Вспомнилось.
Мне три года. Я с задорным смехом и горящими глазами с размаху прыгаю с журнального столика на пол. Мама настоятельно рекомендует мне прекратить это делать, но в то же время и жестко не пресекает. Ее голос мной не слышен, я слишком увлечен карабканьем на столик и столь замечательно быстрым спуском вниз, от которого захватывает мой еще юный и не окрепший дух. Очередной полет завершается моим диким воплем, побелевшим лицом матери, вызовом скорой, трещиной в бедре и гипсом. На очень длительный срок, для подвижного карапуза, на месяц.
Но гипс столько не протянул, на третей неделе меня оставили спящего одного. Оставили ненадолго, старший брат был в школе, а мать спустилась во двор за хлебом или за молоком, уже не вспомню. Но мне этого хватило, чтобы проснуться с желанием сходить в туалет по малой нужде, да вот незадача, ходить с гипсом на всю детскую ножку не особо удобно. Решение нашлось быстро. Ведь у меня под рукой, правда скорее не под рукой, а под тем самым местом, чем обычно ходят в туалет, находилась эта штука, под которой дико чесалась нога. Дело сделано, сплю дальше. Приходит мама и будит меня своим смехом.
Мне четыре года. Я стою в какой-то очереди в садике. Передо мной один из самых больших задир в группе. Не знаю почему, но мне захотелось погладить его по голове, что собственно я и решил сделать. Стою, глажу волосяной покров его черепной коробки и приговариваю: «Коля хороший. Коля молодец.» Видимо хотелось приручить дикого зверька. Резкий поворот головы, злобный взгляд, сильный толчок. Я упал. И со всего размаху ударился лбом об угол скамейки. До сих пор помню, как прижимал ладонь к голове, а после, смотрел на кровавую руку. Крики воспитательниц, разбитый лоб, вызов скорой, три шва и шрам на всю жизнь.
Мне по прежнему четыре года. Недавно сняли швы со лба. Я дома, ношусь по квартире, весело смеясь. Меня пытаются успокоить родители. После очередного побега из рук отца я, оглядываясь, хочу выбежать из комнаты. Но только в мои расчеты не вошло то, что двери имеют свойство быть не полностью открытыми. Искры из глаз, подскочившие родители, ванна с холодной водой и теплой кровью до приезда скорой, четыре шва, и на месте шрама по-прежнему, уже спустя двадцать лет, не растут волосы на брови.
Мне пять лет. По телевизору показывают какой-то фильм. Он вызывает во мне прилив сумасшедшей энергии, от которой по телу идут судороги, вызывающие дикое болтание туловищем по комнате и мотыляние в разные стороны головой. Меня не останавливает ни маленькая комната, ни разложенный угловатый стол, как раз на уровне моего лица, ни советы отца быть аккуратнее. Батя только успел выйти на балкон для утоления никотиновой зависимости, как раздался мой крик, который он не сразу услышал. Когда папа зашел в комнату, ему предстали перед глазами окровавленный стол, плачущий ребенок, то есть я, зажимающий руками нижнюю половину лица. По рукам на пол текла кровь. Как итог разорванная нижняя губа, скорая, три шва и снова шрам на всю жизнь.
Порой, вспоминая свое детство, я задаюсь вопросом, почему у моих родителей, не возникала мысль добить меня, чтобы не мучался?