Беседа.
- Чего ты опять вздыхаешь?
- Страшно мне, поняла?
- Хм, не знаю что такое «страшно».
- Ты странная, сама же страх нагоняешь на всех и не знаешь, что это такое?
- Неа.
Разговор не клеился, тягостное молчание раздражало обоих.
- Чего молчишь?
- Вспоминаю.
- Опять?
- А тебе какое дело? Тебе всё равно.
- Ну почему же, мне всё интересно, расскажешь?
- Ну , а сколько у нас времени то есть ещё?
- Да успеешь, рассказывай.
Он опять вздохнул, а она с укором покачала головой.
- Родился я давно, в те времена не было такого, как сейчас…
- А давай без клише!?
- Эм… Ну в четыре года я хотел жениться на девочке из соседнего подъезда, её бабушка постоянно давала мне конфеты и называла меня внучком. Дело уже близилось к свадьбе, но мы переехали.
- Смешной ты!
- А ты как думала? В детстве всё взаправду, дружба – все конфеты напополам, а если уж жениться, то на той у которой есть бабушка с запасом конфет.
Потом новая квартира, новый город и запах пыльных рулонов обоев, новоселье и гости. Потом школа, спортом занимался, немного. Передружился с детьми во дворе, драки тогда были честными: лежачих не били, кусать и царапать было позором.
А еще мамы были общие, как бы странно это не звучало. Мамы всегда мамы. Не важно, чей ты был ребёнок, если ты пришёл в гости - тебя кормили, если ты на улице проказничал - то легко мог получить лозиной по заду от чужой мамы. Мир был светлым.
Мы пили газировку, ели мороженное и ничего не боялись. Мы открывали мир. Хотя знать, что ты опоздал домой и тебя дома ждёт папа с ремнём, было страшно. Потом мы подросли, пели песни под гитару, пытались впечатлить девчонок, кто то курить начал. Вино пробовали в первый раз. А первый поцелуй, как же у меня дрожали руки. Я любил.
Мир менялся, мы менялись. Никогда не хотел взрослеть. Столько серьёзности в слове «взрослый», столько ответственности. Такое было ощущение, что тебя бросили в воду, а ты плавать не умеешь. Приходилось учиться, вживаться в образ полноценного члена общества.
Потом свадьба. Дочь родилась, потом сын и оба раза чувствовал страх и радость одновременно. Боялся, что буду недостаточно хорош для них, недостаточно «взрослым».
Почему то мир становился жестче, злобней. Проблемы, передряги, «квартирный вопрос» нас портил. Работа – дом, дача, как отдых. Жизнь ускользала, как в песок впитывалась.
Он замолчал.
- Ты только в детстве был счастлив? – спросила она.
- Нет, конечно, я всегда находил повод для радости, гордости и счастья. Но детство всегда насыщенней.
- Ты не первый, кто так говорит. – она задумалась на секунду и спросила – А я могу тебя вернуть туда, ненадолго, но могу.
Он опять вздохнул.
- Я не хочу причинять тебе боль, я не для этого пришла.
- Да , я хочу туда!
Она протянула неестественно бледную руку и приобняла его. Он лёг головой на её колени, а она начала поглаживать его лоб. Медленно, как любящая мать, утешающая своё чадо.
Он заснул.
В палате едко запищал аппарат . Его сердце остановилось. Медсестра, сидевшая у его койки и гладившая его морщинистый лоб, увидела на его лице мирную улыбку и сама улыбнулась.
Смерть сдержала обещание.
- Страшно мне, поняла?
- Хм, не знаю что такое «страшно».
- Ты странная, сама же страх нагоняешь на всех и не знаешь, что это такое?
- Неа.
Разговор не клеился, тягостное молчание раздражало обоих.
- Чего молчишь?
- Вспоминаю.
- Опять?
- А тебе какое дело? Тебе всё равно.
- Ну почему же, мне всё интересно, расскажешь?
- Ну , а сколько у нас времени то есть ещё?
- Да успеешь, рассказывай.
Он опять вздохнул, а она с укором покачала головой.
- Родился я давно, в те времена не было такого, как сейчас…
- А давай без клише!?
- Эм… Ну в четыре года я хотел жениться на девочке из соседнего подъезда, её бабушка постоянно давала мне конфеты и называла меня внучком. Дело уже близилось к свадьбе, но мы переехали.
- Смешной ты!
- А ты как думала? В детстве всё взаправду, дружба – все конфеты напополам, а если уж жениться, то на той у которой есть бабушка с запасом конфет.
Потом новая квартира, новый город и запах пыльных рулонов обоев, новоселье и гости. Потом школа, спортом занимался, немного. Передружился с детьми во дворе, драки тогда были честными: лежачих не били, кусать и царапать было позором.
А еще мамы были общие, как бы странно это не звучало. Мамы всегда мамы. Не важно, чей ты был ребёнок, если ты пришёл в гости - тебя кормили, если ты на улице проказничал - то легко мог получить лозиной по заду от чужой мамы. Мир был светлым.
Мы пили газировку, ели мороженное и ничего не боялись. Мы открывали мир. Хотя знать, что ты опоздал домой и тебя дома ждёт папа с ремнём, было страшно. Потом мы подросли, пели песни под гитару, пытались впечатлить девчонок, кто то курить начал. Вино пробовали в первый раз. А первый поцелуй, как же у меня дрожали руки. Я любил.
Мир менялся, мы менялись. Никогда не хотел взрослеть. Столько серьёзности в слове «взрослый», столько ответственности. Такое было ощущение, что тебя бросили в воду, а ты плавать не умеешь. Приходилось учиться, вживаться в образ полноценного члена общества.
Потом свадьба. Дочь родилась, потом сын и оба раза чувствовал страх и радость одновременно. Боялся, что буду недостаточно хорош для них, недостаточно «взрослым».
Почему то мир становился жестче, злобней. Проблемы, передряги, «квартирный вопрос» нас портил. Работа – дом, дача, как отдых. Жизнь ускользала, как в песок впитывалась.
Он замолчал.
- Ты только в детстве был счастлив? – спросила она.
- Нет, конечно, я всегда находил повод для радости, гордости и счастья. Но детство всегда насыщенней.
- Ты не первый, кто так говорит. – она задумалась на секунду и спросила – А я могу тебя вернуть туда, ненадолго, но могу.
Он опять вздохнул.
- Я не хочу причинять тебе боль, я не для этого пришла.
- Да , я хочу туда!
Она протянула неестественно бледную руку и приобняла его. Он лёг головой на её колени, а она начала поглаживать его лоб. Медленно, как любящая мать, утешающая своё чадо.
Он заснул.
В палате едко запищал аппарат . Его сердце остановилось. Медсестра, сидевшая у его койки и гладившая его морщинистый лоб, увидела на его лице мирную улыбку и сама улыбнулась.
Смерть сдержала обещание.