«Москва — не исторический город»⁠⁠

Продолжение архитектурной темы про цирк в Москве и не только. Оказывается, с марта бизнесмены - владельцы исторических зданий - стали одним из ключевых акторов в деле сохранения историко-культурного наследия. Можем ли мы рассчитывать на их социальную ответственность?

1 марта вступило в силу постановление № 1936 правительства Российской Федерации от 27 декабря 2024 года о зонах охраны культурного наследия. Этот документ вызвал большой резонанс в среде, связанной так или иначе с культурой, с архитектурой, с памятниками истории. Почему такое беспокойство? Чем это свежее постановление грозит нашей исторической памяти и культурному наследию?

Об этом мы попросили рассказать архитектора Константина Борисовича Маркуса — профессора Международной Академии Архитектуры (Московское отделение), советника Российской академии архитектуры и строительных наук, члена Союза архитекторов России.

Корр.: Константин Борисович, что Вы можете сказать о новом постановлении? Что будет происходить после вступления его в действие?

Константин Маркус: На мой взгляд, это убийственное постановление. Я несколько десятилетий занимаюсь вопросами, связанными с градостроительной охраной исторического наследия. Мои родители этим занимались еще в 1960-х годах. И для меня это действительно убийственное постановление по двум причинам.

Вроде бы там все написано правильно, хорошо, понятно, с применением всей терминологии. Но когда начинаешь вчитываться и сравнивать с предыдущим базовым постановлением от 2015 года, то понимаешь, что те зоны охраны, которые были установлены ранее, с сегодняшнего дня теряют силу. А некоторые теряют силу через три года.

Причем те зоны, которые теряют охранный статус через три года, — это так называемые зоны охраны исторических достопримечательных мест.

А уже с сегодняшнего дня теряют силу зоны охраны, в частности, археологии. То есть то, что под землей и под водой. И особенно большая проблема с тем, что под землей находится. Потому что территория памятника археологии, вроде бы пока еще остается неприкосновенной, но территории вокруг памятника, ранее считавшиеся зоной охраны, теперь из-под охраны выводятся.

Значит, с ними можно делать все, что угодно. Можно безнаказанно вести и строительную, и хозяйственную деятельность. То, что было запрещено в предыдущем постановлении, отныне становится не просто возможной, но разрешенной акцией.

А ведь мы не знаем, что находится за пределами памятника с точки зрения археологии. Может быть, там территория будущих археологических раскопок? А сейчас на этой земле могут построить все что угодно.

Мы можем действительно потерять колоссальный пласт исторического наследия.

А теперь скажу о достопримечательных местах, охранный статус которых исчезнет примерно через три года, согласно новому постановлению. В отличие от единично существующих зданий — уникальных зданий, памятников архитектуры, истории — существуют еще фрагменты городской исторической застройки. И вот как раз эти фрагменты получили в нашей юридической литературе название «Достопримечательные места». За сохранение этих достопримечательных мест боролись наши предшественники, крупные специалисты в этой области, в частности мои родители. Боролись за сохранение не просто отдельного здания-памятника, а за сохранение той исторической среды, в которой памятник находился.

В постановлении допускается, что у этих достопримечательных мест не будет своей охранной зоны. Таким образом, на значительных городских территориях можно будет делать все что угодно. Охранные зоны, всегда регламентировавшие строительную и хозяйственную деятельность, теперь упразднены.

Существует закон 73-ФЗ, где эта регламентация прописана. Так вот, постановление № 1936 противоречит основному закону в области охраны исторического наследия. При этом постановление всегда по юридическому уровню ниже, чем федеральный закон.

И второе, что меня очень смутило, это 18-й пункт в означенном постановлении, где прописаны регламенты процедуры проектирования и согласования проекта зоны охраны, и кто может быть инициатором. Инициатором может стать любой из целого ряда агентов, но первая позиция, прописанная в новом постановлении, — это собственник и пользователь объектов недвижимости, расположенных на территории зон охраны, т. е. в их границах.

По новому постановлению он может быть инициатором по изменению (читай — сокращению) зон охраны вплоть до их уничтожения. Памятник со своей территорией останется, а его зоны охраны — нет. Причем все эти изменения зон охраны заказывает собственник недвижимости, расположенной в границах зон охраны, за свой счет.

Пользователю, как мы все понимаем, выгодно, чтобы эти зоны сокращались, потому что он хочет развязать себе руки и использовать территорию с максимальной выгодой для себя, получить как можно больше прибыли. Он рассматривает эту территорию как продукт, который надо продавать. Как свою «кормовую базу».

Пользователь выходит с соответствующей инициативой, заказывает проект, и его с радостью сделают ангажированные бюро, имеющие лицензию. Они получают деньги от этого заказчика и потому выполнят его пожелания. О том, каковы будут эти пожелания, догадаться не трудно: «А давайте теперь сократим эту зону, а может, давайте вообще уберем ее».

Потом в дело вступают «черные» эксперты. К сожалению, есть такая группа деятелей от архитектуры. Это очень квалифицированные люди, грамотные, имеющие лицензии. Но они делают то, что им говорят. Они подпишут все, что угодно. И это, к сожалению, я знаю по своему личному опыту.

Поэтому нынешнее постановление с дописками, которых нет в предыдущем постановлении 2015 года, развязывает руки пользователям и собственникам той недвижимости, что находится в пределах пока еще существующих зон охраны. Вот, почему я называю это постановление убийственным.

То, против чего боролись предыдущие поколения, снова угрожает нашему наследию. Это движение за сохранение исторической застройки началось с 1960-х годов, когда образовался ВООПИК (Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры).

Наши предшественники создавали систему охраны городской исторической территории как целостного образования. Они боролись за сохранение целостной исторической среды, а не только за сохранение отдельных памятников. Ведь зонам охраны подчинена любая градостроительная деятельность на территории исторического города с целью сохранения этого своеобразия города вплоть до сохранения наиболее ценных панорам, визуальных коридоров, раскрытий, бассейнов видимости. Я уже не говорю о планировочных закономерностях, типах застройки, ландшафтных особенностях. То есть всего того, что составляет особенность города, то, чем он может гордиться.

Теперь все это поставлено под удар уничтожения, теперь мы отброшены на полвека назад благодаря новому постановлению.

Я считаю, что общество должно выразить свое жесткое неприятие происходящего. Противостоять надвигающейся катастрофе должно движение снизу. Совершенно понятно, почему появилось это постановление. Это результат деятельности строительного лобби. Застройщикам надо осваивать территорию. А здесь эти «охранники» — а их так и называют — мешают жить! Они лимитируют высоту, лимитируют габариты и лимитируют стиль. Сколько денег уходит из рук! Центральные территории — это же самые дорогие территории в городе. Исторические центры городов!

Мы с вами прекрасно понимаем, что цели владельцев исторических зданий редко связаны с защитой культуры, и для реализации этих целей они часто действуют не совсем добросовестно.

У нас вообще между архитекторами и заказчиками, которые не являются, слава тебе господи, архитекторами, разные цели. Мы стремимся создавать качественную, красивую, удобную среду. А у них цель — получить максимальную прибыль. Эти две цели противоположны друг другу по определению, по своей природе. Конечно, где-то они пересекаются. Заказчики понимают, что чем лучше будет пространственная городская среда, тем она будет дороже продаваться. Это товар. Качество товара — это вопрос, по которому заказчик и архитектор способны еще договариваться.

Но когда дело касается исторических территорий, все происходит совсем иначе. Потому что здесь в первую очередь речь идет о сохранении исторического контекста. Как учесть этот контекст? Как ввести в архитектурное пространство новый объект, чтобы не разрушить этот контекст? А с другой стороны, как сделать так, чтобы, например, построенный на охранной территории жилой дом был достаточно благоустроенным?

А вот теперь об этом можно не думать — позволено всё. Эта вседозволенность, если ничего не предпринять, изменит качество исторических городов. Важно понимать: у нас было до 2010 года около 500 исторических городов, а после 2010 года осталось 41. Их число просто сократили. Москва, например, не исторический город. А через некоторое время вообще не будет ни одного исторического города. И Суздаля не будет, и Костромы, и Ярославля.

Петербург у нас является объектом ЮНЕСКО, поэтому там защита посерьезнее. А в целом мы будем терять и терять объекты исторического наследия. Возникает вопрос: «А чем похвастаетесь, ребята? Вот наши города могут еще похвастаться своей историей. Что вы можете предложить взамен?»

Корр.: Почему-то у тех, кто занимается строительным бизнесом, нет в картине мира мысли, что если они разрушают культурную среду, то они тем самым портят свой так называемый продукт (городскую застройку).

К. Маркус: Безусловно. Но я думаю, что о долгосрочных перспективах вообще думает очень мало людей из бизнеса. В основном, для них сиюминутная прибыль гораздо интереснее долговременной. Да это вообще свойство русского бизнеса — надо быстренько получить прибыль.

Откуда, собственно, возникло движение за сохранение исторического наследия? В 1960-е годы советский модернизм (тогда он еще так не назывался) стал очень агрессивно наседать на исторические города, влезать в центр.

Для противостояния этой агрессии была создана общественная организация ВООПИК. Тогда стали создавать эти зоны охраны, впоследствии они были объединены и занимали значительные территории. Тогда же стали заниматься вопросами сохранения исторических ландшафтов.

Например, усадьба «Архангельское» в Подмосковье обладает колоссальной зоной охраны только потому, что там от дворца раскрывается фантастически красивый вид. И этот вид является одним из ведущих исторических элементов усадьбы. А для застройщиков этой ценности не существует. Они решили, что на расстоянии в пару километров от дворца можно уже что-то возводить. И они пытались это сделать. Были приложены колоссальные усилия, чтобы не допустить туда застройщика, а застройщик очень хотел. «Ну и что? Ну стоит этот дворец Юсуповский. Юсупова давно нет, а дворец есть. И что, теперь я не могу здесь построить?» — заявляет застройщик. Нет, не можешь, потому что твои башни вылезут за кромку деревьев, отвечают ему.

А что теперь будет? Можно строить, где и как хочется. Да кого это волнует, когда миллиарды на кону!

По поводу панорамы и силуэта города могу привести в пример Париж. Во Франции была волна высотного строительства. Деловой район Дефанс входил в корону, которая по контуру окаймляла Париж. Париж вообще-то маленький город. Его историческая территория, находящаяся в пределах бульвара Периферик — это наше третье транспортное кольцо.

А дальше начинаются зоны так называемого Большого Парижа, их несколько. И вот, по контуру стали строить высотки. Они отовсюду видны. В конце концов строительство запретили, власти ввели мораторий на высотное строительство. Но это тоже стало возможным благодаря волне недовольства. Но изначально там профессиональное сообщество сработало. У них вообще серьезно был поставлен вопрос об охране исторического наследия и использовании территории. То есть охранять не для того, чтобы на это молиться, а чтобы в этом жить.

Так и у нас было то же самое. Я, например, долгое время был научным сотрудником в ЦНИИП Градостроительства, который сейчас уже, к сожалению, не существует. В отделе, который занимался вопросами охраны и использования исторического наследия. Зоны охраны очень жестко регламентировались.

Корр.: Скажите, пожалуйста, есть ли какие-то рычаги, механизмы у гражданского общества? Что нужно сейчас делать, чтобы не допустить уничтожения нашего культурного наследия?

К. Маркус: У меня ощущение, что сейчас образовался огромный разрыв между власть предержащими и профессиональным сообществом. Я уж не говорю о городском сообществе. Этот разрыв возник в последние десятилетия, еще 30 лет назад такого колоссального разрыва не было. Еще 30 лет назад в Москве власти пытались узнать мнение профессионалов и разговаривали с ними на паритетных началах.

В. Ресин, первый заместитель мэра Москвы в 2001–2011 годах, отвечал, в частности, за вопросы градостроительного развития. В то время главными архитекторами были сначала Вавакин, а потом Кузьмин — два академика российской Академии архитектуры. Они были очень серьезными градостроителями.

Так вот, при главном архитекторе города еще с середины 80-х годов был организован ЭКОС, Экспертно-консультативный общественный совет, в который входили люди разных специальностей. В основном это были художественного свойства люди, заинтересованные и неравнодушные к московским проблемам, журналисты, писатели, художники. Безусловно, архитекторы, градостроители, искусствоведы, историки. Достаточно интересная публика. В ЭКОС собирались и рассматривали наиболее значимые проекты, которые должны были быть реализованы в Москве.

Например, такие объекты, как здание цирка и здание СЭВ на этом совете рассматривались бы непременно. Проект на стадии концепции должен был пройти согласование ЭКОС. Без согласования ЭКОС проекты не могли идти дальше по всем другим согласующим инстанциям просто по процедуре. И они не могли получить право на разработку следующих стадий, далее войти в госэкспертизу, а соответственно, и получить разрешение на строительство.

ЭКОС был очень серьезной организацией, хотя и общественной. Это был профессиональный общественный фильтр для многих очень крупных проектов. Но и более мелкие проекты (если речь шла об исторической зоне Москвы — центра или каких-то исторических территорий за пределами центра) проходили через рабочую группу ЭКОС, которая состояла в основном из архитекторов.

Все проекты, даже маленькие двухэтажные домики, которые располагались в исторической части города и проектировались для исторической части Москвы, должны были пройти процедуру согласования в рабочей группе ЭКОС.

По своему опыту могу сказать, насколько сложно было пройти ЭКОС, там требования были очень жесткие. А сейчас этого всего нет. Потому что властям предержащим не нужна обратная связь с городским сообществом.

Корр.: А что произошло с этой системой? Что случилось с этими организациями?

К. Маркус: Я думаю, что случилось не с организациями, а с властью. Смена власти в городе привела к смене всего аппарата Московской архитектуры. Поменялся главный архитектор города. Я так понимаю, что Александр Викторович Кузьмин, достаточно принципиальный человек, хоть и умевший вести себя вполне дипломатично, с какого-то момента (а именно в 2012 году) уже перестал устраивать. Сейчас его место занимает совсем другой персонаж. И ЭКОС перестал существовать просто как факт. Он больше не нужен.

Вторую часть размещу в следующем посте, в один не влезает.

Вторая часть

взято отсюда