Сталин не понимал, какой дурак может запивать коньяк пивом
– В педагогическом институте работает такой товарищ С. Рассказывал, как вы спасли его от Берии. (После дежурства на Ближней даче Сталина по дороге домой С. встретил друга, и они отметили это событие коньяком. А поверх коньяка легло пиво. С. простился с другом, сел в трамвай и там, как говорится, развезло. Все бы ничего, но пассажиры увидели, что у хмельного гражданина под штатским пиджаком на ремне висит пистолет. Вызвали милицию. Короче говоря, на очередном дежурстве ему вручили грозное предписание от Л. П. Берии явиться туда-то…
А службу продолжает нести – стоит в нужном месте у дачной дорожки. Прибывают, уезжают разные люди. Приехал Молотов. С. решился, терять нечего, была не была. Молотов выслушал суть дела, расспросил подробности, прочитал предписание, достал ручку и начертал на нем: «Строгий выговор. В. Молотов».
С. больше никто и никуда не вызывал. Но история не закончилась. Прошло сколько-то дней, обычное дежурство: на дорожке появился Сталин. Медленно прошел и, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал: «Пей, да дело разумей!» С. вздрогнул. Сталин дошел до края дорожки, вернулся и снова поравнялся с чекистом: «Какой же дурак запивает коньяк пивом!» – и посмотрел на С. – Ф.Ч.)
Он был в вашей охране.
– Он был моим шофером. Сейчас кандидат наук. Посылает мне время от времени поздравления. Я смотрю – он все время читает. Он диссертацию писал по вопросу моей работы в Совете народного хозяйства в 1918 году – я же тогда был председателем Совета народного хозяйства в Петрограде. Я там статьи писал. Он собирал материалы…
– Он говорил, что на вас покушение было.
– Он мне иногда рассказывал такие вещи, что, дескать, у вас за спиной кто-то работает, очень опасные люди. Мне казалось, что он немножко фантазирует, перепутывает…
– Вы ехали, дерево упало…
– Уральский случай был на процессе, там рассказывали. Что-то правильно, что-то неправильно. Конечно, разобраться в этом невозможно. Я не мог сказать ни за, ни против, хотя никого не обвинял. Чекисты такой материал имели, они и расследовали. Запутано все. Было и явное преувеличение. А что было и серьезно, но недостаточно разобрано, и гораздо хуже можно предполагать. Героического характера людей у нас достаточно.
– Шверник о вас резко говорил на ХХII съезде. Молотов, мол, знал, что не было на него никакого покушения, а промолчал.
– Было покушение. В Прокопьевске.
– Шофер дал показания, что в последний момент передумал, там пропасть была…
– Да, да, да. Вроде канавы, обрыв такой. Неизбежно, не только меня убило бы, но и его тоже. В это трудно поверить, но допускаю, что разговоры и болтовня об этом были.
– Было на самом деле покушение?
– Я не могу судить. Были показания. Дерево, машина идет в гору и должна в кювет свалиться. На суде люди говорили, что они готовили покушение. Шофер местный был. С ним было договорено, а он не выполнил. Так они на суде и говорили, что он давал согласие, что сделает, а фактически он не выполнил обещание.
– А может, они шофера оклеветали?
– О, нет. Во многих местах приходилось бывать, никогда у нас не было такого опасения, особенно в первые годы…
Я Троцкого читал в то время. Он пишет, – я стараюсь смысл передать точно, – подозрительно, вот о Молотове говорят, что он второй после Сталина человек. Это верно. Но подозрительно, что покушений на него никаких нет. Значит, это фальшь – такой он делает вывод. В чем фальшь, надо разобраться.
Я понимаю это так: фактически, дескать, он является для Сталина вторым человеком в партии.
– А кто же тогда второй человек?
– Ну, если Троцкий был бы, то он. Он ко мне относился очень плохо.
21.06.1972, 04.10.1972, 09.12.1982
Феликс Чуев, «Сто сорок бесед с Молотовым»