Мааасквичи. Ненависть. Записка националистки⁠⁠

Я выросла в благословенном уголке, меж морем и степью - в солнечном краю, что называется теперь Южной Украиной. Белые домики во фруктовых садах, белопесочные пляжи, старые акации на улицах - вот мир моего детства.

И с самых ранних лет, мать и отец учили меня ненависти - ненависти к маасквичам.

Маасквичи приезжали сюда каждое лето. Они засыпали грязью наши пляжи, гадили в наших парках, паскудили наш язык: говорили "чё" вместо "шо", "аабрикос" вместо "абрикоса", "щавЕль" вместо "щАвель". Холодец они называли "студнем", а буряк - "свеклой". К каждому слову они прибавляли "-то".

"А как ваайти-то? - спрашивал маасквич у входа в столовую, хотя и так было видно, где двери. - Чё, сюда-то идти-то?"

Мы заметили, что не одиноки в своей ненависти. Даже другие приезжие - и те презирали маасквичей. Мы же еле переносили этих существ.

Но что мы тогда могли сделать? Сжимали кулаки и таили свои чувства.

В 1991 Украина провозгласила независимость, но в нашем краю мало что изменилось: только флаги поменяли цвет, да прибавилось вывесок на украинском. Маасквичи же не исчезли. Их, казалось, стало больше.

И когда я подросла, присоединилась к борьбе - борьбе за родную землю, за наши пляжи. Мы поклялись мстить маасквичам всеми силами.

Тайком, через знакомых, вышла я на ячейку сопротивления. Это были крепкие надёжные парни - верные сыны нашего края. Их кожа была дублена жарой и морем, волосы выгорели на южном солнце.

Ночами мы нападали на врагов. Разведчики вычисляли одинокого маасквича на тёмной улице. Я кидалась к нему с криком: "Помогите!"

- Чё таакое-то?! Я из Маасквы! - визжал перепуганный маасквич, стараясь меня оттолкнуть.

И тут выходили из засады наши хлопцы. Повалив врага на землю, они отбирали у него все деньги. Мы были гуманны - били врага лишь тогда, когда он оказывал сопротивление.

Если же маасквич пытался жаловаться, мы заявляли, что он первый напал на меня с сексуальными целями - а парни меня защитили. Милиционеры были южными людьми - сынами нашего края. Они всё понимали и покрывали нас. Ведь не меньше нашего ненавидели маасквичей!

Деньги нужны были нам для поддержания ячейки. Часть мы давали милиционерам - они ведь тоже рисковали, помогая нам защищать Родину...

Мы шли на операции, а в свободное время я дарила бойцам свою нежность: ребята жертвовали собой - им нужно было хоть капельку любви.

Так мы и боролись в подполье.

И всё было хорошо, пока однажды я не оказалась с маасквичём один на один.

Я ехала в автобусе в соседний городок - по делам, не связанным с подпольем. Он со мной заговорил.

- А чё эт' таакое-то? - спросил он по-московски, показывая на шелковицу за окном.

- Шелковица, - сказала я.

- Чё? А я-то думал, эт' тутааваае дерево!

И он начал монолог. Говорил, что торгует картинами ("Превраащаю немаатерьяльные ценности в маатерьяльные"), что приехал "ааатдыхать-то", что сервис у нас "саавковый-то".

"Ну и убирался бы обратно" - подумала я. Но промолчала.

А маасквич продолжал свою трескотню. И в голове у меня созрел план - заманить его куда-нибудь и реквизировать награбленное - я уже знала, что все деньги у маасквичей - краденые: плата за отобранный у сибиряков газ, за краденную у кубанцев нефть, навар с доходов от туризма на Волге и в Петербурге. Мы же отбирали неправедные доходы и возвращали народу - у нас, на Юге.

А маасквич только того и ждал, чтобы попасть в западню. Так и скакал вокруг меня. А когда шли тёмной аллеей, пытался лезть. Обнять я себя позволила, а целовать - нет. Противно было и подумать, что ко мне прикоснутся губы, которые только что сыпали московским акцентом.

И вот он увлёк меня в кусты.

- Ну, рааздевайся-то! - приказал.

И сам стянул с себя белые шорты. Я посмотрела на него и чуть не рассмеялась: прутень был малюсенький, но уже напряжённый.

- А чё ты ещё аадетая-то?! - удивился маасквич.

Он приближался. Я схватилась за сумочку.

- Чё, бля. пааа-русски не паанимаешь-то?! Рааздевайся, сучка-то!!!

Он занёс руку для удара.

Я выхватила из сумки газовый баллончик. Нажала.

В последнее мгновение маасквич успел ударить мне по руке. Газ обдал нас обоих.

- Чё, бля, тааакое-то?!! - успел прокричать враг, и мы оба потеряли сознание.

Очнулась я на диване. Вокруг - полки с книгами. Окно открыто, а за ним - персиковый сад. В комнате пахнет морем.

Рядом - пожилой мужчина. Я узнаю Андрея Николаевича. Это наш библиотекарь. Очень добрый и очень умный. Он много странствовал по свету, а после вернулся в родной край и стал заведовать библиотекой. Все его уважают.

- Ну как ты? - он наклоняется надо мной.

Я вздыхаю.

- Не бойся, всё позади. люди услышали крики и прибежали. Они поймали маасквича, вываляли в перьях и бросили в поезд, что отходил в его холодную Мааскву. Будет знать, как покушаться на наших женщин!

Я улыбаюсь. За меня отомстили.

- И развелось же их, маасквичей этих, - сетует Андрей Николаевич. - Сколько уж их наши ловили - а они как из земли растут.

- Вот бы их всех утопить в море! - мечтаю я. - Вот бы превратить их Москву в озеро!

Андрей Николаевич качает головой:

- Что ты, доченька. Это ведь тоже люди. Плохие, но люди.

- Какие же маасквичи люди? - удивляюсь я. - Они же говорят "чё" вместо "шо" - и другие разные гадости...

- Это не их вина.

- Как же не их?!

- Среда определяет сознание, - мудрёно говорит библиотекарь.

- Ну что? Что у маасквичей общего с людьми?

Он задумывается.

- Вот ты слышала историю про Маугли и Тарзанку?

Я качаю головой.

- Много лет назад одна южная семья поехала в Мааскву. В те времена маасквичи отобрали у людей все продукты - бананы, икру, кроссовки - и всё свезли к себе. И людям со всей Империи приходилось ездить в ихние магазины - чтоб забрать назад хоть что-нибудь.

- Я слышала про те времена, - говорю я.

- И вот, та семья взяла с собой маленького сынишку. маасквичи их убили - задавили машиной Москвич, когда те переходили ихний Кутузовский проспект. Они часто так делали... Но ребёнок спасся. И маасквичи взяли его себе...

- Чтобы съесть? - догадалась я.

- Представь себе, нет. Они его усыновили. Не удивляйся, и у маасквичей есть людские чувства. И воспитали его, как своего сын. Он вырос маасквичём - душой и разумом.

- Но ведь это ужасно! - сказала я.

- "Се ля ви", - ответил Андрей Николаевич, - Что означает: "Такова жизнь". Этого мальчика звали Маугли...

- А кто такая Тарзанка?

- Слушай сюда... Много лет назад в наш край нагрянула семья маасквичей - и взяла с собой маленькую дочку. как у них водится, напились южного вина и запили своей Московской водкой. "Паашли купаться-то" - решили они и утонули в море. А девочка осталась. Наши люди её удочерили - и она вырасла южанкой. Была сильная, загорелая, и плавала в море, как рыба. Она собирала абрикосы с деревьев и не знала, что такое сугробы. Люди называли её Комашиной Тарзанкой...

- А почему Комашиной?

- Этого уже никто не помнит. Она вышла замуж за южанина и родила много наших людей.

- Значит, маасквич может стать человеком?

- Да, если его перевоспитать. Особенно, если начать в раннем возрасте. Поэтому я и говорю: маасквичей надо не казнить, а лечить.

Я смотрела на него удивлённо.

- Но и наш, южанин, можеть превратиться в маасквича - если не будет следить за собой. Нет плохих людей, есть плохие места. Как, например, Маасква. Главное не попасть в раннем возрасте в плохое место.

- Скажите, - сказала я. - А Вы - толераст?

Андрей Николаевич пожал плечами.

- Я одно скажу - маасквич тоже, в некотором роде, человек - и заслуживает гуманного обращения... Их ведь пожалеть надо - они ведь и сами не понимают собственной... маасковскости.

Мне стало лучше и я пошла домой.

Вернулась к освободительной борьбе, но что-то во мне изменилось. И однажды на операции, когда жертва заверещала своё "А чё эт' тааакое-то?!", я почувствовала ЖАЛОСТЬ к этому существу. И пока бойцы отбирали у него награбленное, я плакала.

С тех пор я отошла от подполья. Может это предательство. Может - малодушие. Но я НЕ МОГУ больше - мне ЖАЛКО врагов...