На Западном фронте без перемен.
«На Западном фронте без перемен» — книга Ремарка про ужасы и тяготы Первой Мировой. Про то, как воевали немцы. Про всю бессмысленность и беспощадность войны.
Писатель предложил свою рукопись «На западном фронте без перемен» наиболее авторитетному и известному в Веймарской республике издателю Самюэлю Фишеру. Фишер подтвердил высокое литературное качество текста, но отказался от публикации на том основании, что в 1928 году никто не захочет читать книгу о Первой мировой войне. Позднее Фишер признал, что это была одна из самых существенных ошибок в его карьере.
Следуя совету своего друга, Ремарк принес текст романа в издательство Haus Ullstein, где он по распоряжению руководства компании был принят к печати. 29 августа 1928 года был подписан контракт. Но издательство было также не до конца уверено в том, что такой специфический роман о Первой мировой войне будет иметь успех. Договор содержал оговорку, в соответствии с которой в случае неуспеха романа автор должен отработать затраты на публикацию в качестве журналиста. Для перестраховки издательство предоставило предварительные экземпляры романа различным категориям читателей, в том числе ветеранам Первой мировой войны. В результате критических замечаний читателей и литературоведов Ремарка настоятельно просят переработать текст, особенно некоторые особо критические высказывания о войне. О серьёзных корректировках романа, внесенных автором, говорит экземпляр рукописи, находившийся в New Yorker. Например, в последней редакции отсутствует следующий текст:
Мы убивали людей и вели войну; нам об этом не забыть, потому что находимся в возрасте, когда мысли и действия имели крепчайшую связь друг с другом. Мы не лицемеры, не робкого десятка, мы не бюргеры, мы смотрим в оба и не закрываем глаза. Мы ничего не оправдываем необходимостью, идеей, Родиной — мы боролись с людьми и убивали их, людей, которых не знали и которые нам ничего не сделали; что же произойдет, когда мы вернемся к прежним взаимоотношениям и будем противостоять людям, которые нам мешают, препятствуют? <…> Что нам делать с теми целями, которые нам предлагают? Лишь воспоминания и мои дни отпуска убедили меня в том, что двойственный, искусственный, придуманный порядок, называемый «обществом», не может нас успокоить и не даст нам ничего. Мы останемся в изоляции и будем расти, мы будем пытаться; кто-то будет тихим, а кто-то не захочет расстаться с оружием.
Наконец, осенью 1928 года появляется окончательный вариант рукописи. 8 ноября 1928 года, накануне десятой годовщины перемирия, берлинская газета «Vossische Zeitung», входящая в концерн Haus Ullstein, публикует «предварительный текст» романа. Автор «На западном фронте без перемен» представляется читателю как обычный солдат, без какого-либо литературного опыта, который описывает свои переживания войны с целью «выговориться», освободиться от душевной травмы.
10 ноября 1928 года начался выход отрывков романа в газете. Успех превысил самые смелые ожидания концерна Haus Ullstein — тираж газеты увеличился в несколько раз, в редакцию приходило огромное количество писем читателей, восхищенных подобным «неприкрашенным изображением войны».
На момент выхода книги 29 января 1929 года существовало приблизительно 30000 предварительных заказов, что заставило концерн печатать роман сразу в нескольких типографиях. Роман «На западном фронте без перемен» стал самой продаваемой книгой Германии за всю историю. На 7 мая 1929 года было издано 500 тысяч экземпляров книги. В книжном варианте роман был издан в 1929 году, после чего был в том же году переведён на 26 языков, в том числе на русский. Наиболее известный перевод на русский язык — Юрия Афонькина.
Экранизация одноименного антивоенного романа Эриха Марии Ремарка 1930 г., стала первой военной драмой в истории Голливуда, получившей премию "Оскар".
Фильм снят по адаптированному сценарию Льюиса Майлстоуна, Дела Эндрюса и Джорджа Эббота. Это был очень смелый для своего времени фильм, положивший начало жанру антивоенного кино и целому направлению в истории мирового кинематографа и философии. Проблема "потерянного поколения" - вчерашних школьников, столкнувшихся с ужасами первой мировой войны, на долгие годы стала главенствующей в творчестве кинематографистов, писателей и философов.
Продолжительность оригинального фильма составляла 140 минут, а после реставрации в начале 80-х годов - около 138 минут (130 минут на домашнем видео). Сиквел "Дорога домой" продолжительностью 97 минут был снят в 1937 году, а в 1950 году восстановлен для показа по телевидению.
Фильм "На Западном фронте без перемен" номинировался в четырех категориях и получил премию "Оскар" в двух номинациях: "Лучшая постановка" и "Лучший режиссер".
Несколько цитат из книги Эриха Мария Ремарка «На Западном фронте без перемен»
Рука трясет меня, я поворачиваю голову и при свете короткой, длящейся всего лишь секунду вспышки с недоумением вглядываюсь в лицо Катчинского; он широко раскрыл рот и что-то кричат; я ничего не слышу, он трясет меня, приближает свое лицо ко мне; наконец грохот на мгновение ослабевает, и до меня доходит его голос:
— Газ, г-а-а-з, г-а-аз, передай дальше.
Я рывком достаю коробку противогаза. Неподалеку от меня кто-то лежит. У меня сейчас только одна мысль — этот человек должен знать!
— Га-а-з, га-аз!
Я кричу, подкатываюсь к нему, бью его коробкой, он ничего не замечает. Еще удар, еще удар. Он только пригибается, — это один из новобранцев. В отчаянии я ищу глазами Ката, — он уже надел маску. Тогда я вытаскиваю свою, каска слетает у меня с головы, резина обтягивает мое лицо. Я наконец добрался до новобранца, его противогаз как раз у меня под рукой, я вытаскиваю маску, натягиваю ему на голову, он тоже хватается за нее, я отпускаю его, бросок, и я уже лежу в воронке.
Глухие хлопки химических снарядов смешиваются с грохотом разрывов. Между разрывами слышно гудение набатного колокола; гонги и металлические трещотки возвещают далеко вокруг: "Газ, газ, газ!"
За моей спиной что-то шлепается о дно воронки.
Раз-другой. Я протираю запотевшие от дыхания очки противогаза. Это Кат, Кропп и еще кто-то. Мы лежим вчетвером в тягостном, напряженном ожидании и стараемся дышать как можно реже.
В эти первые минуты решается вопрос жизни и смерти: герметична ли маска? Я помню страшные картины в лазарете: отравленные газом, которые еще несколько долгих дней умирают от удушья и рвоты, по кусочкам отхаркивая перегоревшие легкие.
Я дышу осторожно, прижав губы к клапану. Сейчас облако газа расползается по земле, проникая во все углубления. Как огромная мягкая медуза, заползает оно в нашу воронку, лениво заполняя ее своим студенистым телом. Я толкаю Ката: нам лучше выбраться наверх, чем лежать здесь, где больше всего скапливается газ. Но мы не успеваем сделать это: на нас снова обрушивается огненный шквал. На этот раз грохочут, кажется, уже не снаряды, — это бушует сама земля.
На нас с треском летит что-то черное и падает совсем рядом с нами, это подброшенный взрывом гроб.
_________________
Проходит день за днем, и каждый час кажется чем-то непостижимым и в то же время обыденным. Атаки чередуются с контратаками, и на изрытом воронками поле между двумя линиями окопов постепенно скапливается все больше убитых. Раненых, которые лежат неподалеку, нам обычно удается вынести. Однако некоторым приходится лежать долго, и мы слышим, как они умирают.
Одного из них мы тщетно разыскиваем целых двое суток. По всей вероятности, он лежит на животе и не может перевернуться. Ничем другим нельзя объяснить, почему мы никак не можем найти его, — ведь если не удается установить, откуда слышится крик, то это может быть только оттого, что раненый кричит, прижавшись ртом к самой земле.
Должно быть, у бедняги какая-то особенно болезненная рана; видно, это один из тех скверных случаев, когда ранение не настолько тяжелое, чтобы человек быстро обессилел и угас, почти не приходя в сознание, но и не настолько легкое, чтобы он мог переносить боль, утешая себя надеждой на выздоровление. Кат считает, что у раненого либо раздроблен таз, либо поврежден позвоночник. Грудь, очевидно, цела, — иначе у него не хватило бы сил так долго кричать. Кроме того, при других ранениях он смог бы ползти, и мы увидели бы его.
Его крик постепенно становится хриплым. На беду, по звуку голоса никак нельзя сказать, откуда он слышится. В первую ночь люди из нашей части трижды отправляются на поиски. Порой им кажется, что они засекли место, и они начинают ползти туда, но стоит им прислушаться опять, как голос каждый раз доносится совсем с другой стороны.
Мы ищем до самого рассвета, но поиски наши безрезультатны. Днем местность осматривают через бинокли; нигде ничего не видно. На второй день раненый кричит тише; должно быть, губы и рот у него пересохли.
Тому, кто его найдет, командир роты обещал предоставить внеочередной отпуск, да еще три дня дополнительно. Это весьма заманчивая перспектива, но мы и без того сделали бы все, что можно, — уж очень страшно слышать, как он кричит. Кат и Кропп предпринимают еще одну вылазку, уже во второй половине дня. Но все напрасно, они возвращаются без него.
А между тем мы отчетливо разбираем, что он кричит. Сначала он только все время звал на помощь; на вторую ночь у него, по-видимому, начался жар, — он разговаривает со своей женой и детьми, и мы часто улавливаем имя Элиза. Сегодня он уже только плачет. К вечеру голос угасает, превращаясь в кряхтение. Но раненый еще всю ночь тихо стонет. Мы очень ясно слышим все это, так как ветер дует прямо на наши окопы. Утром, когда мы считаем, что он давно уже отмучился, до нас еще раз доносится булькающий предсмертный хрип.
http://knigoplaneta.ru/na-zapadnom-fronte-bez-peremen-remark...