Из жизни врача "Скорой помощи"
Тёмный и вонючий подъезд приветливо распахнул свои ободранные и скрипучие двери. Лифты в городе в начале девяностых годов, особенно по ночам, нигде не работали, и за сутки иногда приходилось «набегать» пешком этажей по сто с гаком. Топая с фельдшером на ощупь по загаженной мусором и нестерпимо воняющей мочой подъездной лестнице наверх, мы периодически зажигали спички и пытались как-то определить расположение нужной квартиры или хотя бы этаж, на котором мы находимся, но безрезультатно.
Через год работы на «Скорой» я уже ничему не удивлялся. И тому, что болеющие неделю вызывают нас в три часа ночи по поводу температуры тридцать восемь. И тому, что нас практически никто и никогда не встречал. И тому, что на углах домов не было ни названия улицы, ни номера. И тому, что люди, точнее их окружение, которым мы оказывали хоть какую-то, по нашим скромным возможностям, помощь, пугали нас жалобами, спускали на нас собак или даже кидались с кулаками и ножами. Но, япона мать, неужели трудно написать на двери хотя бы мелом номер квартиры, в которой ты живёшь?
Очередной этаж, восьмой или девятый по счёту, после громкого щелчка выключателя озарился приятным неоновым светом, и это приятное было последним, что я запомнил из этой истории.
На лестничной площадке стояли три бритых братка в кожаных куртках и смотрели на нас с лёгким «ленинским прищуром». Такие же кореша плавно вынырнули из арки нижнего этажа и неспешно стали подниматься наверх, приближаясь к нам ступенька за ступенькой.
Когда кольцо замкнулось, мы с фельдшером прижались друг к другу как любовники с синхронной пароксизмальной тахикардией (учащённым сердцебиением, пер. с лат.) и оказались припёртыми к холодной бетонной стене.
Один из ночных рейнджеров взял, точнее, вырвал из рук фельдшера квадратный чемоданчик из кожзаменителя, положил его на пол, открыл и начал сортировать содержимое. Другой ласково и вежливо, почти шёпотом, попросил меня добровольно отдать ему мыльницу с наркотиками, а в подтверждение своих явно неджентльменских намерений достал из кармана финку. Следует отметить, что в те годы каждому врачу «Скорой помощи» на дежурство выдавалось десять ампул наркотических препаратов, включая морфий, омнопон, промедол и др. Всё это «добро» укладывалось в обычную мыльницу и фиксировалось в кармане булавкой. Недостача в конце дежурства грозила большими проблемами, вплоть до увольнения с «волчьим билетом» и «задушевными» беседами с «товарищами» из УБНОНа. Последние подозревали всех и вся медработников «Скорой» в наркоторговле и не верили ни одному оправданию. Тем более, что цена на медицинские наркотики по городу была фиксированной и составляла, например, пятьдесят рублей за одну ампулу «морфушы» (морфия), сорок – промедола и т.д.
Незадолго до описываемого случая, один врач, с солидным стажем работы, на нашем филиале эту самую мыльницу потерял. Как и где это произошло? – непонятно. Пытаясь помочь, мы хотели «скинуться» ему по ампуле, но не успели: все работали в разные смены, нужны были подходящие вызова для списания таких специфических лекарственных препаратов – фолликулярная ангина и гипертоническая болезнь сюда явно не подходили, кто-то просто струсил. В результате уволили коллегу в пять минут, несмотря на его многочисленные заслуги. Под впечатлением произошедшего, я решил больше никогда такую «бомбочку» на дежурство не брать, в связи с чем неоднократно получал от заведующего филиалом замечания и предупреждения.
И вот сейчас, ночью, в вонючем подъезде многоэтажки, я пытался объяснить бритой наголо тупой морде со свинячими глазками и точечными зрачками, что наркоты у меня нет. Нет – и всё тут. Конечно, мне не поверили и обыскали с ног до головы. Но ничего так и не нашли, даже моих скромных денежных сбережений. Откуда им было знать, что моя первая жена Моська имела привычку по ночам опустошать мой кошелёк, поэтому я нашил изнутри в рукавах курток и пальто потайные карманы и держал всю наличность там.
Короче, забрали у нас всякие димедролы, пипольфены, супрастины, в те времена ещё не учётные реланиумы и прочие «сопутствующие» препараты. Но, как порядочные разбойники, на прощание «разрешили» нам не меньше чем через час сообщить обо всём в милицию, исключая интимные подробности – особые приметы и пр.
В начале девяностых годов прошлого века наркомания, как социальная эпидемия, ещё о себе громко не заявляла и каждого наркомана, попавшего в стационар, вели как ординарного соматического больного. Ему ставили внутривенные системы, кололи внутримышечно обычные анальгетики с димедролом, витамины и купировали ломки реланиумом в сочетании с нейролептиками. Наркомания считалась баловством, и отношение к ней было соответствующим. Никто даже и не думал, что пройдёт всего десять лет и все наркодиспансеры под завязку начнут «набиваться» молодыми наркоманами и наркоманками, как правило, из обеспеченных семей, а для бедных алкоголиков, пожелавших лечиться, даже не найдётся лишней койки. Весь город разделится наркомафией на зоны своих интересов и, по существу говоря, в каждой городской «коробке» можно будет спокойно, не заморачиваясь, купить «герыча» (героин), как батон хлеба в булочной. Конечно-конечно, власти объявят беспощадную войну наркоторговцам, лучшие силы наших правоохранительных органов денно и нощно начнут «бороться» с этой заразой, а параллельно строить себе один коттедж за другим и, как перчатки, менять дорогие иномарки. Но это всё станется потом.
…После того, как нас обчистили и пару раз съездили по физиономиям, мы с мокрыми спинами на трясущихся ногах спустились по лестнице вниз и вышли из подъезда на улицу. Водитель что-то суетился вокруг нашей «трахомы» и, увидев нас, как мне показалось, даже обрадовался. Оказалось, что пока нас пальпировали (palpatio - метод медицинского ручного обследования больного, пер. с лат.) в подъезде, вторая часть бандитской шайки слила весь имеющийся в наличии бензин. В те времена в городе были проблемы с последним, на заправках выстраивались огромные очереди, отпускали горючее лимитировано, а «Скорой помощи» выдавали на сутки ровно двадцать литров. Когда бензин заканчивался, врач и фельдшер ложились спать, а водитель уезжал на центральную станцию. Некоторые бригады вскладчину покупали бензин на личные средства, чтобы доработать смену до конца. Всем нужны были деньги, поскольку заработную плату нередко задерживали на три-четыре месяца, а с бензином можно было немного «побомбить» и, таким образом, окупить затраты. Тогда на вызов отводилось два часа, поэтому, быстро оказав помощь, брали с ближайшей остановки общественного транспорта несколько человек, ехали в центр города за десять километров, и возвращались обратно в свой микрорайон также не порожняком.
Мы по рации сообщили о произошедшем диспетчеру и стали ждать. Наша доблестная милиция довольно оперативно отреагировала на происшествие и, спустя всего полтора часа, уже была на месте. Я наивно полагал, что приедет оперативная группа с собакой, будут искать след, снимать с медикаментозной укладки отпечатки пальцев и пр. Всё-таки ограбили не кого-нибудь, а нашу советскую «Скорую помощь»! Из подъехавшего жёлто-синего милицейского «бобика» вывалились два заспанных сержанта, и, дыша перегаром нам в лица, стали старательно записывать карандашом в грязные бумажки наши данные. Закончив, они тут же уехали, громко «постреливая» по окрестностям из выхлопной трубы своей «Антилопы-Гну». Потом, наконец, подоспел наш завгаром. Он убедился, что бензобак действительно пуст, плеснул туда из канистры несколько литров бензина и растворился в предрассветной синеве. Прибыв на филиал около шести утра, мы сдали аппаратуру, остатки медикаментов, карты вызовов и разъехались кто куда: водитель – домой, фельдшер-студент – на учёбу, а я – на основное место работы – кафедру хирургии мединститута.
С огромным трудом, засыпая на ходу, я «отбарабанил» свой ассистентский рабочий день на занятиях со студентами и поехал на троллейбусе домой. На хазе, приняв контрастный душ и позавтракав-пообедав-поужинав, разлёгся на любимом диване и начал погружаться в царство Морфея. Даже в самом кошмарном сне я и представить себе не мог, в какое дерьмо вляпался, что за проблемы меня ожидают, и какие последствия этого злосчастного ночного дежурства ещё предстоит расхлёбывать…
Владислав Маврин