Справедливая Фемида
- Заводите!
Два дюжих молодца втащили в огромный темный зал вяло упирающегося парнишку и поставили перед огромной трибуной, встав по обе стороны, чтобы не выкинул чего.
- Посмотрите же нас, уважаемый. Или вам неинтересно? - раздался голос с трибуны.
- Вероятно, ему стыдно, - раздался второй голос, который был полной противоположностью первому – звонким и чистым. – Что, стыдно вам, молодой человек?
- Да он просто делает вид, что нас не замечает. Какое хамское неуважение к суду! – третий голос был скрипучим и противным, словно кто-то скоблил ножом по школьной доске.
Доля истины в этих словах была. Паренек смотрел по сторонам, рассматривал нашивки на своей куртке и шнурки на кедах, ковырялся пальцем в дырке на джинсах, но глаза упорно не поднимал.
- Вы правы, ужасное поведение. Молодой человек, вы думаете это сойдет вам с рук? – снова произнес второй голос. – Достаточно уже одного вашего вида, чтобы…
- Да чего вам от меня нужно? Я ничего не нарушал, - вскинулся парень и, наконец, поднял глаза.
С трибуны на него смотрели три пожилые женщины. Обладательница первого голоса сидела слева и осматривала парня огромными водянистыми глазами, всем своим видом показывая скуку.
Справа, со злобой и прищуром на него смотрела маленькая иссохшаяся старушка, в нетерпении корябая тонкими пальцами по трибуне.
Из центра взирала высокая и даже статная для своих лет служительница Правосудия. Глаза ее были холодными как сталь, а лицо не выказывало ничего, кроме презрения.
Троица воплощала собой саму Фемиду. Левая – безразличие и беспристрастность, правая – в противовес первой – желание покарать преступника как можно скорее. Центральная же выглядела так, как выглядела бы сама богиня, задумай она сбросить свою повязку и посмотреть в душу подсудимому.
- А это мы будем решать – нарушал или нет, - произнесло Безразличие.
- Да я…
- Молчать! – проскоблила Кара. – Не смей перебивать старших!
- Успокойтесь, Марья Петровна, - произнесла центральная Фемида и тут же переключилась на другую собеседницу. – Что у нас там, Евгения Николаевна?
Та, которая воплощала собой Безразличие, положила пухлую ручку на увесистую папку, лежащую перед ней.
- Криминал, Антонина Егоровна. Чистейшей воды криминал. Его постоянно видят в компании непонятных молодых людей и девушек. Машина куплена на неясно какие доходы. Да даже его внешнего вида хватило бы на наказание.
Все трое воззрились на паренька. Немного рваные, по последней моде, джинсы, яркие кеды, кожаная куртка.
- И это не все, Антонина Егоровна, - продолжало Безразличие. – Приставы, снимите с подсудимого куртку.
Дюжие молодцы резво исполнили приказ и наградили парня увесистым тычком, когда он открыл было рот, чтобы возразить. Взору суда открылся цветастый дракон, обвивающий руку парня от плеча до локтя.
- Я думаю, дальнейших разъяснений не нужно? – Безразличие посмотрело на своих собеседниц.
- Мне нужно! – вставил парень за что снова получил в бок кулаком.
- Ах тебе нужно, - вскипела Злоба, привскочив на месте. – Ну я тебе их дам. Всем понятно, что нормальный человек такие пакости на себе рисовать не даст. А если дал, то ненормальный значит. Мы тебя вот таким помним, - Марья Петровна подняла руку над полом на полметра. – И был ты нормальным. А теперь ненормальный. Значит наркотики стал употреблять. А может и торгуешь ими – вон у тебя какая машина. Мамка с папкой тебе вряд ли такую купят, иномарка, не хухры-мухры. Мало того, что сам под откос катишься, так еще и других тянешь. Нехристь.
- Успокойтесь, Марья Петровна, - Фемида положила руку на плечо Злобе. – Мы его накажем.
- Да все это…
- Не перебивайте меня, молодой человек, - произнесла Антонина Петровна. – Ваши преступления доказаны и я не вижу оснований для дальнейших разбирательств. Увести!
- Но…
Фемида только махнула рукой, и молодцы, подхватив сопротивляющегося паренька под руки, уволокли его из зала.
- Заводите!
Из другой двери появились еще двое, конвоирующие бледную, готовую вот-вот упасть в обморок девушку.
Три судьи обмерили взглядом несчастную. Легкий макияж, короткий летний сарафан, накрашенные ногти и каблуки.
- Мне кажется, что тут даже нечего обсуждать, - произнесло Безразличие.
- Солидарна, - согласилась Фемида.
- Стыдоба, - проскрипела Злоба.
- Я ничего не сделала, - захныкала девушка. – Кто вы такие? Отпустите меня?
- Ах ничего не сделала, - снова начала заводиться Марья Петровна. – А ты в зеркало-то себя видела, профура? Морду-то, морду как размалевала. Каблучищи. Коленки видать. Тьфу. А этот твой хахаль. На ночь остается. Докладывали нам, какие звуки доносятся от вас. А ведь вы даже не муж и жена.
- Он мой жених, - еще сильнее захныкала девушка.
- Знаем мы ваших женихов. Сегодня один, завтра второй. Вас таких через нас за день десятки проходят. Стыдобища. Постеснялась бы. Ноги оголила, профура.мы себе такого не позволяли. Вот не на вас…
Марья Петровна замолчала на полуслове и уставилась на силуэт, который внезапно возник в свете дверного проема. Вместе с ней как завороженные застыли и ее коллеги. В силуэте угадывался статный мужчина с изумительной выправкой и трубкой. Он сделал в зал шаг. Затем другой. Чем ближе он подходил, тем явственнее во мраке зала было видно золотистое свечение, окутывающее его фигуру. Глаза судей лучились непередаваемым восторгом. Глядя на судей, мужчина открыл рот и произнес…
- Мааааш! Машка! Петровна, ты чего заснула чоли?
Мария Петровна вскинула голову и осоловелыми глазами посмотрела по сторонам. На нее смотрела Антонина Егоровна с явными признаками неудовольствия.
- Я тут перед ней распинаюсь, а она закемарила. Улыбается, слюни пускает. Чего приятное что ли во сне увидела? Ты это брось, чай не девка давно.
В глазах Антонины Петровны блеснул хитрый огонек.
- Кстати, о девках, - продолжила женщина. – Я ж тебе говорю, Ленка вон прошла. Ты-то проспала все, а наряд у ней, ну натуральная проститутка. Коленки голые, морда размалеванная. А еще, Машка – не ты, а которая из третьего подъезда, соседка, значит, еёшная – говорит, что к ней мужик какой-то приходит. Ну один и тот же вроде, хотя в глазок не разглядишь. И такие звуки, ну натурально всю ночь. Машка-то сама, та еще бабища, а уж даже ей стыдно. Ты представляешь? Вот жеж профура, эта Ленка. А? Представляешь?
- Да иди ты нахрен, Тонька, со своей Ленкой. Такой сон испортила, - Марья Петровна положила острый подбородок на кулак и покачала головой. – Такой сон испортила…