ПОМНИ
Вчера еду в троллейбусе домой с работы.
Стою на задней площадке, в ушах музяка, туплю в окно. Народу не так чтобы много, есть и где присесть и где постоять чтоб не мешаться другим.
Вдруг вижу мужичок, сидящий рядом пытается привлечь моё внимание, рукой машет.
Достаю наушник, делаю лицо "чего мол вам батенько??"
Он представился Дмитрием, сказал что глаза болят от сварки... Помедлил и выдал:
" ТЫ помни!!! Я ЕСТЬ!!!" (через пару остановок он вышел, проходя мимо выдавая волны перегара)
P.S.
Так вот!
Дмитрий, вы Колдун!
Я вас почему-то помню!!!
Еще один пост про отцов.
Раз уж началась волна постов об отцах, разрешите немножко расскажу про своего.
Мой папа не свинтил, когда я появился на свет, а наоборот был рядом всю мою жизнь. В трудные, как уже не раз вспоминалось, 90-е годы он брался за всяческие халтуры, работая в институте, что бы мы с мамой были сыты и одеты. Всегда сколько я помню он очень много работал, сначала в институте, потом в коммерческой сфере… Собственно я в детстве на него за это частенько обижался. Мы не играли с ним в футбол, не копались в машине, да и вообще мало времени проводили вместе. Зато у меня была классная коллекция игрушек из киндеров и вкладышей из куку-руку. Потом были сундучки с лего из милкивея… У меня было счастливое детство, я ничего не могу сказать и обиды-то были глупые.
Можно подумать, что он так откупался, но нет, мы все таки иногда проводили время вместе, даже не смотря на его усталость и редкие выходные. У меня было денди, был компьютер… Помню как играли в собор, в дум второй, как вместе играли в лего шахматы, ругали 2000 винду, потом играли в героев третьих… Он научил меня кататься на велосипеде… Привил мне мои музыкальные предпочтения. Брал с собой на концерты чижа и наутилуса, ставил пластинки deep purple, rainbow, bee gees и, конечно, битлов… Уже повзрослев я помогал ему строить дачу… Мы вместе смотрели футбол и пили пиво…
А на это рождество его не стало. Мы распили бутылку шампанского по традиции смотря службу и он пошел спать. Мы с девушкой пересматривали лост и часа в четыре утра выползли на кухню покурить… Он проснулся и назвал нас дебилами, что не спим в такое время… А через полтора часа в комнату вбежала мама перепуганная и все закрутилось. Как потом написали в отчете о смерти острая сердечная недостаточность… В мае ему было бы 55… И ведь черт никто не ожидал, он не болел. Они хотели с мамой лететь во Вьетнам и думали как отметить его юбилей… Мы планировали делать ремонт в квартире, да и печку на даче только переложили… Он не напьется на моей свадьбе, не понянчится с моим ребенком… Да о чем я… Я сам от него столькому не успел научиться, о стольком не успел посоветоваться… «Для чего у кошки хвостик? Я не знаю - я агностик.», но все таки я очень надеюсь, что тебя там ждет не пустота, Пап, а заслуженный отдых и ты иногда будешь приглядывать за мной оттуда.
Столько всего хотел написать, когда садился за этот первогрустнопост, нахлынуло уж простите… Но в колонках играет чиж и просто хочется напиться.
Цените своих родителей и близких и почаще пинайте их ходить к врачам, что бы не мучаться как я не понимая винить ли скорую, что долго ехала по пустой праздничной Москве или себя, что сорок минут делал сердечно-легочную реанимацию на пружинящем матрасе.
К постам про отцов.
Прочитав пост http://pikabu.ru/story/papa__ne_tot_kto_po_krovi_a_tot_kto_v... , решил рассказать и свою историю.
Мама забеременела мной,когда ей было 17.Биологический отец этому не обрадовался и исчез в неизвестном направлении.Это потом уже узналось что у него уже на тот момент была семья и ребенок.Первые полтора - два года,Мама воспитывала меня на пару с Бабушкой,а вскоре познакомилась с очень хорошим мужчиной.Который сразу меня воспринял как сына.Он учил меня,воспитывал,поддерживал,и ввиду того что были 90-е,всегда пытался обеспечить нас всем необходимым несмотря ни на что.Даже когда вскоре родился мой младший брат-его уже родной сын,он абсолютно одинаково к нам относился.
Прошло уже 20 с небольшим лет,я начинаю создавать свою семью,в другом городе.Всегда,принимая решения думаю как бы поступил Папа.Всегда помню его советы.И очень тоскую от того что нахожусь далеко от родителей.В этом году ему исполнилось 52.И читая посты тех,кто потерял своих Пап,которые были в этом же возрасте,я очень им соболезную(до слез) и в то же время понимаю,что мне очень повезло что в любой момент я могу позвонить и сказать:"Привет,Пап."
Цените своих родителей.Не забывайте о них.
P.S. Пойду позвоню
"Я-русский солдат!". А я плакал...
— Там, в подвале, сидит русский фанатик. Спустишься и уговоришь его добровольно сложить оружие. Если останешься с ним — вас сожгут огнеметами, если выйдешь без него — будешь расстрелян. Дайте ему фонарь.
Оступаясь и падая, Свицкий медленно спускался во тьму по кирпичной осыпи. Свет постепенно мерк, но вскоре осыпь кончилась: начался заваленный кирпичом коридор. Свицкий зажег фонарь, и тотчас из темноты раздался глухой голос:
— Стой! Стреляю!
— Не стреляйте! — закричал Свицкий, остановившись.
— Я — не немец! Пожалуйста, не стреляйте! Они послали меня!
— Освети лицо.
Свицкий покорно повернул фонарь, моргая подслеповатыми глазами в ярком луче.
— Иди прямо. Свети только под ноги.
— Не стреляйте, — умоляюще говорил Свицкий, медленно пробираясь по коридору. — Они послали сказать, чтобы вы выходили. Они сожгут вас огнем, а меня расстреляют, если вы откажетесь...
Он замолчал, вдруг ясно ощутив тяжелое дыхание где-то совсем рядом.
— Погаси фонарь.
Свицкий нащупал кнопку. Свет погас, густая тьма обступила его со всех сторон.
— Кто ты?
— Кто я? Я — еврей.
— Переводчик?
— Какая разница? — тяжело вздохнул Свицкий. — Какая разница, кто я? Я забыл, что я — еврей, но мне напомнили об этом. И теперь я — еврей. Я — просто еврей, и только. И они сожгут вас огнем, а меня расстреляют.
— Они загнали меня в ловушку, — с горечью сказал голос. — Я стал плохо видеть на свету, и они загнали меня в ловушку.
— Их много.
— У меня все равно нет патронов. Где наши? Ты что-нибудь слышал, где наши?
— Понимаете, ходят слухи. — Свицкий понизил голос до шепота. — Ходят хорошие слухи, что германцев разбили под Москвой. Очень сильно разбили.
— А Москва наша? Немцы не брали Москву?
— Нет, нет, что вы! Это я знаю совершенно точно. Их разбили под Москвой. Под Москвой, понимаете?
В темноте неожиданно рассмеялись. Смех был хриплым и торжествующим, и Свицкому стало не по себе от этого смеха.
— Теперь я могу выйти. Теперь я должен выйти и в последний раз посмотреть им в глаза. Помоги мне, товарищ.
— Товарищ! — Странный, булькающий звук вырвался из горла Свицкого. — Вы сказали — товарищ?.. Боже мой, я думал, что никогда уже не услышу этого слова!
— Помоги мне. У меня что-то с ногами. Они плохо слушаются. Я обопрусь на твое плечо.
Костлявая рука сжала плечо скрипача, и Свицкий ощутил на щеке частое прерывистое дыхание.
— Пойдем. Не зажигай свет: я вижу в темноте. Они медленно шли по коридору. По дыханию Свицкий понимал, что каждый шаг давался неизвестному с мучительным трудом.
— Скажешь нашим... — тихо сказал неизвестный. — Скажешь нашим, когда они вернутся, что я спрятал. ... — Он вдруг замолчал. — Нет, ты скажешь им, что крепости я не сдал. Пусть ищут. Пусть как следует ищут во всех казематах. Крепость не пала. Крепость не пала: она просто истекла кровью. Я — последняя ее капля... какое сегодня число?
— Двенадцатое апреля.
— Двадцать лет. — Неизвестный усмехнулся. — А я просчитался на целых семь дней...
— Какие двадцать лет?
Неизвестный не ответил, и весь путь наверх они проделали молча. С трудом поднялись по осыпи, вылезли из дыры, и здесь неизвестный отпустил плечо Свицкого, выпрямился и скрестил руки на груди. Скрипач поспешно отступил в сторону, оглянулся и впервые увидел, кого он вывел из глухого каземата.
У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек. Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слезы.
И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.
— Назовите ваше звание и фамилию, — перевел Свицкий.
- Я — русский солдат.
Голос позвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевел ответ, и генерал снова что-то спросил.
— Господин генерал настоятельно просит вас сообщить свое звание и фамилию...
Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слезы по впалым щекам.
Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала уперся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула в странной торжествующей насмешке:
— Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?
Это были последние его слова. Свицкий переводил еще какие-то генеральские вопросы, но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.
Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошел к машине.
Он шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие "на караул". И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.
А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно.
Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.
Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли ему, последнему защитнику так и не покорившейся крепости.
А он брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но он шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел. Возле машины.
Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ.
Эпилог
На крайнем западе нашей страны стоит Брестская крепость. Совсем недалеко от Москвы: меньше суток идет поезд. И не только туристы — все, кто едет за рубеж или возвращается на родину, обязательно приходят в крепость.
Здесь громко не говорят: слишком оглушающими были дни сорок первого года и слишком многое помнят эти камни. Сдержанные экскурсоводы сопровождают группы по местам боев, и вы можете спуститься в подвалы 333-го полка, прикоснуться к оплавленным огнеметами кирпичам, пройти к Тереспольским и Холмским воротам или молча постоять под сводами бывшего костела.
Не спешите. Вспомните. И поклонитесь. И вы непременно остановитесь возле знамени — единственного знамени, которое пока нашли. Но знамена ищут. Ищут, потому что крепость не сдалась, и немцы не захватили здесь ни одного боевого стяга.
Крепость не пала. Крепость истекла кровью. Историки не любят легенд, но вам непременно расскажут о неизвестном защитнике, которого немцам удалось взять только на десятом месяце войны. На десятом, в апреле 1942 года. Почти год сражался этот человек. Год боев в неизвестности, без соседей слева и справа, без приказов и тылов, без смены и писем из дома. Время не донесло ни его имени, ни звания, но мы знаем, что это был русский солдат.
Каждый год 22 июня Брестская крепость торжественно и печально отмечает начало войны. Приезжают уцелевшие защитники, возлагаются венки, замирает почетный караул.
«В списках не значился» Борис Васильев
Помните!
Если вас назначили начальником, то главный не вы, а тот, кто назначил.
Не верь ему
на фото Тодд Говард создатель фоллаут 4
Когда с утра пытаешься запомнить свой сон, но кое-кто мешает это сделать.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509