Вчера я посмотрел в глаза отчаянью
Вчера я посмотрел в глаза отчаянью прямо у себя в подъезде.
На ходу поправляя свою меховую шапку, с которой тут же осыпался снег, я стремглав кинулся в когти холода. Ветер воровал снежинки с земли и они кружилось в мутном белом танго, впиваясь в щеки, забираясь в ботинки, кусая за нос. Темные пятна все семенили в разных направлениях, чтобы потом, в тепле и за чашкой чая вновь превратится в людей. «Дааа, плохо не иметь машину» - подумал я. – Ну ничего, зато подышу свежим воздухом».
Прошла вечность пока я увидел серое здание. Вот и «Дом, милый дом». Всё-таки, как радует, что его так плохо видно за снегом, ведь это самая что ни наесть обычная хрущевка. Их строили в 60-х годах как временное решение для жилья, хотя в этой стране, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Внутри нет лифта при 9-ти то этажах (!), зимой нет света, тонкие стены и низкие потолки, прогнившие доски и совместный санузел. Но все же, в тесноте да не в обиде – все друг друга знают и уважают.
Вот дядь Толя на первом этаже живет, у него лучшая самогонка в округе.Я к нему тоже нередко захожу, но только ради дружеской беседы. Эх, как же умеет поднять настроение его звенящий, прокуренный голос, носки с дыркой на пальце, одна и та же майка на которой каждый раз новые пятна и постоянно розовый нос. «Аааа, Саньок, заходи!» и мы курим «Столичные» за квадратным столом, одна сторона которого щербатая и без краски, ведь у Дядь Толика никогда не пользуется открывашкой.
А на 3-ем этаже живет Галина Петровна с маленькой дочкой. Всегда бежит куда-то, всегда спешит, а я часто с ее дочкой сижу. Тетя Галя все для дочурки делает, насколько деньги мед-сестры позволяют, а сама какой год уже в штопаном халате. А дочь у нее смышленая, на балет ходит, на музыку, а я с ней еще и рисую. У них всегда пахнет больницей. Ну, знаете, такой запах лекарств? Ни с чем не перепутаешь, аж дрожь берет. Всегда так неловко топтать их стерильную чистоту своими ботинками 41-го размера, они потом так причудливо смотрятся на фоне шеренги из крохотной и аккуратной женской обуви.
А на шестом этаже живет Сопля Козявая, местный нарик. С ним я общался совсем немного, и лишь тщетно пытался предложить помочь ему как-то выкарабкаться, но дело в том, что он не видит в своих деяниях ничего ущербного. Я только смотрю на него с жалостью и иногда приношу ему поесть, стараясь не дышать в его «логове».
На 9-ом, там же, где и я, живет Надька. Если бы вы знали, как она меня бесит! Ее волнистые кудри, наэлектризованные от ворсистого свитера, колготки цвета чая, растянутая по бокам юбка, которую она вечно одергивает, в смущенных попытках скрыть то, чего и так не видно, и вечный шлейф от ее шампуня. И всегда читает какой-то бред. Я как-то, правда, пытался с ней познакомиться, но она сказала, что я не в ее вкусе.
Но все же, хорошо было наконец съехать с родительской тюрьмы. Вот она, самостоятельная жизнь! – и я , вдруг почувствовав прилив сил, резко и уверенно дернул за ручку подъездной двери, но тут же засек чьи-то глаза, вмиг отпрянувшие в темноту. « Опять наркоманы.». Но моя надоедливая любознательность не давала мне покоя. Приоткрыв дверь подъезда, я впустил холод и свет. Все те же огромные, виноватые глаза будто смотрели мне в душу, а трясущиеся руки то и дело поправляли выбившеюся прядь волос из-за белой накрахмаленной шапочки, на которой красовался ярко-красный крест. «Теть Галь, что случилось?». Полная отчаяния женщина потупила взгляд и , пошелестев чем-то в кармане, высунула надкусанный батончик “ Milky way”. – « На работе пациентка выписывалась и угостила. Если приду домой, сразу дочке отдам. А я не пробовала никогда.»
На ходу поправляя свою меховую шапку, с которой тут же осыпался снег, я стремглав кинулся в когти холода. Ветер воровал снежинки с земли и они кружилось в мутном белом танго, впиваясь в щеки, забираясь в ботинки, кусая за нос. Темные пятна все семенили в разных направлениях, чтобы потом, в тепле и за чашкой чая вновь превратится в людей. «Дааа, плохо не иметь машину» - подумал я. – Ну ничего, зато подышу свежим воздухом».
Прошла вечность пока я увидел серое здание. Вот и «Дом, милый дом». Всё-таки, как радует, что его так плохо видно за снегом, ведь это самая что ни наесть обычная хрущевка. Их строили в 60-х годах как временное решение для жилья, хотя в этой стране, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Внутри нет лифта при 9-ти то этажах (!), зимой нет света, тонкие стены и низкие потолки, прогнившие доски и совместный санузел. Но все же, в тесноте да не в обиде – все друг друга знают и уважают.
Вот дядь Толя на первом этаже живет, у него лучшая самогонка в округе.Я к нему тоже нередко захожу, но только ради дружеской беседы. Эх, как же умеет поднять настроение его звенящий, прокуренный голос, носки с дыркой на пальце, одна и та же майка на которой каждый раз новые пятна и постоянно розовый нос. «Аааа, Саньок, заходи!» и мы курим «Столичные» за квадратным столом, одна сторона которого щербатая и без краски, ведь у Дядь Толика никогда не пользуется открывашкой.
А на 3-ем этаже живет Галина Петровна с маленькой дочкой. Всегда бежит куда-то, всегда спешит, а я часто с ее дочкой сижу. Тетя Галя все для дочурки делает, насколько деньги мед-сестры позволяют, а сама какой год уже в штопаном халате. А дочь у нее смышленая, на балет ходит, на музыку, а я с ней еще и рисую. У них всегда пахнет больницей. Ну, знаете, такой запах лекарств? Ни с чем не перепутаешь, аж дрожь берет. Всегда так неловко топтать их стерильную чистоту своими ботинками 41-го размера, они потом так причудливо смотрятся на фоне шеренги из крохотной и аккуратной женской обуви.
А на шестом этаже живет Сопля Козявая, местный нарик. С ним я общался совсем немного, и лишь тщетно пытался предложить помочь ему как-то выкарабкаться, но дело в том, что он не видит в своих деяниях ничего ущербного. Я только смотрю на него с жалостью и иногда приношу ему поесть, стараясь не дышать в его «логове».
На 9-ом, там же, где и я, живет Надька. Если бы вы знали, как она меня бесит! Ее волнистые кудри, наэлектризованные от ворсистого свитера, колготки цвета чая, растянутая по бокам юбка, которую она вечно одергивает, в смущенных попытках скрыть то, чего и так не видно, и вечный шлейф от ее шампуня. И всегда читает какой-то бред. Я как-то, правда, пытался с ней познакомиться, но она сказала, что я не в ее вкусе.
Но все же, хорошо было наконец съехать с родительской тюрьмы. Вот она, самостоятельная жизнь! – и я , вдруг почувствовав прилив сил, резко и уверенно дернул за ручку подъездной двери, но тут же засек чьи-то глаза, вмиг отпрянувшие в темноту. « Опять наркоманы.». Но моя надоедливая любознательность не давала мне покоя. Приоткрыв дверь подъезда, я впустил холод и свет. Все те же огромные, виноватые глаза будто смотрели мне в душу, а трясущиеся руки то и дело поправляли выбившеюся прядь волос из-за белой накрахмаленной шапочки, на которой красовался ярко-красный крест. «Теть Галь, что случилось?». Полная отчаяния женщина потупила взгляд и , пошелестев чем-то в кармане, высунула надкусанный батончик “ Milky way”. – « На работе пациентка выписывалась и угостила. Если приду домой, сразу дочке отдам. А я не пробовала никогда.»