Помню⁠⁠

В преддверии начала той страшной войны решил поделиться рассказом своего отца. В 1942 году, в возрасте 14-ти лет поставили его секретарем сельсовета таежной башкирской деревеньки. Одновременно был он бригадиром на лесоповале. Старики, женщины и такие же подростки, как он в бригаде. Механизации никакой, валили лес, вывозили на лошадях, вязали плоты, а потом сами же и сплавляли по реке. Не сделаешь норму – урежут трудодни всей бригаде. Но речь сейчас не о тяжелейшей работе, возложенной на тех, кто остался в тылу.

Время для страны страшное, голодное. Председательствовал в сельсовете юноша постарше отца на 2 года. Хлеб, всегда ржаной, привозили по норме из соседнего поселка. Не буду врать, не помню в граммах, сколько выделялось хлеба на человека, безусловно мало. В обязанности отца и председателя входило распределение по жителям деревни. Взвешивали, нарезали буханки по граммам и раздавали жителям. Говорил, что пекари из поселка никогда не ошибались и всегда хлеба приходило ровно по весу, сколько и положено по списку населения деревни.

Однажды, как обычно приехала хлебовозка, буханки разделили, раздали как положено. Но сталась одна буханка черного хлеба. Сверились со списком, всё верно – всем раздали, всё по норме. А буханка хлеба лежит на столе. Целая. Нетронутая. Ещё несколько раз прошлись по списку – никто не обделен. «Смотрим, говорит на неё и не знаем, как быть. Хлебовозка уже уехала, обратно не сдать. Да и приняли под роспись, значит… ошиблись-таки пекари! Быстро, не сговариваясь, открыли изнутри окно. Вышли через дверь, закрыли на замок, а сами тайком через окно пролезли обратно в сельсовет. Разделили тот черный хлеб пополам, залезли под стол и начали есть». «Едим, говорит, друг на друга смотрим, а у самих слезы из глаз ручьем льются – счастье небывалое, полбуханки хлеба на одного. Страшно, что кто-нибудь увидит, а остановиться не можем». Когда рассказывал, в его глазах росинкам блеснули слезы.