Крашо⁠⁠

Давным-давно, когда Солнце было зеленее, ананасы крепче, а трава забористее - я путешествовал по миру. Целыми ночами я проходил многие дециметры дорог, поселков, городов. Я видел вокруг насилие, я видел вокруг разврат, я видел свалки из тел усопших от бубонный чумы. Моря пьяных, немытых, вонючих тел. Океаны трупов прямо на улицах. И маленькие озерца из неприкаянных душ. Таким был и Крашо. Крашо жил совсем не далеко от Висмара, достаточного для того что бы волна насилия захлестнула моего маленького спутника еще в детстве. Подросток который шел за мной в сером балахоне монаха ,который спускался словно погребальный саван ему до пят, был старше своих 16 реальных лет. В раннем возрасте он уже испытывал тяготы жизни простого рабочего. От раннего утра до самой темной, прекрасной, ночи он работал в трактире. Мыл полы, носился со стеклянной посудой, убирал конюшни, чистил и мыл лошадей, когда приходили дворяне на постоялый двор - надраивал их обувь до жирного блеска. И получал за все копейки - которые отдавал своей больной матери, и пытался прятать от своего пьянчуги отца. Пока наконец... я не нашел его окровавленного на перекрестке, плачущего навзрыд. Я взял его с собой и он поведал мне свою историю и ее маленькую кровавую часть. Грабители ворвались в их дом вечером, когда Крашо не было дома. Всюду была кровь. Отец лежал прямо на пороге дома с разорванной шеей и вырванными глазами, было видно что он умер не сразу, а в невероятной агонии пытаясь остановить поток крови хлеставший у него из горла. Когда Крашо с диким воем побежал в дом он споткнулся о тело своей тетки Арилы, на свою погибель она приехала навестить больную сестру. Видно что ее просто убили, половина головы напрочь отсутствовала, но не было крови. Она умерла в диком страхе но без мучений. Чего нельзя сказать о матери. Как и было распространено повсеместно - женщинам всегда доставалось изрядно в эти темные века. Глубокие и рваные раны нанесенные неизвестным тупым оружием. По груди как будто прошлись вилами крест накрест. Вся кровать с которой она не вставала месяцами был пропитана ее кровью, дерево разбухло от влаги и сама постель стала небольшим углублением. В котором, как в низкой ванне, в крови плавало ее искалеченное тело. Все кости были переломаны, все ногти вырваны, но ее лицо оставалось нетронутым. Видимо потому что та серая маска ужаса и нестерпимой безумной боли - самое страшное что можно было сделать с ней. Крашо не помнит сколько он сидел и выл в своей ограбленной хибаре. Он очнулся после того как сосед живший неподалеку тронул его за плечо. После этого подросток бежал не останавливаясь, в крови, в грязи, с безумной маской страха на лице он пробежал десятки миль и грохнулся от усталости. Таким я его и нашел. Слава прекрасной ночи это было когда солнце село. Я объяснил ему что нужно передвигаться именно вечером либо ночью, а днем забираться в темное и неприметное место для сна. Иначе можно встретить неприятности, даже похуже тех что были с ним. Так прошли многие месяцы. Я успокоил его и стал ему буквально вторым отцом. Мы шли шли и шли, благо еда мне особо не нужна была. Он часто спрашивал куда мы идем, и ответом ему было четко "Куда глаза глядят". Наверное потому что его так это волновало - я позволял ему вольности. Он познакомился с девушкой с одной деревни и провел с ней день (я этому поспособствовал), и всю следующую ночь он рассказывал мне как это хорошо и что хочет вернутся сюда еще раз. В конце концов он стал называть меня отцом. И именно в это время мы подошли к концу нашего путешествия.
Позже, когда я пригвоздил его ладони к вековому дубу и сломал ему все пальцы на его ноге, я ему все объяснил. Видимо моя оскаленная клыками физиономия и правда которую я излагал повергла его в такой шок, что сначала не было даже слез. Он просто громко выл. Но когда я начал в подробностях описывать как я убил всю его семью, как мучилась его мать, как я выпил всю кровь из его тетушки, и картинно изобразил муки его отца с разорванным горлом он начал тихо плакать. Когда же я рассказал что единственная его любовь была под моим контролем, что та девушка под страхом смерти возлегла на его ложе и все равно потом был убита мною, слезы потекли рекою. Больше я ничего не услышал кроме воплей боли и тихих всхлипываний на протяжении всех моих пыток. Через 3 дня непрерывных мучений, уже когда я подносил к его горлу свои клыки он только спросил - "Почему?". Я ничего не ответил и вонзившись в его горло выпил всю его кровь.
После этого я решил сжечь его тело что бы он не превратился в какую-нибудь нежить. И глядя как огонь потрескивает на его костях я думал что еще 146 таких невинных замученных душ и я смогу с уверенностью вызвать на бой своего сира, и наконец разорвать эту противную цепь которая связывала меня с им.
Потыкав в обугленные кости палкой, я поднял посох и отправился в свой путь. Я думал что следующие 146 будут легкими. Как же я ошибался.