Нью-Йоркский поезд (альтернативная история)
Большой двухэтажный барак идёт под снос. Стены уже разбиты. Отверзлись потроха двойных стен и потолков. Почерневшие от времени доски каркасно-засыпного (ещё, наверное, довоенного) строения. Собирается дождь. В пыльном мусоре, вываливающемся из двойных стен разбираемого дома, копается молодой мужчина. Он поддевает фомкой щит из ещё не почерневших досок. Этим щитом заделана дверь в перегородке. Скрип вытягиваемых гвоздей. Треск тонких досок двадцаток. Сорван слой наклеенных друг на друга обоев. Доски оклеены старыми газетами на немецком языке. Фотографии арийских воинов. Молодой человек толи разглядывает, толи читает заголовки. "Десять американских дивизий попали в котёл под Анкориджем". "Переправа по дамбе через Берингов пролив продолжает функционировать".
Наконец молодой человек отодрал щит. Испод щита вываливается пыльный мусор. Мы видим дураковатое выражение на чумазом лице молодого мужчины. Он достаёт из мусора картонную папку с завязками. Папка старая, из неё сыплются пожелтевшие машинописные листы.
- Ну-ка, ну-ка. Подбери, - сердито кричит снизу старый дед. Парень собирает листки грязными от пыли руками. Спускается к деду.
- Деда Ваня, что ето такое? Непонятное. Какие-то буквы чудные.
- Это по-русски написано. Дайка сюда. Давно я не видел русских букв.
Деда Ваня с интересом углубляется в чтение. В это время молодой мужчина собирает оторванные доски. Вынимает из них клещами гвозди. Потом он распрямляется, смотрит на небо. Качает головой.
- Не. Сегодня дождь так и не собрался. Пошли на картошку. Копалки тарахтеть перестали, значит, нам пора идти.
Деда Ваня и молодой человек идут по ухоженной дороге к полю. С ними ещё несколько человек мужчин и женщин. Вдруг они встают на обочину поворачиваются в сторону дороги и сгибаются в поклоне. Мимо них проходят два хорошо одетых человека. Один из них слегка наклоняет голову в сторону кланяющихся. Потом он поворачивается к своему спутнику, и мы слышим их разговор на немецком языке. Бесстрастный закадровый голос переводит.
- Ах, Йоган, Йоган! Мне всегда как-то не по себе, когда эти русские кланяются. Ни во Франции, ни в Англии я такого никогда не видел. Даже в Варшавском генерал-губернаторстве местных стараются онемечивать, хотя их черепа ничем не лучше чем у русских. Такие же не арийские.
Его спутник ему ласково отвечает.
- Мой милый Генрих, Ты не работал в Америке. Видел бы ты, как там живут американцы. Землянки. Куда делась их прежняя жизнь. Жалкие изгои. Фюрер завещал наказывать их за длительное сопротивление.
Генрих перебивает его:
- Дело не в том, что они вторглись в Сибирь. В конце концов, это русские заключённые построили дамбу по приказу параноика Сталина. Просто Американские Великие равнины гораздо больше подходят для нашей жизни, чем этот картофельный край.
- Ничего не поделаешь, Генрих. Законы живой природы. Борьба видов. В местах малопригодных для обитания могут сохраниться и примитивные виды. А в наиболее благодатных экологических нишах, победитель только один.
- Тогда почему бы ни учить русских немецкому языку? В конце концов, наш симбиоз с ними будет полезен для нас.
- Но и для них. Русские и американцы, должны перестать быть недочеловеками, они должны стать частью животного мира. Полезной частью, не спорю. Но между ними и людьми должен проходить непреодолимый рубеж.
Два немца ушли. Русские ходят по полю, собирают в корзины картофелины, вывернутые копалками. Затаривают их в мешки. С края поля заезжает бортовая машина. За ней идут двое мужчин. В одном из них мы узнаём человека, нашедшего папку. Они подбирают мешки и забрасывают их в кузов. В кузове ещё двое. Один из них перегибается через борт машины и спрашивает:
- Коль, когда сегодня?
Коля (это знакомый нам мужчина) строго смотрит на спросившего, показывает, что нужно заткнуть кулаком рот и отвечает, сделав строгое умное лицо:
- Как всегда.
Вечер. В большом помещении, напоминающем, не-то амбар не-то большой пустой сеновал под потолком горят электрические лампы. На земляном полу русские стелют свои походные постели. Одни едят, другие чинят одежду. Деда Ваня читает пожелтевшие страницы. К нему обращается Коля. Его лицо - это лицо простоватого человека, почти дурачка.
- Деда Вань! О чём там написано?
- Это фантастический роман. Это о том, что было бы, если бы было по-другому.
Деда Ваня видит недоумевающий взгляд Коли, и начинает ему объяснять.
- Роман - это длинный рассказ. Длинное повествование. В начале войны (ещё во владимирской учебке) я читал роман про инженера Гарина. (Коля садится на пол за спиной деды Вани и открывает свою сумку.) Что было бы, если бы один инженер сразу после гражданской войны изобрёл бы такую, штуку, которая как сваркой лучом света может всё прожигать. Вот если бы этот Гарин пробил лучом землю и добрался бы до золота. Много золота, как картошки на картофелесортировальном пункте. Там её как грязи и оно ничего не стоит.
Коля слушает деду Ваню, разбирая у него за спиной свою сумку. Достаёт из неё консервы, банку пива. Деда Ваня поворачивается к Коле. Колино лицо на глазах глупеет.
- И тут тоже про золото?, - спрашивает Коля.
- Нет! Тут начинается вот как. Две тысячи пятый год. (Пять лет назад.) Как будто бы немцы войну проиграли ещё в сорок пятом году. Не в пятидесятом загнали американцев в пустыню в Мексике, а проиграли. (Да ты ничего этого не помнишь, хоть я и рассказывал тебе.) Так вот. Один человек. Любит смотреть кино. И вот ему понравился один очень старый фильм. Сейчас погоди. Я его не видел. (Деда Ваня копается в листках бумаги.) "Человек с киноаппаратом" называется. Фильм Дзиги Вертова. И вот в этом фильме ему понравилась одна девушка. Так понравилась, что он в неё влюбился. Ну, ты меня понимаешь.
Коля понимающе по-дурацки улыбается.
- Ты, конечно, не так понимаешь, но дело не в этом. Слушай, может хоть что-то в голове останется. Там (в этом фильме) девушка ловко делала коробочки. Потом улыбалась и причёсывалась после работы. Ну, так вот влюбился он в неё. Стал всё про неё узнавать. Искать всякие воспоминания о Дзиге Вертове. Наконец, он узнал, что в Америке в библиотеке... У-ху-ху-ху-ху. (Старик роется в листочках) В библиотеке Конгресса в Ва-шинг-тоне. Не знаю что это за город.
- Это столица Америки была. Её немцы двумя атомными бомбами уничтожили. Теперь этого города нет, - вмешался Коля.
- А ты откуда знаешь?, - удивляется деда Ваня, а дураковатый Коля только пожимает плечами.
- Ну ладно, в библиотеке Конгресса в Вашингтоне, хранится дневник Дзиги Вертова, который он вёл, когда снимал своё кино. Тут дальше я не понял, как он (этот человек), не выходя из дома, прочитал то, что было в американской библиотеке. Ну, фантастика это. В дневнике была фамилия девушки. Фабрика, на которой Вертов её снимал, была указана. Всё про девушку человек тот выяснил. Узнал где жила. Какая у неё была семья. Пять братьев родных и три двоюродных. Жила она в Харькове. Все её братья перед войной уехали на Урал в Свердловск, оттуда пошли в армию и погибли на войне. Похоронены вместе в одной братской могиле. А следы девушки во время войны потерялись.
За разговором Коля достаёт пакетик с нарезанным хлебом для сэндвичей. Открывает банку шпротов. Делает бутерброды. Ест с удовольствием. Запивает пивом из банки. На банке надпись "BAVARIA" Дед за разговором делает себе бутерброды с салом и запивает их фантой.
- В этом месте в романе совсем сказка начинается. Главный герой перемещается во времени. Попадает в 1929 год. Снимает кино в группе Дзиги Вертова. Знакомится с девушкой. Они женятся. Всех её братьев он определяет учиться на инженеров. За них задачки решает и чертежи чертит. Делает их всех авиационными инженерами, и они поступают работать на Урале в городе Миасс на авиационный завод. Перед самой войной. Мужчина тот со своей женой и детьми переезжает из Харькова в Рязань. Дальше война начинается... .
Под сводами сарая звучит мелодичный сигнал, и свет начинает гаснуть.
- Завтра доскажу. Ложусь спать, буду сало переваривать. А тебе на станцию поезда водой заправлять.
Ночная станция. Всё залито светом огромных ламп установленных на высоченных мачтах. Коля с другими русскими возится со шлангами. По перрону проходят два немца, которых мы видели, возвращающимися с поля. Они смотрят на часы. Диктор объявляет (по-немецки): Атунг! Ахтунг! Поезд Нью-Йорк - Берлин задерживается на 30 минут. До прибытия поезда Берлин - Рио-де-Жанейро осталось 5 минут.
- Может быть это и лучше, Генрих, что ты не увидишься с фрейлейн Анной?
- Если бы она поехала из Рио без пересадки в Нью-Йорке, то проехала бы Ряжск ещё позавчера.
- В конце концов, Генрих, ты должен был бы лично сменить её на биологической станции в сельве, а не принимать дела заочно. Только природа виновата в том, что опыты с колорадским жуком тебя задержали.
Мы видим широченные железнодорожные пути и слышим разговор Йогана и Генриха.
- Идеи нашего великого фюрера изменили мир. Арийская физика, биологическое учение, ширококолейные железные дороги, по которым, можно возить то, что раньше помещалось только на судах.
- А дамба, построенная Сталиным, превратила судоходство в спорт. Теперь во все крупные города мира можно доехать из Берлина поездом.
В каюте поезда Анна - загорелая арийская девушка, одетая по моде 50-х годов XX века. Она накрывает на стол. В её каюте звонит телефон. Голос в телефонной трубке говорит ей: "Фрейлейн Анна. Время стоянки на стации Ряжск сокращено. Вы можете принять своих гостей в ресторане на верхней палубе. Но я рекомендую Вам пригласить их проехать с Вами до станции Рязань. Они смогут вернуться обратно на местном поезде Кенигсберг-Самара. Билеты для них за счёт железной дороги".
Анна поднимается по лестничному маршу. Проходит мимо открытой топки печи, в которую проводник забрасывает уголь. Девушка выходит на верхнюю палубу. Там летний ресторан. Оттуда хорошо видно приближающуюся ярко освещённую станцию Ряжск.