Рассказы переводчика 9
9. ДВА-ТРИДЦАТЬ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ.
Это странно тебе и мне.
Я хочу умереть во сне,
И проснуться рядом с тобой.
Но генералы не дают мне спать.
Несчастный случай.
Это будет самый длинный, и, пожалуй, самый тяжелый для меня рассказ и моей короткой повести. Я не ставлю перед собой в этой главе задачу точно излагать факты своей биографии, называть имена и даты. Здесь это не нужно, а кое-где и нельзя. А все началось вот с чего.
Еще в древние времена люди подметили, что во время между двумя и тремя часами ночи на человека находит особое состояние. Человек становится подавленным, именно в это время ночи людей чаще всего во сне мучают ночные кошмары. Именно в это время во сне больше всего людей умирает. Современный человек уже знает, что в этом нет ничего удивительного, поскольку это середина ночи, и именно в это время он находится в максимально удаленной от солнца точке. Даже отраженная солнечная энергия перестает в это время греть человека, и оставляет его один на один с холодным мраком мироздания. Мы – дети своей планеты, и наши тело и психика напрямую с ней связаны. Так что ничего непонятного. Но, тем не менее, в восточной философии это время издавна называется «час зверя». А еще там люди так называют самые страшные моменты своей жизни. Эта глава посвящена самому мрачному периоду моей жизни, который до сих пор, бывает, является мне в ночных кошмарах, и тогда я просыпаюсь в холодном поту, с чувством невыразимой тоски и ощущением безысходности. Я отдышусь, посмотрю на часы, зафиксирую время между двумя и тремя часами ночи… и еще долго не могу потом уснуть, потому что как только я закрываю глаза – страшные видения возвращаются…
В наше время уже принято гордиться тем, что ты служил в армии. Этот факт в биографии человека уже перестали считать признаком того, что человек неполноценный, потому что «нормальные» в армию не попадают. Для меня сейчас было бы самое время гордо поведать читателю о том, как я отважно вернулся в Россию, чтобы отдать Родине свой священный долг, и каким отличным солдатом я был. Но это было бы неправдой. Поэтому я расскажу так, как было. И далеко не все. Это был мой «час зверя», и пусть он во многом останется только моим.
Боевой вертолет с агрессивной грацией промчался над взлетным полем, совершил разворот, и, подняв тучи пыли, приземлился прямо в открытый капонир.
- «Сорокет» пришел! Мужики, попрыгали! – наш старлей вскочил в кабину чумазого ГАЗ-66, а мы, опережая друг друга, как тараканы, со всех сторон, перемахнули через низкие борта его кузова, и цепляясь за них, помчались по колдобинам к оглушительно ревущему в облаке пыли Ми-24.
На перерез к нам мчался точно такой же грузовик, и наш «пиджак» ударил по тормозам, пропустив другой грузовик вперед. Вертолет сбросил обороты несущего ротора, открыл десантные люки, и из них немедленно выскочила группа уже немолодых бойцов в камуфляже, вооруженных необычным оружием. Я автоматически подмечал необычные для нас «Винторезы», СВД и автоматы с глушителями. На головах людей были какие-то необычные каски, одну из которых мне как-то довелось подержать в руках, и оказалось, что она раза в два тяжелее моей. Двое последних вывели под руки из утробы вертолета необычного человека. Его лицо было разбито, на лопнувших губах затвердела черная кровь, из носа тоже текли кровавые потеки. Глаза были опухшие с огромными синими кругами вокруг, и я сразу засомневался, видит ли человек вообще. Руками человек держался за замызганные и драные камуфляжные штаны, на которых не было ремня, и они были расстегнуты. Его руки и расплющенные губы била крупная дрожь.
- Во! Смотри, какого мутанта спецы взяли! – перекрикивая рев вертолета, проорал мне в ухо Славик – Отбегался, ушлепок!
Я посмотрел на наших в кузове, и увидел, что они из-под касок тоже взирают на развернувшуюся сцену расширенными глазами. Наверное, у меня был такой же вид.
Выгрузившиеся быстро затолкали «трофей» в грузовик, один из спецназовцев подбежал к нашему грузовику, и что-то прокричал нашему старлею, потом повернулся к нам, улыбнулся, крикнул что-то вроде «привет слесарям», и побежал к своей машине. Кто-то попытался в ответ крикнуть «здравия желаю», но ответ потонул в реве вертолета. Они резко тронулись с места, и быстро упылили. Их грузовик подпрыгивал на ухабах, и я подумал, что этому, лежащему сейчас на драных досках кузова сейчас приходится несладко.
Мы подъехали ближе, старлей выскочил из кабины, махнул нам рукой, и мы, выскочив следом, начали строиться.
- Техническая команда к плановому послеполетному осмотру готова – отрапортовал старлей подошедшему командиру борта, после того, как рев вертолета стал потише, и его уже можно было перекричать.
- Нормально, приступайте. – ответил майор, снимая шлем.
- Есть! – ответил старлей, и крикнул нам – Давай, погнали!
За пилотами приехал уазик, и они уехали. В течении следующих пятнадцати минут мы проверяли вертолет, осматривали и тестировали узлы и системы… в общем, занимались своими прямыми обязанностями каждый по специальности.
- Товарищ старший лейтенант, а кого это привезли? – спросил один из механиков нашей команды.
- Жека, я знаю не больше тебя, не нашего ума дело. Шурши, давай! Тоха, че там у тебя? – последнее относилось уже ко мне.
- Все в порядке, перерасход небольшой. – ответил я.
- Сколько? – спросил старлей.
- Около ста пятидесяти. Коэффициент. – крикнул я в ответ.
- Ну и зашибись. – выдал заключение старлей, удовлетворившись моим ответом. Он доверял мне.
- Антоха, сбацай чего-нибудь по-японски! – крикнул мне Славик.
- Я сбацаю, а ты повторишь. – ответил я, и на этом разговоры закончились.
Наш новый «научный руководитель», как мы за глаза называли старлея, был выпускником МАИ, и точно так же как и мы, шагал срочную. По возрасту он был ненамного старше нас, и был совершенно лишен той властной командирской жилки, которую мы раньше встречали у других офицеров, чем мы сразу же и воспользовались. Тем более, что наша срочная уже подходила к концу, а он служил только первый год. Его стремление решать все с нами сообща было причиной незлобных шуток, но на самом деле, мы это в нем ценили. И для нас, и для него, грозой оставался свирепый старшина, который незаметно, но неотвратимо делал из него настоящего офицера.
Скоро осмотр был закончен, листы осмотра заполнены, и старлею предстояло ехать на командный пункт рапортоваться.
- Кто останется? – спросил он, и я снова отметил про себя еще одну грубую ошибку «пиджака». Он не назначил кого-то караулить машину, а предложил нам выбирать.
Оставаться никому не хотелось, и все, зная мою странную привычку к уединению, посмотрели на меня. Я сказал, что остаюсь, и сел на пустой ящик из-под реактивных снарядов, служивший пристанищем для всевозможного хлама. Команда погрузилась в грузовик, и уехала. Я получил очередную долгожданную порцию относительного одиночества, положил АКМ (с оружием мы там не расставались) на колени, и предался воспоминаниям.
… после моего приезда в Россию все развивалось стремительно. Доставленный в военкомат, я был поставлен в положение злостного уклониста. На первом же осмотре я был подвергнут всестороннему медицинскому обследованию, которое я, с непривычки, воспринял как чудовищное унижение собственного достоинства. Ничего не понимающий, я пытался каждому работнику военкомата объяснять, что приехал в Россию совсем ненадолго, и мне скоро нужно будет уехать обратно. Но меня никто не слушал. Я добился от «царя военкомата» только одного:
- Куда это ты собрался? Ты что, особенный тут у меня что ли?
Очкастая баба задала мне кучу вопросов, стремительно заполняя мое личное дело.
- Страдали ли вы венерическими заболеваниями? – и не дождавшись моего ответа, спросила – Какими?
- Есть ли у вас родственники за границей? Готовы ли вы перебежать улицу на красный свет? Имеете ли вы судимости? Какой иностранный язык вы знаете?
Меня признали абсолютно здоровым, и открытым текстом сказали, что меня призывают в армию, и силой отняли загранпаспорт. Я просто не знал, что имею полное право не отдавать его, и попросту выставить милицию за дверь. Уже сейчас я с глубоким непониманием и стыдом вспоминаю свою собственную растерянность и бессилие. Мои отчаянные попытки позвонить к родителям, и спросить у них, что же мне делать, были безуспешны. Мне запретили покидать город. В конце концов я отправил Ленку в Новосибирск, в надежде, что ей получится через общество Сибирь-Хоккайдо быстро связаться с Японией, и объяснить родителям, в какое тяжелое положение я попал. Зареванная Ленка уехала… а через два дня мне была дана команда «с вещами на выход». Ленка успела застать меня в ночь перед отъездом, и долго плакала, а я сидел всю ночь без единой мысли в голове, и бессмысленно смотрел на голую стену. Родная сестра моей мамы, мама Ленки жила в Костроме, и тоже ничего так и не успела узнать. События разворачивались слишком стремительно.
Я не вижу смысла в подробностях описывать все процедуры призыва в армию. Тот, кто там был, тот знает. А кто не был… ну и ладно.
На «смотринах» в областном военкомате ко мне внезапно подошел военный с голубыми погонами капитана, и сказал «пошли».
- Куда? – спросил я, и капитан посмотрел на меня так, будто я вдруг превратился в черепаху.
- Пошли. – повторил он, и я покорно поплелся следом.
Я внезапно вспомнил, что синие погоны – это вроде как ВДВ, о чем я тут же поинтересовался, но капитан начал говорить со мной только после того, как мы зашли в какой-то кабинет.
- Слушай, парень, - спросил капитан – ты же у нас «японец», да? Скажи что-нибудь.
- Вы по-русски скажите, я переведу. – ответил я.
Вместо этого капитан вытащил инструкцию от японского видеомагнитофона, и приказал мне читать и переводить, что я тут же и сделал. Капитан удивленно улыбнулся.
- А что еще умеешь? – задал он совершенно идиотский вопрос.
- Может лучше начать с другого конца? – ответил я.
Капитан внезапно понял мою мрачную шутку, улыбнулся и ответил встречным вопросом:
- Пойдешь к нам? Нам толковые парни позарез нужны.
- Куда? В десантники что ли? – я тоже говорил вопросами.
- Нет, в ВВС. Не так понтово, но это круче ВДВ. В ВДВ попадают те, кто не попадает к нам! – сказал капитан, и засмеялся собственной шутке. – В ВДВ можно любого остолопа призвать, из него там бойца сделают. А у нас нет времени вправлять мозги остолопам. А физическая форма нужна не хуже. И чтобы мозги сразу были. Поэтому – конкурс большой. – капитан снова засмеялся. – Ну что, пойдешь?
Это был первый и я тогда еще не знал, что последний случай, когда у меня в армии что-то спрашивали. У меня промелькнул лучик надежды.
- Мне домой нужно! – внезапно ответил я, и лишь значительно позже понял, какую глупость тогда сказал. Но в тот момент я верил, что меня могут просто отпустить.
- В общем, ты согласен. – заключил капитан. – Пошли! А! Еще вопрос! Сколько долларов в йене?
- Приблизительно один цент. – ответил я.
Я никогда не смогу описать своего отчаяния в дороге к месту службы, я не знаю, как охарактеризовать тот момент, когда нас впервые выгнали на зарядку… и я вдруг понял, что в этом месте я проведу два года. Буквально за неделю я похудел, и мои щеки ввалились, а лицо посерело. Ночами мне снился Нагано. Мне снилась Мидори. А просыпался я… я не знаю, где я просыпался, потому что лишь приблизительно знал положение того места, куда умственно отсталая страна со средневековыми крепостными законами меня загнала. Я тогда еще не осознавал, насколько сказочно мне в очередной раз повезло, и в какие войска я попал. Почти все солдаты у нас были или после технаря, или после ВУЗов, где не было военки, или те, кто просто «вылетели» и попали под «зачес». Мы приняли присягу, осень закончилась. С нами познакомились наши деды, а мы познакомились с ними. Я рассказал свою историю.
- Чего? – не поверил «комод» - В Японии? Ну-ка, салага, напиши по-японски «кендо». - и я вывел на бумажке два иероглифа. – Скажи «я японец» - и я сказал «оре ва нихондзин да ё.»
- Слышите, мужики, он и правда базарит! Я с Владика, малость понимаю. Ни черта себе! Слушай, а как ты сюда-то попал?
Я ждал подвоха, что сейчас со мной сделают что-нибудь ужасное, изобьют, искалечат, и морально приготовился отбиваться до конца. Я рассказал, как попал в армию.
- Опухнуть – сказали деды, и выдали заключение – Офицеры знают? Тебе везет. Будешь переводить к тачкам там что-нибудь. Только не банкуй. У нас все общее.
Я с безразличным видом согласился. Я молчал, и с каждым днем мне становилось все хуже, и меня, каждый вечер смертельно измотанного, спасал только тяжелый, похожий на бред сон. Я ничего не знал о том, что происходит в мире.
А однажды, мне приснился кошмар, что я сплю в казарме, и с безнадежностью приговоренного жду команды на подъем… и тут она прозвучала. Я действительно был в казарме… если бы я мог передать, что я тогда почувствовал. Но я смолчал. В тот же день «политрук» в звании майора нам объявил, что в честь начавшейся спортивной олимпиады… в НАГАНО!!! ДА!!! В НАГАНО!!! … у нас будет спортивный праздник! Та самая олимпиада, к которой еще при мне готовился мой город, все-таки состоялась. А я был уже вычеркнут из этой жизни, мой разум уже почти потух вдали от дома! И вот тогда я сорвался.
- Дайте мне стаканчик кофе! Я буду зрителем! – внезапно для себя самого каким-то незнакомым голосом из строя заорал я.
Возникший в рядах смех мгновенно замер от осознания ужаса произошедшего. Майор замолчал. Он уже знал, кто мог это сказать. Я хотел еще закричать что я хочу в Нагано, что я отказываюсь от позорного гражданства этой страны, но мне не дали этого сделать. Я не хочу вспоминать, что было дальше. Я был на грани срыва. И нанес неслыханное оскорбление офицеру.
… через три дня я появился в кабинете командира части, там же сидел майор-замполит. Мне было уже все равно. Я намеренно искал смерти. Вошел без стука, и замер на пороге не поздоровавшись.
- Присядь, боец. – внезапно сказал мне генерал-майор, и я в очередной раз про себя отметил, что не знаю, почему полком командует генерал, и молча сел на предложенный стул.
- Зачем ты это сказал? – спросил он. Я молчал. – Неужели ты думаешь, что мы не знаем, кто ты такой, и откуда? Зачем ты так сказал?
Я молчал. Внезапно майор достал конверт и протянул его мне. На нем были написаны иероглифы, и адрес отправителя был в Нагано. Конверт был вскрыт.
- Мы не читали. – сказал майор.
Я схватил конверт, в нем были два письма, одно от отца, второе от Мидори. Внезапно у меня ручьем полились слезы, я стирал их рукавом, успевал прочитать несколько строчек, и снова уже ничего не видел. У меня в горле стоял свинцовый ком, и я боялся заплакать в голос. Я читал.
- Прочитаешь нам? – тихо спросил генерал-майор, и я снова, чужим голосом начал читать письмо отца. Оно заканчивалось словами «служи, как я служил».
Потом я начал переводить письмо Мидори, и совершенно без стеснения переводил моменты, где она писала, что любит меня, что она пойдет в российское посольство требовать моей выдачи обратно.
- Напиши ответ, боец. – тихо сказал генерал-майор – Мы отправим его сами. Так надо.
И тут я заплакал в голос.
- Хватит соплей. – снова тихо сказал генерал-майор – твоя девчонка ведет себя более стойко. Напиши письмо, и отдай замполиту. Иди, умойся, и продолжай нести службу. Так надо.
Лишь значительно позже я понял, что произошло еще одно, почти немыслимое для Российской армии чудо. Но оно случилось, и я всю свою жизнь буду с глубокой благодарностью вспоминать этих офицеров. Это настоящие товарищи, и настоящие командиры. Настоящие.
- И еще! Пиши или по-русски, или по-английски! А то мы мнительные! – крикнул мне вдогонку замполит.
- Есть! – мрачно ответил я.
- Не спать, воин! – услышал я веселый возглас – Врага проспишь!
Я дернулся, и увидел, что командир борта подошел ко мне.
- Добрый вечер – совершенно не по уставу сказал мне майор С. – Через неделю домой?
- Так точно, домой. – ответил я, и улыбнулся.
- Слушай, Антон, - внезапно начал говорить майор С. – Я все с тобой поговорить хотел, да никак случая не представлялось. Про тебя тут многие знают, откуда ты такой взялся. А мне ты рассказывал о себе еще там, на месте. Слушай, что я тебе скажу. Женись на этой своей японке. Привози ее в Россию. Сам видишь, политики ничего не решат, да они на это и не способны. Учись на профессионального переводчика, переводи там все на русский, тащи все в дом! Нам в России лишним не будет! Только так мы сможем прекратить весь этот дурдом. Если бы ты знал, что там сейчас в самой Чечне творится, ты бы был рад до упаду, что ты не там, а неподалеку. Понимаешь меня?
- Да. – ответил я пораженный.
- Давай отчет. – сказал командир борта. – Вот дембелишься, а я напишу на вертолете: «Эту машину обслуживал трижды японец Российской федерации ефрейтор Антоха».
Командир борта засмеялся, я засмеялся вслед за ним и протянул ему отчет.
В 2:45 по полуночи огромный ИЛ-76, взревев могучими турбинами, и оторвавшись от земли, уносил нас на восток. Я спал под оглушительный гул турбин, и мне впервые за долгое время снова снился Нагано. Его далекие огни становились все ближе, ближе… и я, наверное, улыбался во сне.
Апрель 2005