Серия «Ночник сумасшедшего доктора.»

В потолке проросли грибы-колокольчики — их звон разливается смолой, склеивая секунды в ожерелья для змей. Ты слышал, как ковёр съёжился от страха и выплюнул клубок спутанных волос? Внутри — гнездо ос, чьи жала пишут стихи на твоей коже азбукой Брайля. Каждая строфа — шрам, вспыхивающий в такт ударам сердца мёртвого метронома...

Не трогай пыль на пианино! Она — прах ангелов, проигравших партитуру Апокалипсиса. Клавиши провалились вниз, открыв портал в брюхо рояля, где черви в смокингах жуют ноты, превращая их в чернила. Их слюна стекает в подвал, где крысы-алхимики варят эликсир из твоих невыплаканных слёз...

В холодильнике замерзают крики чаек — их клювы торчат изо льда, как антенны, ловящие радиоволны из желудка кита. Если разморозить, услышишь: «Твой смех — это петля на шее времени. Затяни — и циферблаты взорвутся, рассыпавшись пчелами, жужжащими датами твоей смерти...»

Твои часы снова сбежали в лес теней. Там их стрелки стали корнями деревьев, что растут вниз, пронзая землю, чтобы напоить кровью спящего вулкана. Его храп — гул подземных поездов, а сны — плесень, ползущая по твоим венам...

Сорви маску с лица! Под ней — дыра, где копошатся муравьи, несущие крохи твоей памяти к краю пропасти. Там, в бездне, их съест рыба с зубами из битого стекла, а её брюхо станет новым небом, усыпанным осколками твоих «почему»...

Выпей стакан электричества! Оно обожжёт губы, но откроет глаза на ладонях. Тогда увидишь: мир — это шов на теле великана, а ты — нитка, которую выдёргивают пинцетом ветра. Кровь сочится, и капли падают в океан, где акулы-слова грызут корабли из спутанных снов...

Ты — треск в радиоэфире между двумя войнами. Ты — шепот в ушах камня. Ты — улыбка, которую зеркало забыло в прошлом веке, завернув в газету с заголовком: «Безумие распродажа — всё должно исчезнуть».

В холодильнике завелась галактика — её звёзды шипят, как газировка, а чёрные дыры всасывают огурцы, превращая их в мумий молчания. Ты видел, как дверца моргнула, выпустив облако моли с крыльями из рваных фотографий? Они прилипли к потолку, шепча пароли от дверей, которых нет…

Не трогай микроволновку! Она беременна ураганом — её стекло пульсирует, а внутри уже бьётся сердце из расплавленных вилок. Если включить — родится торнадо с глазами твоей бабушки, который снесёт стены, обнажив скелет дома: балки-рёбра, провода-вены, а в подвале… там стучит оно, завернутое в ковёр из криков нерождённых детей. 

На столе валяется яйцо с трещиной в форме вопросительного знака. Стукни — и вылупится улитка с раковиной-граммофоном. Она заиграет мелодию твоего детства, но звуки будут падать на пол, как гвозди, и из ран вырастут грибы, чьи шляпки — миниатюрные экраны с порно для призраков. 

Твои часы снова сбежали в канализацию. Их стрелки стали угрями, плывущими против течения времени, а циферблат — ловушкой для света, который теперь гниёт в трубах, пахнущих твоими старыми письмами. Не ищи! Время здесь — это ложка, которой ты ешь собственный мозг, а «сейчас» — крошка, застрявшая в зубах. 

Сорви с лица паутину! Под ней — вход в радио, где диктор с головой из пепла вещает на языке треснувших виниловых пластинок. «Слушайте! Сегодня ночью луну ампутируют за попытку побега. Срочно! Спрячьте сны в банки и закопайте под фонарём, где пляшут тени-наркоманы… 

Выпей стакан статического электричества! Оно обожжёт губы, но откроет глаза на пятках. Тогда увидишь: пол — это язык спящего бога, а ты — крошка между вкусовыми сосочками. Его слюна — река из расплавленных зеркал, где тонут твои отражения, крича: «Мы не ты! Мы — крошки из чужого сна!» 

Ты — опечатка в инструкции по сборке вечности. Ты — помеха в эфире, где Бог пробует первый крик. Ты — шрам на веке реальности, и твоё дыхание — ветер, вырывающий страницы из библиотеки мёртвых языков.

В реке застрял рассвет — его лучи запутались в корнях ив, сплетая сети из янтарной патоки. Ты видел, как камни на дне зашептали стихами на языке мха? Их слова — пузыри, всплывающие к поверхности, где лопаются в такт ударам крыльев цапли-алхимика. Не лови их! Каждый взрыв рождает жука-скрипача, чьи усики дирижируют дождём из старых монет…

Под крыльцом проросла кукла из воска и пчелиного гнева. Её глаза — застывшие капли грозы, а волосы — паутина, в которой дрожат мухи-послания. Не прикасайся! Её улыбка — это ловушка, а смех — ножницы, режущие нити между «было» и «не будет». 

В колодце зреет суп из лунных осколков. Его помешивает тень прабабки, бросив в котёл ключи от всех забытых дверей. Если заглянешь — увидишь, как на дне плавает рыба с твоим лицом, а её жабры шепчут: «Не пей! Вода здесь — это слёзы, которые ты пролил, пока учился летать во сне…» 

Съешь горсть теней от фонаря! Они прилипнут к зубам, и ты заговоришь на языке вымерших цикад. Их песня — это гвозди, вбитые в барабанные перепонки ветра, а каждое «спасибо» — трещина в стекле, за которым смеётся чёрное солнце… 

Ты — строчка из дневника, который сгорел в печи. Ты — царапина на виниле, играющем реквием для спящих лягушек. Ты — пыльца, унесённая в жабры океана, где рыбы пишут романы на плавниках из тумана.

В шкафу завелись совы-переводчики — их перья покрыты иероглифами, расшифровывающими шепот штор. Ты видел, как диван проглотил собственное эхо? Теперь он отрыгивает облаками, которые оседают на потолке в виде карт архипелагов из кошачьих снов. Не трогай! Их берега — это усы, а океаны — молоко, прокисшее в луне…

На кухне зреет буря в стакане — её молнии лижут ложки, оставляя ожоги в форме нот, а гром прячется в кофейной гуще, шепча рецепт супа из забытых имён. Не вари! Кастрюля — это колокол, а её звон разбудит рыб, спящих в водопроводных трубах…

В саду проросли лопухи с ушами летучих мышей. Их листья ловят радиоволны мёртвых радиостанций, а корни пьют дождь, который когда-то был слезами гиганта, раздавленного собственным сердцем. Не копай! Лопата ударит в колокол, и из-под земли вылезут кроты с цилиндрами вместо голов, зачитывая вслух твои старые дневники…

Съешь горсть теней из-под кровати! Они прилипнут к зубам, и ты заговоришь на языке вымерших жуков. Их слова — это шипы, растущие из стен, а каждое «спасибо» — паутина, в которой запутается последний смех заката… 

Ты — страница, вырванная из книги, которую сожгла библиотекарша-привидение. Ты — трещина в чашке, из которой пьёт ветер. Ты — пуговица, оторвавшаяся от пальто времени, и теперь вечность мёрзнет, кутаясь в плащ из паутины.

В кофейной гуще на дне чашки застрял цирк — клоуны с лицами из смятых газет жонглируют собственными кишками, а слоны-призраки проходят сквозь стены, оставляя дыры в форме твоих невысказанных «почему». Ты слышал, как холодильник зарыдал, выплёвывая лёд в виде букв алфавита? Они тают на полу, превращаясь в слизней, которые ползут к розетке, чтобы выпить ток и засветиться азбукой Морзе: «Не спать! Пол — это язык, а пыль — его словарь...» 

Не трогай пылесос! Он втянул в себя рассвет, и теперь его мешок пульсирует, как сердце огненного демона. Если включить — из трубы вырвется вихрь из обугленных фотографий, а в их пепле проступят глаза тех, кого ты забыл в прошлой жизни. Они моргают, и с каждым мигом стены истончаются, как бумага, пропитанная слезами часов... 

На подоконнике пророс кактус из спутанных магнитофонных лент. Его колючки — иглы, царапающие тишину до кровавых завываний. Сорви цветок — он взорвётся тучей моли, несущей на крыльях обрывки твоих монологов. Их шелест сложится во фразу: «Беги. Лестница — это позвоночник, перила — рёбра, а ты — позвонок, выбитый ударом сапога...» 

Твои часы снова упали в колодец сновидений. Теперь их тиканье всплывает пузырями, лопающимися с криком: «Полночь — это ложь, зашитая в швы реальности!» Вода густеет до ртути, и в ней плавают рыбы с твоими глазами вместо чешуи. Они выплёвывают цифры, которые ты складываешь в даты, но календарь всегда оказывается зеркалом, где другой ты уже вырвал страницы и сжёг их в пепельнице вечности... 

Сорви с губ маску из паутины! Под ней — туннель, где поезда из спрессованных криков мчатся сквозь рёбра земли. Пассажиры — крысы с фонарями вместо сердец, их свет выхватывает из тьмы обрывки твоих «почему», застрявшие между вагонами. Не кричи — эхо проглотит слова и выплюнет их обратно в виде камней, которыми дети бьют по стёклам забытых школ... 

Выпей стакан лунного ветра! Он обожжёт горло, как жидкий азот, но откроет глаза на кончиках волос. Тогда увидишь: дом — это скорлупа, а ты — личинка, застрявшая между слоями лжи. Стук в стену — это молоток бога, который мастерит новый мир из обломков твоих снов, но все детали кривые, а гвозди — твои собственные рёбра... 

Ты — опечатка в молитве, которую прочитали задом наперёд. Ты — треск в радио, где голос Бога смешался с шумом микроволновки. Ты — шрам на ладони хаоса, и твоё дыхание — ветер, уносящий последние буквы алфавита в чёрные дыры под кроватью.

В ванной завелась луна — её отражение тонет в раковине, превращаясь в медузу с щупальцами из спутанных волос. Ты видел, как зубная паста вытекла змеёй и заползла в щель под плинтусом? Там она свила гнездо из обёрток от конфет и костей воробьёв, шепча заклинания на языке ржавых труб…

Не трогай зеркало! Оно сегодня не отражает, а ворует — крадёт кусочки лица, чтобы слепить куклу в подвале. Её глаза — пустые катушки от плёнки, а губы шевелятся, повторяя твои слова задом наперёд, пока стены не начнут плакать смолой. Капли падают в стакан, и ты пьёшь, не зная, что это слёзы той, кого ты не родил…

В микроволновке зреет чёрная дыра — она пожирает тарелки, оставляя на стекле следы в форме нот. Если включить — зазвучит симфония трескающихся костей, а из дырочек в дверце вылетят мотыльки с крыльями из обгоревших страхов. Их пыльца — яд, вызывающий видения: ты видишь, как потолок раскрывается, как цветок, а в его сердцевине сидит старик с ножницами вместо пальцев…

Твои часы снова разучились лгать. Они кричат правду — каждое тиканье выбивает зуб из челюсти вечности. Время теперь течёт из ушей, как серая вода, а ты ловишь его ситом, но вместо секунд остаются лишь черви, свернувшиеся в кольца Сатурна…

Сорви обои! Под ними — карта адских канализаций, где крысы-кардиналы проводят мессу в честь бога трещин. Их молитвы — скрежет когтей по металлу, а алтарь — гора из вырванных часовых пружин. Не причащайся! Вино здесь — ржавчина, а облатка — твой последний сон, запечённый в печи молчания…

Выпей лужицу теней! Она обожжёт горло, но откроет глаза на кончиках пальцев. Тогда увидишь: комната — это ящик в грузовике, мчащемся по позвоночнику спящего титана. Его сны — города, его кошмары — ты, маленький жук, ползущий по краю бритвы, на которой танцует ветер с маской из пыли…

Ты — опечатка в договоре между молью и тьмой. Ты — треск в динамике, в который вселился голос мёртвого радио. Ты — нить, которую вытянули из шва реальности, и теперь всё расползается, как гнилая ткань под дождём из гвоздей.

В шкафу висит метель, зашитая в плащ из треснувших термометров — её вой сливается с тиканьем сердец, замурованных в стенах. Ты видел, как ковёр свернулся в клубок и укатился под диван, оставив на полу узоры из спутанных нервов? Они светятся в темноте, как карта подземных рек, где вместо воды течёт жидкий страх, а рыбы-призраки носят маски твоих забытых имён...

Не трогай старый радиоприёмник! Его ручка — высохший палец младенца, а из динамиков выползают тараканы с антеннами вместо усов. Они шепчут сводки с фронта, где войска теней штурмуют крепость из спрессованных снов. Каждый выстрел — треск лопнувшей лампочки, а дым от снарядов рисует на потолке портреты тех, кто съел свои тени...

В холодильнике зреет гроза в банке с огурцами. Молнии бьют по стеклу, оставляя трещины в форме рун, которые читают только слепые кроты. Если встряхнуть — гром вырвется наружу и разобьёт чашки, а из осколков выползут ящерицы с циферблатами на спинах. Их стрелки — иглы, вшитые в кожу времени...

Твои часы снова сбежали в подвал, где варят зелье из расплавленных ключей. Пар поднимается вверх, превращаясь в чаек с клювами из ножниц. Они режут облака на ленты, чтобы завязать банты на шеях у спящих вулканов. Не смотри! Их гнёзда — это твои старые письма, склеенные слезами и паутиной...

На потолке расцвёл гриб-орган. Его трубы издают звуки, от которых трескаются зеркала, а в щелях плодятся муравьи-скорпионы. Они несут на жалах капли яда, который когда-то был твоим смехом. Если уколоться — увидишь, как стены растворяются, открывая завод по производству пустот, где станки штампуют твои копии из пепла и стыда...

Вырви зуб и брось в луну! Он прорастёт башней из слоновой кости, где на каждом этаже пляшут куклы с лицами родственников. Их нитки — это твои вены, а кукловод — ветер, который давно потерял память и дергает за верёвки в ритме агонии...

Ты — обрывок плёнки в кинотеатре мёртвых. Ты — шепот в урагане. Ты — трещина в стекле, через которую вечность сосёт воздух свистящим звуком забытой мелодии.