«Знаешь что… я думала, что больнее увидать пустыми тайны слов»
«Тайны слов» - какой забвенный смысл вкладывал Иннокентий Анненский в эту фразу. Он, женившийся в 24 года на Надежде Валентиновне - вдове с двумя детьми, на 25 лет его старше, с неказистой внешностью и своеобразным характером. Анненский стыдился, стыдился этого парика, наклеенных бровей, молчания во время чаепития, неловко-материнского поцелуя в лоб и публичной ласки. Как писал позднее Б. В. Варнеке в своих мемуараха:
«...И с этими словами, гладя рукой по напомаженной голове супруга, действительно положила ему в рот дольку апельсина.
Иннокентий Фёдорович ничего не сказал, покорно проглотил апельсин, но по глазам его видно было, что он с удовольствием растерзал бы ее в эту минуту на части…»
До сих пор их брак овеен некой загадкой. Как? Неужели это та самая любовь, наполненная «тайной слов»?
Какой замкнутой и мистической была жизнь Иннокентия Федоровича. Ведь он был многогранен, безумный талант: не всеми замеченный, ограниченный собственным кабинетом, стулом и рабочим столом. Человек, так чувствовавший все процессы, сумевший пропустить сквозь себя потустореннее, недосягаемое и излить эту тайну на «залитую чернилом страницу». Бессонные ночи открывали ему новый мир, к которому каждый из нас стремился хотя бы раз в своей жизни. И эти «тайны слов», что дают надежду на существовние нематериальной связи между людьми - Анненский свято верил в эти тайны, искал их.
В один момент в жизни Иннокентия Федоровича появилась Ольга Хмара-Барщевская - жена старшего пасынка. Он полюбил, сколько боли и несправидливости пришлось испытать влюблённым. Ведь ничего не оставалось, как жить этой тайной. Любить платонически, чувствовать на расстоянии, искать смысл в молчании, взгляде, движениях. После смерти Анненского, который умер прямо на пороге новой жизни, не успев шагнуть на последнюю ступень, Ольга Петровна напишет откровенное признание в письме Василию Розанову:
«Вы спрашиваете, любила ли я Иннокентия Федоровича? Господи! Конечно любила, люблю, и любовь моя сильнее смерти … Была ли я его женой? Увы, нет. Видите, я искренне говорю «увы», потому что я не горжусь этим ни мгновения. Той связи, которой покровительствует «змея-ангел», между нами не было. И не потому, чтобы я греха боялась или не решалась, или не хотела, или баюкала себя лживыми уверениями, что можно любить двумя половинами сердца, — нет, тысячу раз нет! Поймите, родной, он этого не хотел, хотя, может быть, настояще любил только одну меня. Но он не мог переступить, его убивала мысль: «Что же я? Прежде отнял мать у пасынка, а потом возьму жену? Куда же я от своей совести спрячусь?»....
Дело в том, что мы с ним были отчасти мистики. Ведь я вам исповедуюсь, как верному другу… слушайте сказку моей жизни — хотя чувствую, как вам хотелось другого…
Он связи плотской не допустил, но мы повенчали наши души,
и это знали только мы двое, а теперь знаете вы…
Вы спросите: «Как это повенчали души»? Очень просто. Ранней весной, в ясное утро, мы с ним сидели в саду дачи Эбермана, и вдруг созналось безумие желания слиться, желание до острой боли, до страдания, до холодных слез. Я помню и сейчас, как хрустнули пальцы безнадежно стиснутых рук, и как стон вырвался из груди, и он сказал: «Хочешь быть моей? Вот сейчас, сию минуту? Видишь эту маленькую ветку на березе? Нет, не эту, а ту, вон, высоко на фоне облачка. Видишь? Смотри на нее пристально, и я буду смотреть со всей страстью желания. Молчи. Сейчас по лучам наших глаз сольются наши души в этой точке, Леленька, сольются навсегда…». О, какое чувство блаженства, экстаза, безумия, если хотите, — весь мир утонул в мгновении! Есть объятия без поцелуя. Разве не чудо? Нет, не чудо, а естественно"
***
О. П. Хмара-Барщевской
Меж теней погасли солнца пятна
На песке в загрезившем саду.
Все в тебе так сладко-непонятно,
Но твое запомнил я: «приду».
Черный дым, но ты воздушней дыма,
Ты нежней пушинок у листа,
Я не знаю, кем, но ты любима
Я не знаю, чья ты, но мечта.
За тобой в пустынные покои
Не сойдут алмазные огни,
Для тебя душистые левкои
Здесь ковром раскинулись одни.
Эту ночь я помню в давней грезе,
Но не я томился и желал:
Сквозь фонарь, забытый на березе,
Талый воск и плакал и пылал.
Нет, это вовсе не чудо. Анненский был директором Царско-сельской гимназии, мэтром для Пастернака, Ахматовой, Гумилёва, Мандельштама. Никто так и не сумел понять, что это? Как человек способен соединить себя с тем, чего в теории не существует.
И если есть души, то как они могут обвенчаться?
Загадка!
