовал себя обязанным ему, и, несмотря на наши хорошие отношения и всё, что я делал для мужиков – меня он считал неправым. Что ж, увы, я и сам не могу назвать себя до конца правым в той ситуации. Когда адреналин выветрился из меня, у меня было достаточно времени обмозговать всё сказанное и произошедшее. Вынес ли я какой-то вывод из этого жизненного урока? Да. Стал ли я всегда поступать «правильно»? Нет. Желание Палыча не терять в прибыли отсрочило неизбежное, а мой внутренний бунтарь лишь на время сник, осаженный страхом и доводами, приведёнными мне серьёзными людьми в серьёзном месте.