Таиланд. КПЗ. Скоро в Сурратани. Часть девятая.
Время надо было как-то коротать и мы играли в разные игры. Самой популярной оказалась игра, когда один сидит спиной к другим, те бьют его по плечу, спине и тот угадывает кто. Это было весело. Мы только показали, а потом наблюдали как играют бирманцы. Надо ли говорить, что водил почти все время Пончик. Это мы били по спине, Пончику, свои же отвешивали таких затрещин, что мы ухахатывались. Он никогда не угадывал, потому что ему просто не давали. Он всегда "ошибался".
Кормили, как я уже писал, три раза в день, приносили все время в одно и тоже время. Пластиковые контейнеры с рисом и чуточку чего-нибудь из мяса, кальмаров, овощей, рыбы. Ровно столько, чтобы мы не померли. Деньги у нас, Лехины, и время от времени мы просили сержанта купить что-нибудь на улице. Редко когда они приносили то, что у них заказывали. Покупали на свое усмотрение. И то не каждый из них. Их было все время трое посменно. Один ненавидел нас люто. Всех. Когда кончилась вода, он поставил баллон 20 литров на расстоянии метра от решетки и мы целый день смотрели на нее без возможности достать, подвинут бутылку. Когда он сменился, другой сержант подвинул ее ближе и мы наливали из большой в маленькие бутылки, выворачивая себе руки и матерясь. Из трех один был очень хороший, другой так себе, тот, который подвинул и один тот, который люто. Почему не понятно, но допроситься чего-нибудь у него было невозможно. Иногда мы пили даже кофе по утрам. Это было самое вкусное, что можно вспомнить тогда. Тот, который очень хороший, был с сердцем в груди и приносил нам сам по четыре сигареты после каждого приема пищи. Курили мы в кулачек, камеры бдели за нами, там, на мониторах можно было разглядеть все, что происходит и не известно, кто пришел в участок и наблюдает за нами. Поэтому мы соблюдали конспирацию и прятались основательно, чтобы сделать хотя бы по две тяжечки. Звонить мы ходили за стеночку туалета. Когда появился телефон, мы все позвонили домой и рассказали о своем положении родным. Когда Леха звонил своей маме, то расплакался прямо там. До сих пор не знаю зачем, но он всем показал свое заплаканное лицо и мне пришлось объяснять, что это была мама, поэтому столько эмоций. С имиджем суровых русских это никак не сочеталось. Надо быть немного посдержаннее в таких местах, тем более что через несколько дней к нам заехало не много не мало человек пятьдесят бирманцев. Все синие от наколок, все за наркоту и, признаться, мы напряглись в тот день, подтянув свои вещи поближе с себе и сидели так, чтобы мы видели все вокруг. Опасения оказались напрасными. Нас разглядывали, но с уважением. Нашу камеру открыли, все разместились в коидоре общем и наша камера оказалась проходным двором, человек тридцать сходили в туалет, помылись. Шум стоял невероятный. Никто, конечно, не боялся их, но надо было держать ухи на макухе. Мы были при деньгах, и как сложится наш контакт с уголовниками, мы сначала не предполагали. У нас тоже появилась возможность выйти из камеры, размять колени, чем каждый и воспользовался.
Переломным моментом моего отношения ко заехавшим бирмацам оказался один момент. В самом конце коридора была женская камера. Там, на тот момент сидела всего одна девчонка, довольно милая, не похожая на преступницу и тогда она была где-то на допросе. Кто-то из бирманцев смог вытянуть из ее камеры еду. Через решетку это не сложно. Уже потом, наблюдая за ними, я понял кто из них кто. Все люди одинаковые и различаются только по состоянию души. Одни громко разговаривали, другие смеялись и хохмили, некоторые просто соблюдали спокойствие и молча сидели своим кругом. Почти молча. Когда еда была украдена, один из молчавших, подошел к воришке и наорав на него, забрал чужую еду и бросил ее назад в камеру. Тогда я и понял, что есть среди них порядочные "воры". Один из них потом отделился от своего круга и пошел познакомиться со мной. В тот момент я был тоже в коридоре после несколько дней в камере два на три. Мы нашли общие темы и с тех пор, до самого Ранонга, мы грели друг друга чем могли. Сигарет ни у кого не было и я взялся решить этот вопрос, некоторые бирманцы заехали с деньгами тоже. Почему-то сержант, который не очень, продавал сигареты именно мне, бирманцам заехавшим этого не удавалось. Продавал он конфискованные сигареты, ему не пришлось бегать на улицу. Да и не бегали они, посылали кого-нибудь, был один крендель, который каждое утро убирался в коридоре камер. Вот он и бегал, не забывая оставить себе половину денег. Сдача никогда не возвращалась, что ж, такие уже тюремные расценки.
Тот, сержант, который хороший, был награжден все-таки за доброту. У Лехи на сумке была звезда какого-то спецподразделения. Леха подарил ему это звезду, похожую на шерифскую, но с русскими буквами и атрибутикой. Тот реально охуел от такого подарка и потом мы видели у него на форме эту звезду рядом с другими значками. Больше помогать он не начал, но относился по-прежнему нормально к нам. Когда он сменил плохого, в нашей камере было еще на человек пять больше и спать стало просто нереально. Мы крутились как могли все время, но это уже было слишком. Перспектива была стоять ночью и спать по очереди. Тут то меня и прорвало не по-детски. Дело в том, что бирманцев приезжих развели по камерам из коридора. Народу было пиздец сколько и камеры оказались битком. Это тот, плохой сержант сделал, чтобы ему было спокойнее. Он боялся заходить в коридор, по нему это было видно и когда он продавал мне конфискованные сигареты, он даже пистолет оставлял в столе, опасаясь, что я схвачу его и подтяну к решетке.
Я не выдержал и ебнул буквально по двери камеры. Часть двери была закрыта листом железа, чтобы нельзя было достать до замка, открыть его или свернуть как-то.
Продолжу в воскресенье, надо ехать, у мамы день рождения. Всем вам хороших и добрых выходных.
Кормили, как я уже писал, три раза в день, приносили все время в одно и тоже время. Пластиковые контейнеры с рисом и чуточку чего-нибудь из мяса, кальмаров, овощей, рыбы. Ровно столько, чтобы мы не померли. Деньги у нас, Лехины, и время от времени мы просили сержанта купить что-нибудь на улице. Редко когда они приносили то, что у них заказывали. Покупали на свое усмотрение. И то не каждый из них. Их было все время трое посменно. Один ненавидел нас люто. Всех. Когда кончилась вода, он поставил баллон 20 литров на расстоянии метра от решетки и мы целый день смотрели на нее без возможности достать, подвинут бутылку. Когда он сменился, другой сержант подвинул ее ближе и мы наливали из большой в маленькие бутылки, выворачивая себе руки и матерясь. Из трех один был очень хороший, другой так себе, тот, который подвинул и один тот, который люто. Почему не понятно, но допроситься чего-нибудь у него было невозможно. Иногда мы пили даже кофе по утрам. Это было самое вкусное, что можно вспомнить тогда. Тот, который очень хороший, был с сердцем в груди и приносил нам сам по четыре сигареты после каждого приема пищи. Курили мы в кулачек, камеры бдели за нами, там, на мониторах можно было разглядеть все, что происходит и не известно, кто пришел в участок и наблюдает за нами. Поэтому мы соблюдали конспирацию и прятались основательно, чтобы сделать хотя бы по две тяжечки. Звонить мы ходили за стеночку туалета. Когда появился телефон, мы все позвонили домой и рассказали о своем положении родным. Когда Леха звонил своей маме, то расплакался прямо там. До сих пор не знаю зачем, но он всем показал свое заплаканное лицо и мне пришлось объяснять, что это была мама, поэтому столько эмоций. С имиджем суровых русских это никак не сочеталось. Надо быть немного посдержаннее в таких местах, тем более что через несколько дней к нам заехало не много не мало человек пятьдесят бирманцев. Все синие от наколок, все за наркоту и, признаться, мы напряглись в тот день, подтянув свои вещи поближе с себе и сидели так, чтобы мы видели все вокруг. Опасения оказались напрасными. Нас разглядывали, но с уважением. Нашу камеру открыли, все разместились в коидоре общем и наша камера оказалась проходным двором, человек тридцать сходили в туалет, помылись. Шум стоял невероятный. Никто, конечно, не боялся их, но надо было держать ухи на макухе. Мы были при деньгах, и как сложится наш контакт с уголовниками, мы сначала не предполагали. У нас тоже появилась возможность выйти из камеры, размять колени, чем каждый и воспользовался.
Переломным моментом моего отношения ко заехавшим бирмацам оказался один момент. В самом конце коридора была женская камера. Там, на тот момент сидела всего одна девчонка, довольно милая, не похожая на преступницу и тогда она была где-то на допросе. Кто-то из бирманцев смог вытянуть из ее камеры еду. Через решетку это не сложно. Уже потом, наблюдая за ними, я понял кто из них кто. Все люди одинаковые и различаются только по состоянию души. Одни громко разговаривали, другие смеялись и хохмили, некоторые просто соблюдали спокойствие и молча сидели своим кругом. Почти молча. Когда еда была украдена, один из молчавших, подошел к воришке и наорав на него, забрал чужую еду и бросил ее назад в камеру. Тогда я и понял, что есть среди них порядочные "воры". Один из них потом отделился от своего круга и пошел познакомиться со мной. В тот момент я был тоже в коридоре после несколько дней в камере два на три. Мы нашли общие темы и с тех пор, до самого Ранонга, мы грели друг друга чем могли. Сигарет ни у кого не было и я взялся решить этот вопрос, некоторые бирманцы заехали с деньгами тоже. Почему-то сержант, который не очень, продавал сигареты именно мне, бирманцам заехавшим этого не удавалось. Продавал он конфискованные сигареты, ему не пришлось бегать на улицу. Да и не бегали они, посылали кого-нибудь, был один крендель, который каждое утро убирался в коридоре камер. Вот он и бегал, не забывая оставить себе половину денег. Сдача никогда не возвращалась, что ж, такие уже тюремные расценки.
Тот, сержант, который хороший, был награжден все-таки за доброту. У Лехи на сумке была звезда какого-то спецподразделения. Леха подарил ему это звезду, похожую на шерифскую, но с русскими буквами и атрибутикой. Тот реально охуел от такого подарка и потом мы видели у него на форме эту звезду рядом с другими значками. Больше помогать он не начал, но относился по-прежнему нормально к нам. Когда он сменил плохого, в нашей камере было еще на человек пять больше и спать стало просто нереально. Мы крутились как могли все время, но это уже было слишком. Перспектива была стоять ночью и спать по очереди. Тут то меня и прорвало не по-детски. Дело в том, что бирманцев приезжих развели по камерам из коридора. Народу было пиздец сколько и камеры оказались битком. Это тот, плохой сержант сделал, чтобы ему было спокойнее. Он боялся заходить в коридор, по нему это было видно и когда он продавал мне конфискованные сигареты, он даже пистолет оставлял в столе, опасаясь, что я схвачу его и подтяну к решетке.
Я не выдержал и ебнул буквально по двери камеры. Часть двери была закрыта листом железа, чтобы нельзя было достать до замка, открыть его или свернуть как-то.
Продолжу в воскресенье, надо ехать, у мамы день рождения. Всем вам хороших и добрых выходных.