Как генералы продали СССР Гитлеру
69 лет назад произошла одна из самых масштабных военных катастроф в истории человечества — разгром советского Западного фронта, что повлекло за собой общий развал советско-германского фронта. Вопрос о причинах поражения до сих пор является открытым.
Советская историография объясняла его вероломством Гитлера, который, де, напал «неспортивно», даже не удосужившись объявить войну за недельку до начала блицкрига. Во второй половине 50-х годов в пропагандистский оборот была запущена очень удобная для тогдашнего советского руководства версия о том, что во всем виноват плохой тиран Сталин, который не дал привести войска в боевую готовность, чем и обрек их на уничтожение в казармах и мирно спящих аэродромах.
В 80-90-е годы хрущевская версия стала обретать уже черты официальной догмы — в «научный» оборот начали вбрасывать фальшивки о многочисленных предупреждениях разведки, которые якобы были грубо проигнорированы усатым диктатором, а его главный подручный в пенсне гнобил тех, кто осмеливался возражать против генеральной линии. Оная линия выражалась в приписываемом Сталину тезисе о том, что в «41-м году немцы на нас не нападут».
В реальности же знаменитое сообщение ТАСС от 14 июня являлось прикытием начала развертывания войск для отражения агрессии, которое скрытно началось еще в конце мая, а не позднее 18 июня в западные округа из Генерального штаба ушла директива о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность.
Историки с советских времен тщательно скрывают этот документ. Опубликуй его — версия о вероломном и неожиданном нападении рушится. Точно так же и камня на камне не остается от антисоветского мифа о том, что Сталин якобы запретил приводить войска в боевую готовность, боясь тем самым спровоцировать немцев.
Однако скрыть факт существования данной директивы не представляется возможным. Ведь короткая телеграмма из Москвы «Привести войска в полную боевую готовность», поступив в округа, вызывает целый шквал директив и приказов из штаба округа в нижестоящие штабы, а те отдают распоряжения подчиненным подразделениям. Весь этот документальный шлейф спрятать нереально. Да и массированное выдвижение частей к границе нельзя объяснить самодеятельностью на местах.
Приведение войск в полную боевую готовность — это не запрет увольнений и усиление караулов, а большой комплекс мероприятий, рассчитанный на несколько дней. Если утрировать, то в результате перевода войск из состояния постоянной боевой готовности в полную боевую готовность:
— пехотные части получают боекомплект, сухпай, оставляют казармы и военные городки, выдвигаются к границе и занимают УРы и полевые укрепленя;
— авиация перебазируется на замаскированные полевые аэродромы;
— танки заправляются, в них загружается боекомплект, бронетехника выходит из мест дислокации к местам сосредоточения;
— полевая артиллерия оставляет парки и так же занимает предписанные планом прикрытия границы рубежи, зенитная артиллерия берет под охрану мосты, транспортные узлы и другие важные объекты;
— штабы выезжают из комфортабельных особняков и перебираются на полевые пункты управления;
— разворачиваются полевые узлы связи, госпитали и т. д. и т. п.
Пожалуй, самый большой объем работы выпадает на долю тыловых служб — для них переход из режима мирной спячки в режим обеспечения боевых действий означает кардинальную перестройку бытия. Транспорт надо снять с консервации или мобилизовать, выдать подразделениям полевые кухни, перевезти сотни тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия, медикаментов, строительных материалов, запчастей, организовать пункты боепитания, водоснабжения и т.д.
Если директива о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность была дана более чем за трое суток до начала вторжения (при том что скрытая мобилизация и переброска войск осуществлялась с конца мая), то объяснить погром Западного фронта сталинской паранойей или внезапностью нападения нельзя.
Тем более не имеет смысла обсуждать резунистский догмат о том, что РККА, дескать, готовилась наступать, а потому обороняться войска не могли.
Соотношение сил сторон не дает повода рассуждать о подавляющем превосходстве Вермахта над РККА (50 германских дивизий группы армий «Центр» против 45 советских). Правда, у Красной Армии было ярко выраженное слабое звено — убогое состояние средств связи (прежде всего, радио), а без хорошо налаженной связи невозможно нормальное управление войсками. Исследователь Юрий Мухин (см. его книги «Ели бы не генералы», «Военная мысль в СССР и в Германии») даже объявил преимущество немцев в средствах связи главной причиной разгрома РККА. Но связь оставалась слабым местом Красной Армии всю войну, даже в 1945 г. не на каждом истребителе, например, стоял радиопередатчик.
К тому же неадекватные условиям современной войны средства связи были во всей Красной Армии, но в первые недели войны ни на юге, ни в Прибалтике немцам не удалось дабиться таких же успехов, как в Белоруссии. Так что главную причину катастрофы лета 41-го следует искать в другом месте.
Причина эта, на мой взгляд, состоит в предательстве высших командиров РККА. По крайней мере, совершенно уверенно можно вести речь об измене командования Западного особого военного округа, который возглавлял Герой Советского Союза генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов.
Дело в том, что директива о приведении войск в состояние полной боевой готовности в округе выполнена не была. В полной мере мероприятия, предписанные директивой генштаба от 18 июня, не были выполнены нигде (разве что на Балтийском и Черноморском флотах проявили должное усердие). Однако в Одесском военном округе и Прибалтийском особом военном округе более-менее приведение войск в полную боевую готовность осуществили. В Киевском особом военном округе (комадующий войсками Герой Советского Союза генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос) мероприятия были, хоть и со скрипом, выполнены примерно наполовину.
И только в Белоруссии генерал Павлов ПОЛНОСТЬЮ саботировал прямой приказ высшего командования.
Более того, командование ЗапОВО сделало все, чтобы предельно ослабить боеспособность войск. Авиация вместо рассредоточения по замаскированным полевым аэродромам наоборот была сосредоточена на базовых аэродромах, причем предельно близко к границе, да еще с «уплотнением» — самолеты стояли буквально крылом к крылу. Доходило до того, что в некоторых случаях с самолетов снималось вооружение (якобы для того, чтобы не спровоцировать немцев).
Артиллерия была изъята из частей и отправлена на полигоны для проведения стрельб (то есть встречать танки было почти нечем!), зенитную артиллерию собрали со всего округа на полигоне под Минском, где она и досталась противнику в качестве трофея. На полигоне южнее Бреста прямо на виду у немцев была выставлена боевая техника в рамках запланированных ранее опытно-показательных учений. В первые же минуты войны она была расстреляна немцами прямой наводкой. Какие нахрен учения на самой границе, если во-первых, существует строгий приказ не провоцировать немцев, во-вторых, еще 13 июня частям округа было предписано скрытно занять рубежи обороны?
И уж совершенно вопиющим преступлением следует счесть то, что войска в ночь на 22 июня оставались в казармах, хотя даже по распорядку мирного времени с 15 июня части должны быть выведены в летние лагеря для осуществления плановой боевой учебы. В результате «мудрого» руководства Павлова вверенными ему частями Западный фронт с первых же минут войны остался без авиации и без артиллерии. 4-я армия (ее части дислоцировались в Бресте) перестала существовать как соединение практически с первыми же залпами по казармам, откуда бойцы выскакивали в одних портках.
Укрепленные районы (УРы) оказались не вооружены и не заняты войсками. Управление войсками было потеряно штабом фронта в первые же минуты войны. Имея превосходство в танковых дивизиях (12 против 9 у противника) советское командование бездарно их потеряло в плохо организованных контратаках.
Запасов топлива в округе почему-то не оказалось. Наверное, случайно горючее, предназначенное для мехкорпусов ЗапОВО находилось вместо складов в Белостоке аж на Кавказе (в Майкопе), и Павлова это нисколько не беспокоило. В распоряжении войск на 22 июня кроме того, что в баках, имелся ничтожно малый запас в 300 тонн, да и тот был большей частью потерян.
Склады с амуницией Павлов разместил не где-нибудь, а на расстонии 50-60 км от границы, в результате чего в первый же день войны они были атакованы и подожжены авиацией.
Можно долго перечислять, сколько усилий приложили Павлов, Климовских (начальник штаба округа), Григорьев (начальник связи), Копец (начальник авиации), Клич (начальник артиллерии), Коробков (командующий 4-ой армией) и другие для того, чтобы предельно облегчить немцам задачу разгрома сил фронта. Но достаточным условием неотвратимости катастрофы было бы их простое бездействие.
Можно даже было строго выполнить все мероприятия по приведению войск в боевую готовность, но всего лишь «забыть» в Майкопе горючее. Одно это уже делало разгром неотвратимым, ибо превращало тысячи танков, бронемашин и самолетов в бесполезный металлолом.
В итоге произошло то, что произошло — фронт в Белоруссии рухнул, и немцы продвигались на восток колоннами ровно с той скоростью, которую позволяла развивать пропускная способность дорожной сети до тех пор, пока не вошли в соприкосновение с войсками второго стратегического эшелона (Смоленское сражение). Трудно сказать, что больше задержало Вермахт — безуспешные контратаки советских войск в конце июня или проблемы сбора и конвоирования масс военнопленных.
В КОВО имел место аналогичный саботаж приготовлений к войне, однако в менее выраженной форме. Однако даже половинчатые меры по приведению сил округа в боевую готовность позволили избежать разгрома сил Юго-Западного фронта в первые же дни войны.
В дальнейшем Кирпонос все-таки «подыграл» немцам в организации грандиозного киевского котла, после чего бросил войска и, судя по всему, побежал сдаваться
Советская историография объясняла его вероломством Гитлера, который, де, напал «неспортивно», даже не удосужившись объявить войну за недельку до начала блицкрига. Во второй половине 50-х годов в пропагандистский оборот была запущена очень удобная для тогдашнего советского руководства версия о том, что во всем виноват плохой тиран Сталин, который не дал привести войска в боевую готовность, чем и обрек их на уничтожение в казармах и мирно спящих аэродромах.
В 80-90-е годы хрущевская версия стала обретать уже черты официальной догмы — в «научный» оборот начали вбрасывать фальшивки о многочисленных предупреждениях разведки, которые якобы были грубо проигнорированы усатым диктатором, а его главный подручный в пенсне гнобил тех, кто осмеливался возражать против генеральной линии. Оная линия выражалась в приписываемом Сталину тезисе о том, что в «41-м году немцы на нас не нападут».
В реальности же знаменитое сообщение ТАСС от 14 июня являлось прикытием начала развертывания войск для отражения агрессии, которое скрытно началось еще в конце мая, а не позднее 18 июня в западные округа из Генерального штаба ушла директива о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность.
Историки с советских времен тщательно скрывают этот документ. Опубликуй его — версия о вероломном и неожиданном нападении рушится. Точно так же и камня на камне не остается от антисоветского мифа о том, что Сталин якобы запретил приводить войска в боевую готовность, боясь тем самым спровоцировать немцев.
Однако скрыть факт существования данной директивы не представляется возможным. Ведь короткая телеграмма из Москвы «Привести войска в полную боевую готовность», поступив в округа, вызывает целый шквал директив и приказов из штаба округа в нижестоящие штабы, а те отдают распоряжения подчиненным подразделениям. Весь этот документальный шлейф спрятать нереально. Да и массированное выдвижение частей к границе нельзя объяснить самодеятельностью на местах.
Приведение войск в полную боевую готовность — это не запрет увольнений и усиление караулов, а большой комплекс мероприятий, рассчитанный на несколько дней. Если утрировать, то в результате перевода войск из состояния постоянной боевой готовности в полную боевую готовность:
— пехотные части получают боекомплект, сухпай, оставляют казармы и военные городки, выдвигаются к границе и занимают УРы и полевые укрепленя;
— авиация перебазируется на замаскированные полевые аэродромы;
— танки заправляются, в них загружается боекомплект, бронетехника выходит из мест дислокации к местам сосредоточения;
— полевая артиллерия оставляет парки и так же занимает предписанные планом прикрытия границы рубежи, зенитная артиллерия берет под охрану мосты, транспортные узлы и другие важные объекты;
— штабы выезжают из комфортабельных особняков и перебираются на полевые пункты управления;
— разворачиваются полевые узлы связи, госпитали и т. д. и т. п.
Пожалуй, самый большой объем работы выпадает на долю тыловых служб — для них переход из режима мирной спячки в режим обеспечения боевых действий означает кардинальную перестройку бытия. Транспорт надо снять с консервации или мобилизовать, выдать подразделениям полевые кухни, перевезти сотни тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия, медикаментов, строительных материалов, запчастей, организовать пункты боепитания, водоснабжения и т.д.
Если директива о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность была дана более чем за трое суток до начала вторжения (при том что скрытая мобилизация и переброска войск осуществлялась с конца мая), то объяснить погром Западного фронта сталинской паранойей или внезапностью нападения нельзя.
Тем более не имеет смысла обсуждать резунистский догмат о том, что РККА, дескать, готовилась наступать, а потому обороняться войска не могли.
Соотношение сил сторон не дает повода рассуждать о подавляющем превосходстве Вермахта над РККА (50 германских дивизий группы армий «Центр» против 45 советских). Правда, у Красной Армии было ярко выраженное слабое звено — убогое состояние средств связи (прежде всего, радио), а без хорошо налаженной связи невозможно нормальное управление войсками. Исследователь Юрий Мухин (см. его книги «Ели бы не генералы», «Военная мысль в СССР и в Германии») даже объявил преимущество немцев в средствах связи главной причиной разгрома РККА. Но связь оставалась слабым местом Красной Армии всю войну, даже в 1945 г. не на каждом истребителе, например, стоял радиопередатчик.
К тому же неадекватные условиям современной войны средства связи были во всей Красной Армии, но в первые недели войны ни на юге, ни в Прибалтике немцам не удалось дабиться таких же успехов, как в Белоруссии. Так что главную причину катастрофы лета 41-го следует искать в другом месте.
Причина эта, на мой взгляд, состоит в предательстве высших командиров РККА. По крайней мере, совершенно уверенно можно вести речь об измене командования Западного особого военного округа, который возглавлял Герой Советского Союза генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов.
Дело в том, что директива о приведении войск в состояние полной боевой готовности в округе выполнена не была. В полной мере мероприятия, предписанные директивой генштаба от 18 июня, не были выполнены нигде (разве что на Балтийском и Черноморском флотах проявили должное усердие). Однако в Одесском военном округе и Прибалтийском особом военном округе более-менее приведение войск в полную боевую готовность осуществили. В Киевском особом военном округе (комадующий войсками Герой Советского Союза генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос) мероприятия были, хоть и со скрипом, выполнены примерно наполовину.
И только в Белоруссии генерал Павлов ПОЛНОСТЬЮ саботировал прямой приказ высшего командования.
Более того, командование ЗапОВО сделало все, чтобы предельно ослабить боеспособность войск. Авиация вместо рассредоточения по замаскированным полевым аэродромам наоборот была сосредоточена на базовых аэродромах, причем предельно близко к границе, да еще с «уплотнением» — самолеты стояли буквально крылом к крылу. Доходило до того, что в некоторых случаях с самолетов снималось вооружение (якобы для того, чтобы не спровоцировать немцев).
Артиллерия была изъята из частей и отправлена на полигоны для проведения стрельб (то есть встречать танки было почти нечем!), зенитную артиллерию собрали со всего округа на полигоне под Минском, где она и досталась противнику в качестве трофея. На полигоне южнее Бреста прямо на виду у немцев была выставлена боевая техника в рамках запланированных ранее опытно-показательных учений. В первые же минуты войны она была расстреляна немцами прямой наводкой. Какие нахрен учения на самой границе, если во-первых, существует строгий приказ не провоцировать немцев, во-вторых, еще 13 июня частям округа было предписано скрытно занять рубежи обороны?
И уж совершенно вопиющим преступлением следует счесть то, что войска в ночь на 22 июня оставались в казармах, хотя даже по распорядку мирного времени с 15 июня части должны быть выведены в летние лагеря для осуществления плановой боевой учебы. В результате «мудрого» руководства Павлова вверенными ему частями Западный фронт с первых же минут войны остался без авиации и без артиллерии. 4-я армия (ее части дислоцировались в Бресте) перестала существовать как соединение практически с первыми же залпами по казармам, откуда бойцы выскакивали в одних портках.
Укрепленные районы (УРы) оказались не вооружены и не заняты войсками. Управление войсками было потеряно штабом фронта в первые же минуты войны. Имея превосходство в танковых дивизиях (12 против 9 у противника) советское командование бездарно их потеряло в плохо организованных контратаках.
Запасов топлива в округе почему-то не оказалось. Наверное, случайно горючее, предназначенное для мехкорпусов ЗапОВО находилось вместо складов в Белостоке аж на Кавказе (в Майкопе), и Павлова это нисколько не беспокоило. В распоряжении войск на 22 июня кроме того, что в баках, имелся ничтожно малый запас в 300 тонн, да и тот был большей частью потерян.
Склады с амуницией Павлов разместил не где-нибудь, а на расстонии 50-60 км от границы, в результате чего в первый же день войны они были атакованы и подожжены авиацией.
Можно долго перечислять, сколько усилий приложили Павлов, Климовских (начальник штаба округа), Григорьев (начальник связи), Копец (начальник авиации), Клич (начальник артиллерии), Коробков (командующий 4-ой армией) и другие для того, чтобы предельно облегчить немцам задачу разгрома сил фронта. Но достаточным условием неотвратимости катастрофы было бы их простое бездействие.
Можно даже было строго выполнить все мероприятия по приведению войск в боевую готовность, но всего лишь «забыть» в Майкопе горючее. Одно это уже делало разгром неотвратимым, ибо превращало тысячи танков, бронемашин и самолетов в бесполезный металлолом.
В итоге произошло то, что произошло — фронт в Белоруссии рухнул, и немцы продвигались на восток колоннами ровно с той скоростью, которую позволяла развивать пропускная способность дорожной сети до тех пор, пока не вошли в соприкосновение с войсками второго стратегического эшелона (Смоленское сражение). Трудно сказать, что больше задержало Вермахт — безуспешные контратаки советских войск в конце июня или проблемы сбора и конвоирования масс военнопленных.
В КОВО имел место аналогичный саботаж приготовлений к войне, однако в менее выраженной форме. Однако даже половинчатые меры по приведению сил округа в боевую готовность позволили избежать разгрома сил Юго-Западного фронта в первые же дни войны.
В дальнейшем Кирпонос все-таки «подыграл» немцам в организации грандиозного киевского котла, после чего бросил войска и, судя по всему, побежал сдаваться