Куда заводят трамвайные пути
Разбитый красно белый трамвай дребезжит по пустыне. Я на одном из мест второго вагона, смотрю прямо перед собой, на сиденье, грубо вымазаное серой краской. В структуре краски явно просматриваются волоски из кисточки. Пейзаж за окнам набил оскомину, там все, вплоть до сине - желтого горизонта, песок. Красноватый, желтый, выжигающще белый под слепящим солнцем, но все он, только он, насколько хватает глаз. Песок и темно синее небо без облаков. В трамвае я совсем один. Он болтается на стыках сам по себе. Иногда боковые удары настолько сильны, что я ощутимо ударяюсь головой о замызганное стекло, чувствую слабый отголосок злости непонятно на кого, сквозь зубы начинаю материться. Язык плохо слушается, я это прекрасно понимаю. Салон залит солнцем, оно везде. На разбитом и затоптаным пылью резиновом полу, на стенах из крашеной фанеры, на аллюминиевых вставках по периметру окон. Вагон качается на аммортизаторах, нос его иногда задирается от неровности полотна. Я болтаюсь на сиденье и пью. Воду, или что то крепкое, переодически ныряю в сумку, набитую разнообразными бутылками и достаю первую попавшуюся. Сумка дребезжит и варится под солнцем на пыльном, резиновом полу. А я сижу на плоской, серой фанере сидения и варюсь в пространстве. Мне не жарко, наоборот, в вагоне довольно прохладно, вообще в пустыне прохладно. Варится мозг, мысли, чувства. Иногда я рассматриваю болты, которыми прикручена ободранная аллюминиевая вставка под окном, к корпусу вагона. Их не трогали уже до моего рождения. Но солнце их по прежнему любило и не обделяло вниманием. Черновато стальной цвет. Чревато стальной. Редко, но трамвай останавливался посередине моря песка, открывал противно скрежетащие двери, тогда в вагон врывались маленькие вихри песка и ветра, они кружились и гоняли по полу билеты, бутылки, фантики. Двери закрывались и маленький вихрь умирал, оставляя на ребристой резине пола и люков песочные барханы. Мои джинсы, рубашка, кеды и глаза, все было в мелчайших частицах песка. Трамвай стал забирать влево, меня еще раз ударило о стену. Боковым зрением я заметил, что - то изменилось по ту сторону окна. Я вгляделся, мы ехали не особо быстро, можно успеть рассмотреть торчащие из песка куски арматуры. Настолько проржавевшие, что металл просто осыпался, казалось стальные штыри все во вмятинах.Их было довольно много, потом я увидел большой, гладкий камень, на котором явно что то написано. Когда мы проезжали его, я до боли прижался к стеклу, пытаясь рассмотреть. Красные вкрапления на черном камне сложились в обрывки чужого разума:''Из..оп ро...м к.ад.... 117666 аьровябл.... .у.а! У..ю''. Когда трамвай проехал камень, из песка стали вырастать ржавые механизмы. Я никогда ничего подобного не видел. Высотой около полутора метров, на самом верху толстые полоски металла, скрученного пружиной, с огромным количеством шестеренок, цилиндров, шатунов, шлангов, соеденений и цепей. Зачем нужно было строить такое, совершенно непонятно. Некоторые работали. Шестерни крутились на сухую, растянутая цепь болталась и била цилиндры, сыпалась на песок ржавчина. Механизмы кончились, дальше лежал огромный, сдвоенный ковш карьерного погрузчика, проржавевший настолько, что в толстом металле виднелись большие дыры. Исполинский ковш позади, за ним тянулись рыжие бульдозеры, с красным серпом и молотом на продавленых решетках, защищающих радиатор. Некоторые были перевернуты, на других нехватало деталей. Отсутствовали ковши, кабины, ходовая. Я успевал замечать, как от времени колеса приросли к тяжелым тракам. Бульдозеры кончились, за ними лежал набоку огромный корабль. Пробитым носом и палубой к окнам трамвая. Болтались от ветра ржавые поручни, свисали обрывки тяжелых якорных цепей. На палубе многи листы были отогнуты, и на меня смотрела чернота провалов. Далее шли надстройки с болтаюшимися на одной петле дверями, сквозь вход можно было увидеть ступени, пожарные ящики с истлевшими шлангами, крючья в стене, на которых раньше висели багры, топоры, лопаты и ведра. Все это скорее всего попадало, и лежало в недоступных глазам местах. На одной двери краснела надпись ''Не смотри!!!'', на другой -''Время, смерть в желудок''.Дальше была рубка управления кораблем, с оторванной крышей. Панели с рычагами и тублерами, распоженые буквой ''с'' . Посередине виднелось большое колесо штурвала.На закрученных пружиной проводах свисали коробочки раций. Прямо за рубкой, сквозь надстройку и палубу, была пробита дыра до машинного отделения. Разбитые вдребезки двигатели с торчащими поршнями, виден согнутый коленчитый вал. Будто что то исполинско-тяжелое ударило в корабль сверху, пробило его почти насквозь и осталось в машинном отделении. Трамвай проезжал корму, показались гребные винты. У одного винта пара лопастей были оторваны под корень, две согнуты к корпусу так, что стали похожи на штырь, второй же был просто очень ржавым, в бугристых наростах. За кораблем был только песок. Трамвай начал тормозить, и я решил пройтись еще раз в первый вагон, потом взглянуть ближе на корабль. Двигатель крутился все медленне, и наконец вагон встал. Заскрипели шестернки и цепи, вытягивая двери. Я был довольно пьян, но все же нашел силы подняться и пройти по вагону до первой двери. Три ступени осыпаные песком, и я вне вагона. Я повернулся в сторону корабля, но там не было ничего. Только дрожь воздуха. Пространство изогнулось. Солнце в зените, оно так и не ушло с момента, когда я впервые выбирался наружу. Оно никогда не уйдет оттуда, по крайней мере, пока я жив, но его свет не пекло. Мои кеды чуть погрузились в песок. Я стоял и впитывал. Прохладу, шум ветра в ушах, гул проводов линии высокого напряжения, благодаря которой и ехал трамвай. В проводах было что то не так. Посмотрев вперед, я понял. Не было столбов. Провода висели в воздухе, без каких либо опор, чуть подрагивая и вибрируя. Я осторожно пошел вдоль состава, он не уедет, я знал. Дошел до кабины, там пусто, блестят зеркала и стекла. Поднялся в вагон, отодвинул дверь кабины. Ненапрягая уши гудели трансформаторы, спрятанные в недрах, в открытые форточки дул ветер, неся крупинки песка. Старая приборная панель, в духе советсого аскетизма была чуть присыпана песком. Моргая из за старой проводки, лампочки, сообщали информацию, которую мне не понять. '' Соленойды '' ... Резко щелкнули реле, погасли лампочки, зажглись другие, включились механизмы дверей. Когда двери закрылись, опять щелчки, состав дернулся и натужно набирая обороты, понесся вперед. Кривые нити рельс и полузасыпаные шпалы побежали под огроное ветровое стекло, ветер рванулся в форточках, кинув песком в лицо. Я задвинул дверь кабины, и сел на ближайшее сидение. Реле щелкали, вагон гремел, я буду пить и ехать в бесконечность.