Чудом ушли. Чудом.
Было это, а может и не было, в ебучие девяностые. Может, для кого-то они и были буйными или там, блядь, лихими, но я навсегда запомню их как ебучие.
Мне тогда пришлось бросить институт и пойти работать дворником на градообразующее предприятие. ЗП задерживали на полгода, зато, когда ее давали - уйти трезвым с территории приравнивалось к личному оскорблению каждого работника из нашего немалого коллектива. И вот после одной ЗП, будучи изрядно пьян, в одном из дворов нашего района я лоб в лоб столкнулся с нашей раёнской шпаной. Пацаны были веселы и тоже изрядно пьяны - как я чуть позже из их разговоров понял, что они успешно вынесли один из коммерческих ларьков на районе и их простые натуры желали праздновать эпическую победу.
Мне в приказном порядке сунули молочную бутылку (были такие, стеклянные, с широким горлом) с паршивым шмурдяком и такую же бутылку с теплой водой из отопительной системы. Тут конечно я, как Чак Норрис, раз, два и немедленно выпил. Пацанов было девять человек, я был один после ынцати квадратных км отдолбленного снега и льда после смены. Пол-литра залпом пали на благодатную почву - звезды в чистом зимнем небе плавно пошли по кругу, а лавочка под задницей стала успешно косплеить банку шхуны в бушующем море.
И тут из ближайшего подъезда полувышла-полувыпала женщина в шубе, праздничном платье, без шапки и без обуви, с бутылкой водки в руке. Я немного ушел в астрал, слушая шорох черных ветвей на холодном ветру, и очнулся уже от громких голосов рядом. Пацанам пафосное явление алкогольной феи понравилось и ее попытались раскрутить на дальнейший досуг. Первое, что я отметил - женщина была высокой и крепкой, голос ее, с задорной хрипотцой и чуть не здешним говором, мягко бился в такт пульсу в моих ушах. "Пиздец" - подумал я - "Прямо тут и выебут". Сэр Ланселот протрубил в свой рог, я решительно схватился за лавочку и немедленно пизданулся наземь. Народ заржал, показывая на меня пальцами и весело комментируя. Поскольку все смотрели на павшего рыцаря, а павший рыцарь лежал ебалом к подъезду, только я и увидел, как из подъезда выскочил трехстворчатый шкаф-купе. "Накрыло" - отстранено подумал я.
Приближаясь, шкаф превратился в здоровенного, как пиздец фондовому рынку, мужика. Аналогично фее, мужик был в крутом костюме, куртке нараспашку, без шапки и без обуви. Проигнорировав пацанов, мужик нежно ухватил фею за десницу, и ласково повлек обратно к подъезду - "Алёна, ну пойдем! Там все наши тебя потеряли, что ты босиком и без шапки, ты же простудишься!". Фея сначала послушно последовала за мужиком, но на полпути уперлась и высказалась, что "Да нахрен они все там мне в пизду сдались! Здесь мальчики!". "Мальчики" одобрительно гоготнули. Я лежал бревном, захваченный каким-то резким, болезненным выражением сцены - серый истоптанный снег, ослепительный свет бело-синей "кобры" над подъездом и сложное переплетение черных теней на снегу и стене.
Скандал между мужиком и феей набирал обороты - она кричала, ругалась и пыталась вырваться, он удерживал и уговаривал. И тут, совершенно без перехода, начался натуральный ПИЗДЕЦ. Я такого даже в тех ебучих гонконгских боевиках такого не видел - фея во мгновение ока перекинулась в безумную фурию. Удары ногами, руками, какие-то резкие переходы, стремительные наскоки и отходы - она билась, как валькирия, босая, растрепанная и бешеная. Мужик уклонялся, согнувшись и выставив руки перед лицом - ну знаете, защитная стойка боксера - а она била, била и била его. От некоторых попаданий мужика здорово сносило, несколько раз он падал, она пинала его лежачего, он откатывался и снова вставал. И я, лежащий пластом, и пацаны, стоявшие рядом - все мы смотрели на эту ирреальную сцену, не издавая ни звука. Наконец, фурия устала и выдохлась, от нее валил морозный пар, она стояла в какой-то хитрой стойке. Мужик стоял напротив, темным неразличимым силуэтом, словно глыба в речной воде. "Горная река и утес" - мелькнула у меня нахуй никому не нужная в нашем мухосранске поэтическая и пафосная мысль.
Неожиданно из женщины словно вынули стержень, она как-то неловко и одновременно плавно шлепнулась на задницу и в голос заревела. Мужик подошел к ней, опустился на колени и ласковым "быр-быр-быр" что-то ей втирал, а она цеплялась за него и самозабвенно рыдала. Наконец он подхватил ее на руки и понес к подъезду. Из-под тени козырька подъезда он оглянулся. Вот хер его знает как я, да и пацаны, это поняли - под козырьком была почти непроглядная тьма, видно было только неясное движение - и вдруг четкое ощущение, что на нас смотрит что-то злое, хищное и голодное. Я протрезвел. Бугор пацанов, только несколько минут назад мешавший горские слова и русские с лютым акцентом, неожиданно четко, ясно произнес - "Пацаны, валим!". Пацаны со сноровкой, выдающей немалый опыт, мгновенно и практически бесшумно исчезли. Я на подгибающихся непослушных ногах ломанулся в сторону дома, и как ни странно, дошел.
Через пару дней я прошел тем двором - на дорожке перед подъездом были щедро разбросаны крупные и мелкие пятна крови, в снегу газонов рядом застыли багровые комочки. Что это все было тем вечером, кто были эти мужик и фея, и кем они приходились друг другу, я не знаю до сих пор.