Когнитивный капитализм
Сегодня крайне популярна идея, согласно которой человек — это предприниматель самого себя. Следовательно, личное время и когнитивные способности — это капитал, которым еще нужно суметь распорядиться. Однако, экономическая метафора ментальной жизни не так безобидна, как может показаться на первый взгляд.
Таким образом возникают две траектории социальной идентификации: маниакального достигатора «успешного успеха», попавшего в «ловушку непрерывной занятости» и его антагониста — «депрессивного субъекта». Последний выпадает из погони за высокой эффективностью и внутренне сопротивляется навязанному перфекционизму глобального капитализма, ощущая при этом вину и довлеющую над ним социальную стигматизацию своего опыта «медленной и бесполезной жизни».
Сложившаяся ситуация не просто невротизирует субъекта, но доводит эту невротизацию до гипертрофированной формы. И даже вечера, отведённые для отдыха и свободного времени, проходят в созерцании сторис с душещипательным и слезливыми прогревами очередных инфоцыган, которые после продажи курса поедут на Мальдивы или в Дубаи, а ты — нет. Их избыточное наслаждение и навязчивая агитация без труда может конвертироваться в обвинения себя в дефиците ума, талантов, стремлений и навыков.
Текущую версию я обозначаю, как когнитивный капитализм, который начинался с «производства знаний» как основы новой экономической модели и впоследствии сконцентрировался на производстве субъективности когнитария. В первую очередь для меня когнитивный капитализм — это культурная среда, в которой разворачиваются жизни каждого из нас, но и из которой мы черпаем модели построения своей субъективности.
Когнитариат, изначально возникший как средний класс узкопрофильных специалистов, обладающих определенными знаниями и квалификацией, в современной версии превратился в mind worker, то есть субъекта, чьё сознание непрерывно включено в решение задач по капитализации своих когнитивных способностей. Иначе говоря, имеет место проект «человека как предпринимателя самого себя». Он рационально использует время всей своей жизни для прокачки и капитализации когнитивных способностей.
простые аналогии личного с экономическим (внутренний ресурс, инвестиции внимания, понимание своих навыков как товаров, которые надо уметь продать) создают вокруг себя настоящий культ людей, очарованных идеей быть самому себе капиталом и воспринимающих себя как своеобразный «инвестиционный портфель».
В этом и состоит проблема, что очарованность этой идеологией часто не позволяет заметить момент, когда необходимость непрерывной капитализации когнитивных способностей человека превращается в оккупацию его внутренней жизни, в подчинении её идеалу «нейрофизически активного гражданина».
Как культура когнитивного капитализма влияет на повседневные «практики себя»? Каким образом меняются представления человека о самом себе? Что происходит с внутренней жизнью, течение которой определяется и направляется призывами к монетизации любых форм поведения и внутренней активности? Почему размывается граница рабочего и нерабочего времени? Как изменяется проживание своего опыта в мире, в котором стигматизируется возможность «бесполезного досуга», «медленного времени», «бесцельности существования»?
Развитие информационных и коммуникационных технологий, повышение значимости «экономики знаний» и непрерывного образования, отвечающего «духу времени», изменили не только способы производства, но и содействовали становлению иной культурной среды с её особой логикой развития. Вместе с этими изменениями стал формироваться новый класс когнитариата или в терминологии Питера Друкера «знаниевых работников» (knowledge worker). Это не работники «умственного труда», а инженеры, компьютерные эксперты, преподаватели, медицинские техники, высококвалифицированные сельскохозяйственные рабочие и другие специалисты, чьи знания стали основой развития разных отраслей экономики.
Непрерывно обучающийся (lifelong learning), озабоченный постоянным «прокачиванием навыков» (hard and soft skills); вновь и вновь повышающий и/или меняющий квалификацию; занятый улучшением личной продуктивности; борющийся с прокрастинацией и другими «вредными привычками» ради личной эффективности; готовый следовать заветам Илона Маска о необходимости работать по 100 часов в неделю ради «успешного успеха»; озадаченный планированием времени жизни с точки зрения его рационального использования; постоянно инвестирующий все имеющиеся ресурсы в саморазвитие. Или, по выражению Венди Браун, «трансформирующий любую человеческую потребность или стремление в прибыльное предприятие».
Упакованный в идеологию «будь предпринимателем самого себя» субъект подобно труженику-протестанту, описанному Вебером, повышает уровень самодисциплины и самостоятельно контролирует себя, наказывая за любые нарушения и поощряя за рациональное поведение, исключающее нонкомформизм в любых его проявлениях. Христианские заповеди сменяются принципами «личной эффективности» идеологии успеха (хотя в кальвинистской версии протестантизма они уже были соединены в причудливый гибрид «двойного предопределения», где праведники всегда богаты и успешны, а грешники обязательно бедны и в проигрыше). Неудачливый прокрастинатор, не ставший успешным блогером (не написавший книгу/не заработавший миллион после марафона желаний/ далее по списку) подвергает себя внутреннему истязанию и утопает в чувстве вины, добивая себя очередным роликом Джордана Питерсона.
Mind worker не просто занят производством и потреблением информационных продуктов, приложений и сервисов, созданием и продюсированием онлайн-школ, но также, как тонко отметил Марк Фишер, работает на Фейсбук и Твиттер в якобы свободное от «настоящей работы» время, зависая в соцсетях и производя/потребляя контент. Специфическое проникновение (цифровизация жизни) в сферу досуга и свободного времени, отдыха и удовольствия, частных коммуникаций и всего, что некогда было «личным делом каждого» практически исключает то внутреннее пространство и время по-настоящему частной жизни, где существовала свобода проживать свою собственную жизнь.
Мишель Фуко в курсе лекций «Рождение биополитики» описал становление определенных типов власти, которые сочетают в себе биополитические и ноополитические инструменты. То есть, механизмы функционирования, ориентированные не только на организацию биологической жизни и поведения людей, их тела, но и на сам образ мыслей и чувств. Он показал, как существование «свободного индивида» в условиях расцвета либеральных обществ предполагает определенные способы производства субъекта, в которых дискурс и власть действуют сообща. Цель биополитики в исключении всякой непредсказуемости и непоследовательности действий, искоренении всего иррационального в мышлении и поведении индивидов. Рациональный гражданин-конформист занимается селф-менеджментом и самостоятельно регулирует собственное поведение, совершая только те выборы и только так проживая жизнь, как это регламентировано извне, но под видом многообразия «прав и свобод».
Особого внимания заслуживает объединение нейролиберализма с поведенческой экономикой, которая сыграла двойную роль в судьбе когнитивного капитализма. Если классический неолиберализм настаивал на рациональности экономического поведения (классический homo oeconomicus), то нейролиберализм действует с учётом новых открытий поведенческих наук об ограниченной рациональности в сфере экономического поведения. Несмотря на первоначальное падение доверия к персональной рациональности поведения, это открытие не смогло нарушить тотальность того, что Марк Фишер назвал «капиталистическим реализмом». Неолиберализм сумел интегрировать идею об иррациональном характере человеческого поведения с помощью инструментов проектирования потребительского опыта и различных форм «подталкивания», описанных в классическом тексте Ричарда Талера «Nudge. Архитектура выбора».
Нейролиберализм стал новой творческой адаптацией неолиберальных идей, которые помогли неолиберальному видению реальности рационализировать (в психоаналитическом смысле слова) собственные недостатки и кризисы, объяснив это необходимостью «помогать» гражданам быть свободными от своей собственной природной иррациональности (как это было постулировано поведенческими экономистами). Сервисная экономика, пронизанная навязчивой и избыточной опекой граждан, обеспокоенных проблемой выбора и растущей неопределенностью, активно «помогает» растерянным субъектам, «улучшает» мнимую рациональность происходящего, позволяя людям оставаться «свободными» и одновременно получать успокоение в условиях тотального п…ца.
Мозг не занятый ничем, праздно блуждающий в мечтах или пребывающей в безделье представляет собой маргинальное состояние субъекта. Праздное состояние мозга определяется как опасное и ведущее к девиантному поведению. По принципу, если ты останавливаешься, то уже двигаешься назад. Это беспечное состояние стигматизируется как выпадающее из тотальной культурной непрерывности когнитивного капитализма с его максимой эффективного инвестирования любых ресурсов и рационального использования субъектом самого себя. Кроме того, по выражению Марка Фишера, тотальное размытие между работой и не-работой создаёт условия для постоянной продажи собственной субъективности в формате производства и потребления продающего контента.
Жиль Делёз и Феликс Гваттари описывают мир капитализма, как машину по производству шизофренического опыта, калейдоскопическая фрагментарность которого составляет культурный фон нашего существования (это похоже на кейс о продюсере контента для тик-ток, который обращается к психотерапевту с ощущением, что его опыт подобен постоянно появляющимся и исчезающим коротким видеороликам).
Жиль Липовецки в своём эссе о современном индивидуализме описывает нарциссическое расстройство, для которого характерно чрезмерное желание получить внимание от других и использовать их в качестве «нарциссического расширения» (классические блогеры, монетизирующие внимание своей частной жизни 24 на 7 в сторис инстаграм).
Психоаналитик Мария Рита Кель, использующая метаформу биполярного аффективного расстройства, делит общество на два лагеря: маниакальных достигаторов успешного успеха и депрессивных субъектов, застывших в безвременье апатии и чувстве вины за неудачи в попытках достичь обещанного уровня благосостояния с высоким качеством жизни. И, наконец, самая устойчивая клиническая метафора, которую можно встретить в современной критической литературе о капитализме и его неолиберальной форме — невроз навязчивости.
Нормализация тревожных и депрессивных состояний происходит по принципу замещения: обнаруживая подобную симптоматику, человеку предлагаются инструменты осознанности и другие способы рационализации, которые помогут ему примириться с этим. Безудержная компульсивность может проигрываться в бесконечном прохождении курсов или прокачке навыков, на которые возлагается иллюзорная надежда на избавление от тревоги. Но сама логика подобного поведения лишь укрепляет и развивает симптоматику, заставляя самого человека всё крепче верить в собственную вину за те ошибки и кризисы, которые порождает когнитивный капитализм.
Неолиберальные идеологи постулируют индивидуализированного гражданина в качестве набора возможностей для улучшения качества своей собственной жизни. Он награждён личной свободой и персональной ответственностью за свой выбор, который при должном усилии и рачительности якобы неизбежно приведёт человека к более высокому уровню благосостояния.
Неолиберальная идеологизация наделяет свободу выбора исключительно позитивными свойствами, подчёркивая значимость многообразия сценариев и стилей жизни, которые предстают производными от вариативности товаров, услуг, сервисов и других гедонистических радостей потребления. Предпринимательские личности, воспитанные в культурной экологии неолиберального индивидуализма, вырабатывают привычки переживать повседневную жизнь с точки зрения возможностей выбора и строить свое поведение как продукт собственного выбора. Однако, в реальности, именно нарастающая тревога в отношении сделанного выбора оборачивается формированием невроза навязчивости. Человек, вновь и вновь возвращающийся проверить выключенную дома плиту, перестаёт быть тем, кого можно встретить только в качестве клиента психотерапевта. Напротив, он становится главной ролевой моделью поведения современного человека и, фактически, результатом нейролиберального производства «гиперневротической субъективности».
В этом контексте становится понятен бум селф-хелп литературы, которая помогает приспособиться к выстраиваемой нейролиберализмом реальности и примириться с фатальной неизбежностью, перефразируя Марка Фишера, «когнитивно-капиталистического реализма». Мягко подталкиваемый и окружённый множеством помогающих специалистов и сервисов, «невротизированный гражданин» активно занимается самореализацией, действуя в рамках логики своего невроза. Он посещает психотерапевта и, обучаясь полезным навыкам осознанности в борьбе с тревогой и беспокойством, депрессией и одиночеством, принимая антидепрессанты, стремится прийти к успеху, счастью, высокому уровню личного развития и качеству жизни в целом.
Регламентированный нейролиберальной идеологией субъект озадачен планированием, улучшением, оптимизацией, эффективностью, занят приручением собственной тревоги посредством рационализации своего невроза и наращиванием осознанности. Он ведёт здоровый образ жизни, обеспокоен экологической проблематикой, раз в месяц заводит новую полезную привычку, а развлекательный контент потребляет только в качестве награды за успех, отмечая очередную маленькую победу над прокрастинацией (которая a priori зло). В этом ему помогает огромное количество различных сервисов и форм заботы, которые опекают и успокаивают, поддерживают и снимают стресс, вдохновляют и помогают развиваться, имитируют символическую связность мира, упорядоченную и осмысленную. Всё это многообразие терапевтических процедур и нарративных практик действительно как-то помогает справиться невротику навязчивости с его сложным состоянием.
Всё это помогает в рационализации и устранении гнетущего ощущения того, что «что-то не так»… Хотя, возможно, нам просто стоит купить ещё одну книгу о том, как перестать возвращаться домой, чтобы проверить выключенную плиту. И обязательно написать в фейсбуке пост об инсайтах после её прочтения.
