Ответ на пост «10 священных заповедей ведения пропаганды»⁠⁠2

Приведу один из моих любимых примеров, образец военной пропаганды на все времена, к сожалению, малоизвестный.

В начале Первой мировой, 93 немецких интеллектуалов опубликовали открытое письмо в защиту действий Германии в начинающейся войне. Письмо было опубликован 4 октября 1914 года под заголовком «К культурному миру» во всех крупных немецких газетах. Среди подписантов были такие видные люди, как, например, Макс Планк.

Предыстория (из Вики)

В начале Первой мировой войны в августе 1914 года немецкая артиллерия сравняла с землей город Лёвен (Бельгия), в качестве наказания за обстрел лёвенцами немецких солдат. Город был подожжён, сгорели университетский городок и богатейшая библиотека, большая часть центра города была полностью разрушена. В странах Антанты судьба Лёвена стала символом «тевтонского варварства»

25 августа 1914 года германские войска захватили Лёвен и уничтожили библиотеку Лёвенского университета. В огне было уничтожено 300 тыс. средневековых книг и рукописей. В городе были убиты 248 жителей, 10 000 человек покинули свои дома и стали беженцами. Около 2000 зданий были разрушены и большое количество сырья, продовольствия и промышленного оборудования было переправлено в Германию. Эти действия германской армии были осуждены мировым сообществом.

Текст письма:

Мы, представители немецкой науки и искусства, заявляем перед всем культурным миром протест против лжи и клеветы, которыми наши враги стараются загрязнить правое дело Германии в навязанной ей тяжкой борьбе за существование. События опровергли распространяемые слухи о выдуманных немецких поражениях. Тем усерднее сейчас работают над искажениями и выдумками. Против них поднимаем мы наш громкий голос. Да будет он вестником истины.

Неправда, что Германия повинна в этой войне. Её не желал ни народ, ни правительство, ни кайзер. С немецкой стороны было сделано все, что только можно было сделать, чтобы её предотвратить. Мир имеет к тому документальные доказательства. Достаточно часто Вильгельм II за 26 лет своего правления проявлял себя как блюститель всеобщего мира, очень часто это отмечали сами враги наши. Да, этот самый кайзер, которого они теперь осмеливаются представлять каким-то Аттилой, в течение десятилетий подвергался их же насмешкам за своё непоколебимое миролюбие. И только когда давно подстерегавшие на границах враждебные силы с трех сторон накинулись на наш народ, — только тогда встал он, как один.

Неправда, что мы нагло нарушили нейтралитет Бельгии. Доказано, что Франция и Англия сговорились об этом нарушении. Доказано, что Бельгия на это согласилась. Было бы самоуничтожением не предупредить их в этом.

Неправда, что наши солдаты посягнули на жизнь хотя бы одного бельгийского гражданина и его имущество, если это не диктовалось самой крайней необходимостью. Ибо постоянно и беспрерывно, несмотря на всяческие призывы, население обстреливало их из засады, увечило раненых, убивало врачей при выполнении их человеколюбивого долга. Нет подлее лжи, чем замалчивание предательства этих злодеев с тем, чтобы справедливое наказание, ими понесенное, вменить в преступление немцам.

Неправда, что наши войска зверски свирепствовали в Лувене. Против бешеных обывателей, которые коварно нападали на них в квартирах, они с тяжелым сердцем были вынуждены в возмездие применить обстрел части города. Большая часть Лувена уцелела. Знаменитая ратуша стоит цела и невредима. Наши солдаты самоотверженно охраняли её от огня. Каждый немец будет оплакивать все произведения искусства, которые уже разрушены, как и те произведения искусства, которые ещё должны будут быть разрушены. Однако насколько мы не согласны признать чье бы то ни было превосходство над нами в любви к искусству, настолько же мы отказываемся купить сохранение произведения искусства ценой немецкого поражения.

Неправда, что наше военное руководство пренебрегало законами международного права. Ему несвойственна безудержная жестокость. А между тем, на востоке земля наполняется кровью женщин и детей, убиваемых русскими ордами, а на западе пули «дум-дум» разрывают грудь наших воинов. Выступать защитниками европейской цивилизации меньше всего имеют право те, которые объединились с русскими и сербами и дают всему миру позорное зрелище натравливания монголов и негров на белую расу.

Неправда, что война против нашего так называемого милитаризма не есть также война против нашей культуры, как лицемерно утверждают наши враги. Без немецкого милитаризма немецкая культура была бы давным-давно уничтожена в самом зачатке. Германский милитаризм является производным германской культуры, и он родился в стране, которая, как ни одна другая страна в мире, подвергалась в течение столетий разбойничьим набегам. Немецкое войско и немецкий народ едины. Это сознание связывает сегодня 70 миллионов немцев без различия образования, положения и партийности.

Мы не можем вырвать у наших врагов отравленное оружие лжи. Мы можем только взывать ко всему миру, чтобы он снял с нас ложные наветы. Вы, которые нас знаете, которые до сих пор совместно с нами оберегали высочайшие сокровища человечества — к вам взываем мы. Верьте нам! Верьте, что мы будем вести эту борьбу до конца, как культурный народ, которому завещание Гёте, Бетховена, Канта так же свято, как свой очаг и свой надел.

В том порукой наше имя и наша честь!

После манифеста (из Вики):

Последующие события вынудили многих подписантов пересмотреть своё изначальное отношение к манифесту. Так, Макс Планк ещё в 1916 году написал открытое письмо, в котором заявил, что больше не может безоговорочно поддерживать действия немецких войск. В 1920 году немецкий пацифист Ганс Веберг провёл письменный опрос среди 75 оставшихся в живых к этому моменту подписантов манифеста. 58 опрошенных ответили Вебергу, 42 из них в той или иной степени выразили своё сожаление об этом документе.

После окончания войны воспоминание о «манифесте девяноста трёх» стало препятствием во взаимодействии между немецкими учёными и их коллегами из других стран. В 1919 году шведский химик Аррениус предложил Эмилю Фишеру, признавшему манифест ошибкой, убедить отречься от манифеста других подписантов. Эмиль Фишер обсудил этот вопрос с Габером, Нернстом, Планком и Вальдейером; несмотря на свою готовность признать подписание ошибкой, они отказались от предложения Аррениуса, мотивируя это крайней жестокостью условий навязанного Германии мирного договора.

Для меня всегда было загадкой, что же было в голове у жителей 1914-го, чтобы подписать такое?