Почему Бродвей стал одним из символов Нью-Йорка
Как–то к Барнуму пришел энергичный на вид мужчина и попросил денег. Тот в ответ предложил поработать за полтора доллара в день, вручил пять кирпичей и дал следующую странную инструкцию:
Один кирпич следовало положить на тротуар, где пересекается Бродвей и Энн–стрит, второй — возле музея Барнума, третий — наискосок от музея на углу Бродвея и Виси–стрит рядом с Эстер–Хаус, четвертый перед собором Святого Павла, а с пятым в руках надо было быстрым шагом ходить от одного кирпича к другому. Один класть, другой брать. Каждый же раз, когда пробивают часы на соборе Святого Павла, следовало идти в музей, предъявить билет и обходить зал за залом. После это манипуляции с кирпичами надлежало повторить.
Работник начал свой обход, и уже через полчаса человек пятьсот глазело на его загадочные передвижения. «Чем он занят? Откуда кирпичи? Почему он бегает по кругу?» — сыпались со всех сторон, но тот хранил молчание. К концу первого часа все тротуары оказались запружены толпой любопытных. А работник, завершив обход, направился в музей. Там он посвятил четверть часа осмотру всех залов и вернулся к своим кирпичам. И каждый раз, когда он входил в музей, куча зевак покупала билеты и следовала за ним в надежде разгадать смысл его действий. День ото дня число любопытных росло, пока в дело не вмешалась полиция, обеспокоенная чрезмерным столпотворением. «Кирпичник» был отозван, но послужил отличной рекламой музею. Именно после этой истории, как утверждал Барнум, Бродвей стал самой оживленной улицей Нью–Йорка.
Финеас Тейлор Барнум был самым ярким антрепренером в истории США, гением рекламы и мистификации. Он умел делать доллары из всего – из пожилой негритянки, которую выдавал за кормилицу умершего за 36 лет до этого Джорджа Вашингтона, лилипутов, сиамских близнецов, купленного за огромные деньги самого большого в мире слона Джамбо, псевдо–русалки с Фиджи, мальчика с песьей головой из Костромы, первой в мире собачьей выставки. Конечно, он был обманщиком, но мало кто, отдавая этому стихийному психологу свои деньги, оставался недовольным. Америка любила этого веселого пройдоху — в конце 19 в. его автобиография по числу напечатанных экземпляров в стране шла на втором месте, уступая лишь Новому Завету.
Один кирпич следовало положить на тротуар, где пересекается Бродвей и Энн–стрит, второй — возле музея Барнума, третий — наискосок от музея на углу Бродвея и Виси–стрит рядом с Эстер–Хаус, четвертый перед собором Святого Павла, а с пятым в руках надо было быстрым шагом ходить от одного кирпича к другому. Один класть, другой брать. Каждый же раз, когда пробивают часы на соборе Святого Павла, следовало идти в музей, предъявить билет и обходить зал за залом. После это манипуляции с кирпичами надлежало повторить.
Работник начал свой обход, и уже через полчаса человек пятьсот глазело на его загадочные передвижения. «Чем он занят? Откуда кирпичи? Почему он бегает по кругу?» — сыпались со всех сторон, но тот хранил молчание. К концу первого часа все тротуары оказались запружены толпой любопытных. А работник, завершив обход, направился в музей. Там он посвятил четверть часа осмотру всех залов и вернулся к своим кирпичам. И каждый раз, когда он входил в музей, куча зевак покупала билеты и следовала за ним в надежде разгадать смысл его действий. День ото дня число любопытных росло, пока в дело не вмешалась полиция, обеспокоенная чрезмерным столпотворением. «Кирпичник» был отозван, но послужил отличной рекламой музею. Именно после этой истории, как утверждал Барнум, Бродвей стал самой оживленной улицей Нью–Йорка.
Финеас Тейлор Барнум был самым ярким антрепренером в истории США, гением рекламы и мистификации. Он умел делать доллары из всего – из пожилой негритянки, которую выдавал за кормилицу умершего за 36 лет до этого Джорджа Вашингтона, лилипутов, сиамских близнецов, купленного за огромные деньги самого большого в мире слона Джамбо, псевдо–русалки с Фиджи, мальчика с песьей головой из Костромы, первой в мире собачьей выставки. Конечно, он был обманщиком, но мало кто, отдавая этому стихийному психологу свои деньги, оставался недовольным. Америка любила этого веселого пройдоху — в конце 19 в. его автобиография по числу напечатанных экземпляров в стране шла на втором месте, уступая лишь Новому Завету.
