Рем и Вечное Возвращение Красного Солнца Часть 1
Рем и Вечное Возвращение Красного Солнца
Рем вышел из Дома Советов Нового Типа (ДСНТ-17), поправив на лацкане цифровой значок «Серп и Молот 4.0». Воздух Москвы-Столицы-Евразии был стерилен, отфильтрован до состояния идеологической чистоты. Над башнями Кремль-Сити, переплетёнными неоновыми лозунгами и голограммами вождей в динамичных позах, висело искусственное Красное Солнце — проект «Свет Истины». Оно светило ровно, без излишеств, как и положено в процветающей Социалистической России.
«Процветание, — подумал Рем, направляясь к нейро-трамваю, — это когда все потребности удовлетворены, все враги внешние нейтрализованы, а внутренние… перевоспитаны в виртуальных симулякрах Рая Трудового. Остаётся только рефлексия. Или она — роскошь? Или последний бастион подлинности?»
Рем был младшим аналитиком в Отделе Вечного Возрождения Революционного Духа. Его работа заключалась в сканировании архивных нейросетей на предмет «ускользающих архетипов народного бессознательного» — красивое название для поиска чего-то живого в мёртвом массиве данных. Он любил свою Родину-Машину, эту идеально смазанную гибридную конструкцию из стали, кода и коллективной воли. Но иногда, особенно под этим бездушным Красным Солнцем, его охватывала странная тоска по… чему? По *настоящему* хаосу? По непросчитанной ошибке?
На остановке его догнал Семён, коллега, технократ до мозга костей, носивший кибер-комбезон поверх партийной рубашки.
«Рем! Опять в облаках? Или в архаичных нейросетях?» — засмеялся Семён, его оптические импланты мигнули зелёным — статус «Оптимистично Настроен».
«Размышляю, Семён. Вот скажи: если наш Социализм Национальный и Народный достиг такого синтеза силы и гармонии… зачем нам постоянно реконструировать дух Революции? Разве он не должен быть вечным, как наше Солнце?»
Семён хмыкнул, загружая в нейро-трамвайный терминал свой биометрический код. «Вечность, Рем, требует постоянного обновления протокола. Революция — не музейный экспонат. Это действующий код. Его надо перекомпилировать под новые процессоры реальности. Чтобы враги не проникли через устаревшие интерфейсы сознания». Трамвай, стилизованный под бронепоезд Троцкого, но с левитацией и ИИ-кондуктором, бесшумно поехал.
Ехали мимо гигантских голограмм: Ленин, поправляя кепку, говорил что-то о квантовых вычислениях; Сталин, с цифровой трубкой, указывал на график роста ВНП Евразийского Содружества. Толпы людей двигались по точно рассчитанным маршрутам, их нейро-импланты мягко корректировали настроение в сторону «Созидательного Удовлетворения». Все было логично, безопасно, вечно.
«Вот в чем вопрос, — продолжил Рем уже внутри вагона, глядя на безупречные лица сограждан. — Если код идеален, если Протокол (а Партия — это и есть Воплощенный Протокол) работает безупречно… то зачем *нам*, этим маленьким подпрограммам, вообще *думать* о Революции? Не достаточно ли просто выполнять функцию? Разве наша рефлексия — не атавизм, угроза стабильности?»
Семён достал паёк — «Энергию Коллектива» (вкус: нейтрально-белковый). «Ты усложняешь, товарищ. Рефлексия — часть Протокола. Она вшита в код на уровне базовой прошивки «Гомо Советикус 3.0». Это не ошибка, это фича. Контрольный вопрос: чувствуешь ли ты сейчас диссонанс? Неудовлетворенность?»
Рем посмотрел в окно. Над зданием Министерства Абсолютной Гармонии висела голограмма огромного ордена «Красное Солнце». Он сиял холодным, безжизненным светом, почти как настоящее Солнце над городом. «Нет, — честно ответил Рем. — Диссонанса нет. Есть… ощущение совершенной симуляции. Как будто Революция умерла, но её призрак настолько детально проработан, что мы, призраки внутри призрака, принимаем его за реальность. И эта реальность… она идеальна. И в этом её ужасающая пустота».
Семён доел паёк, его импланты мигнули жёлтым — «Философский дискомфорт, уровень 2 (терпимый)». «Пустота? Рем, это и есть высшая форма Бытия — очищенная от хаоса, случайности, боли прошлого. Наш Социализм победил не только врагов, но и саму непредсказуемость истории. Это и есть Вечность. А тоска… это просто старый вирус в твоей личной прошивке. Рекомендую сеанс когнитивной перезагрузки в Центре Духовного Здоровья».
Трамвай остановился. Семён вышел на своей остановке, растворившись в идеально синхронизированном потоке. Рем остался. Он вышел на следующей, у старого, чудом сохранённого «для атмосферы» киоска «Союзпечать». Там, среди голографических газет с заголовками «Трудовые Бригады Планеты Марс Перевыполнили Пятилетку за Три Стандарт-Цикла!», сидел живой человек. Старик. Продавал… настоящие, бумажные книги. Контрабандные реликты.
Рем остановился. Его взгляд упал на потрёпанный томик. Не Энгельса. Не Сталина. Не даже Дугина. Это был… Ницше. «Вечное возвращение того же самого».
Старик, заметив его интерес, хрипло прошептал: «Сильное, товарищ. Про то, что если все уже было и будет снова… то как жить? Как не сойти с ума от совершенства цикла?»
Рем взял книгу. Бумага была шершавой, живой. Он поднес её к лицу, вдохнул запах тлена и пыли — запах подлинного прошлого, запах хаоса. Искусственное Красное Солнце отразилось в его глазах, но внутри, на миг, вспыхнуло что-то другое. Не бунт. Не диссидентство. Просто вопрос, жгучий и неудобный, как песчинка в идеально отлаженном механизме Вечности: *А что, если истинный дух Революции — не в её вечном, замороженном в совершенстве возвращении, а в её невозможности вернуться? В её уникальности, обречённости, в её огне, который должен погаснуть, чтобы быть настоящим?*
Он купил книгу, спрятал под кибер-плащом. Красное Солнце плыло над Столицей Вечного Процветания. Рем пошёл дальше, ощущая под пальцами шероховатость бумажных страниц. Он не знал ответов. Но он чувствовал эту песчинку — крошечный, запретный островок неподконтрольной реальности внутри себя. И этого, возможно, было достаточно. Пока Протокол допускал такие «фичи». Пока Вечное Возвращение не стало слишком уж абсолютным.
