В течение последних нескольких лет я очень часто думаю о смерти.
О смерти. А если бы меня уже не было?
У меня была куча проблем с того момента, когда я закончил с хоккеем в 2011 году. Я встретился со своими внутренними демонами. В последнее время я никак не могу отделаться от плохих мыслей...
Стив Монтадор.
Уэйд Белак.
Дерек Бугард.
Рик Райпьен.
Я знал этих парней. Они были для меня настоящими людьми.
Мой стиль игры повторял их стиль. И когда каждый из них заканчивал с хоккеем… он начинал страдать. Депрессия, тревога, проблемы с запрещенными веществами и просто… боль. Все это было мучительно для них. Все это испытываю и я. Все то же самое.
А сейчас… я говорю о них в прошедшем времени. О том, что мы были друзьями. И о том, что они были моими братьями.
Они просто… ушли.
И чем больше я о них думаю, а также о том, как закончились их жизни, тем больше я беспокоюсь за себя. Всё потому, что я вижу в этих парнях себя. Это так. И я часто задумываюсь - не окажусь ли я следующим.
Когда дела у меня шли плохо, я начинал думать о смерти – и всегда думал о ней, как об избавлении. Избавлении от боли. Чтобы больше не портить жизнь тем, кто находится рядом со мной, и кого я люблю. Сама идея смерти представлялась мне решением проблем.
И хотя я не могу определенно сказать, что смерть – это то, что я хотел – нет, я на самом деле не хотел умирать – но в то же самое время, когда дела становились хуже некуда, это было словно… словно, я не боялся ее. Смерть уже не казалась такой плохой.

Но каждый раз, когда мысли о смерти крепко застревали в моей голове, каждый раз существовала другая мысль, которую я просто не мог выбросить из головы. Не знаю, откуда она взялась, или почему она стала такой навязчивой, но ничто не могло ее сдержать, и она превосходила любую темную мысль. Мысль эта звучит приблизительно так:
Если ты умрешь сейчас, ничего не сказав и не рассказав… какой от этого прок?
Я просто не могу выбросить это из головы – если эта мысль умрет вместе со мной, то она будет просто… не знаю… пустой тратой. И я не могу избавиться от мыслей, которые твердят мне, что грустно просто так тихо умереть, и я начал стал думать о том, чтобы написать что-то – попытаться рассказать мою историю… всю историю до конца со всеми подробностями – с надеждой, что, может быть, моя история кому-нибудь поможет.
До текущего момента я всячески старался увильнуть от этой идеи. Я не тот, кто любит много говорить. И я такой человек, который всегда пытается делать все сам. Но, в конце концов, я все-таки понял, что такой подход просто… дерьмо.
И я так устал говорить людям, что все у меня хорошо.
Я слишком долго врал. Больше не могу. У меня не все хорошо. Все довольно хреново. Я устал от этого.
Ну, вот как-то так.
Именно поэтому я в итоге решил перенести мысли на бумагу.
Как я уже говорил, я не хочу умирать. Но, знаете, нельзя ничего загадывать. И я устал от молчания. И чего бы мне это в результате не стоило, вот моя история.
История моей профессиональной карьеры не самая интересная. В ней нет большого количества заброшенных шайб, которые хочется пересматривать раз за разом, нет хет-триков в решающих играх.
За 11 лет, которые я пробыл в НХЛ – с 2000 по 2011 годы, меня в основном воспринимали, как тафгая. Я был драчуном, отморозком, которому вы бы не стали переходить дорогу, только если бы не хотели получить по лицу.
Но давайте я опишу это более подробно. Хотите знать, как я играл?
Я пытался причинить людям боль.
Именно для этого я там находился. Мало кто захочет услышать такое, но это самая настоящая правда. Так вот, например, я бы постарался вас травмировать, если бы это повлияло на исход игры. Я бы сделал все, что меня попросили. И я могу вас уверить, что тренеры действительно иногда хлопнут тебя по спине и отправят на лед именно драться. Хотите верьте, хотите нет – но это происходит.
И я всегда был готов сразу подчиниться.
Я делал это для своей команды и, как бы это странно не звучало, для… самой игры. Потому что жесткая игра, хорошая драка, это… эти вещи всегда являлись частью нашего вида спорта.
У меня в голове четко сложилось представление о том, как надо играть в хоккей. И каждая драка сопровождалось у меня чувством гордости.

Нет, не подумайте, что мне это приносило удовольствие.
Я просто это делал и получал за это бабки, благодаря чему мог прокормить свою семью. Но эта работа никогда не приносила мне удовольствие.
По правде говоря, я просто ненавидел драться. Я до смерти боялся драться. Но что делать, если я только так мог заработать на жизнь?
Когда тебе платят за то, чтобы ты играл жестко, и при этом кроме хоккея ты ничего больше не умеешь… у тебя просто нет выбора, кроме как выйти на лед и делать свою работу – не важно, как сильно ты этого боишься. Но для меня это определенно было нелегко.
Ночью перед играми я не мог заставить себя расслабиться. Я лежал на кровати в отельном номере в Баффало, Калгари или где-либо еще, весь на нервах… беспокоясь о том, что произойдет со мной на следующий день на льду.
Сон? Для меня? Для этого было снотворное.
И когда подходило время игры, у меня внутри было черти что. Подход у меня был такой – выбирать парней, которые больше меня, потому что я считал, что в таких случаях мне просто нечего терять. Я думал - если мне повезет выиграть… я буду молодцом в глазах болельщиков. А если мне надерут задницу, то никто мне плохого слова не скажет, ведь я гораздо меньше своего соперника.
Думая обо всем этом в настоящее время, я понимаю, что это был не лучший подход, потому что...
Меня слишком часто били. Годами. Естественно, что я тоже надрал не одну задницу, поймите меня правильно, но и свое получал по полной. Иногда был просто не мой вечер. Даже самых жестких парней иногда избивали. И я вам могу с уверенностью сказать, что все эти удары не прошли для меня даром.
Но были вещи и похуже. Я говорю о травмах головы, которые преследовали меня в течение всей моей хоккейной карьеры.
Я говорю о постоянных хитах, происходящих во время игры – незаметные удары со слепой стороны, которые вы не сможете заметить по телевизору – именно они со временем нанесли самый большой урон моему организму.

Хоккей – быстрая игра. Все происходит просто в одно мгновенье. Все носятся туда-сюда. И когда приходит твое время, никакого замедления не происходит.
Понимаете о чем я? Ты просто продолжаешь играть. Все именно так.
И не тренеры заставляли меня это делать. Я ждал этого от себя самого. Я знал, что это единственный путь – делать то, что ты должен делать, и что делают все.
Рваться вперед, игнорировать боль, смениться, все это дерьмо. Это было обыденное дело.
Поэтому я никоим образом не собираюсь винить на тренеров или кого-либо еще за все удары в голову, которые я получал на протяжении многих лет и о которых ничего не говорил.
Я сам в этом виноват. Без сомнений.
Но со временем, все эти удары в голову… они накапливались. И сейчас я думаю обо всем этом и понимаю, насколько же хреново было дело.
Я имею ввиду, что у меня было восемь или десять подтвержденных сотрясений, пока я играл в НХЛ, но кто знает, сколько было еще таких, про которые я не знал и играл с ними? Ставлю на то, что, в общем, у меня было 20 или 30 сотрясений, и, возможно, я ошибаюсь в меньшую сторону.
Но, я, блин, просто выносил все это каждый раз и продолжал жить дальше.
Ближе к концу моей карьеры были случаи, когда у меня темнело в глазах после очередного хита в голову. Я просто приходил в себя на скамейке запасных и не помнил, что происходило в игре, а иногда даже что происходило незадолго до игры. После игры я смотрел повторы и видел себя, видел, что я делал на льду, но при этом ничего из этого вспомнить не мог. Как будто следил за кем-то другим в моем теле.
Это меня пугало.
Но к тому моменту мне было уже, честно говоря, все равно. Я сдался. Просто сдался. Я ничего не чувствовал. Просто труп на коньках. В течение моих последних сезонов я просто-напросто убивал себя за деньги.
В последний год в лиге я попал под хит три раза. Все три раза удар приходился в голову. Все три раза я был нокауте.
Это было просто безумие.
Меня постоянно мучили боли. И чтобы продолжать выходить на лед мне приходилось маскировать эти боли.
Со временем я начал каждодневно принимать так много обезболивающих и других медикаментов, что перестал понимать, кем я становлюсь.
У тренеров всегда есть обезболивающие. Я их и принимал. Часто. Все началось именно оттуда. В конце концов, я уже не мог получать столько, сколько мне было необходимо, поэтому начал покупать их у уличных торговцев. Все больше и больше и больше.
Через некоторое время каждый день и даже целый сезон проходили у меня будто в тумане. Я был настолько напичкан медикаментами, что стало совсем тревожно. Я решил, что пора что-то менять. Поднабравшись мужества и собравшись с мыслями, я смог рассказать кое-кому из своей команды о моих проблемах. Это дорогого стоило, но зато реакция этих людей была, как глоток свежего воздуха для меня. Каждый, с кем я говорил, понимал меня. Каждый из них был готов помочь мне решить мои проблемы.
Через несколько недель после окончания сезона я вернулся домой в Ноблтон (Онтарио). Когда я находился в старой ратуше города и помогал своей сестре устраивать вечеринку в честь ее свадьбы, зазвонил телефон.
Один из моих приятелей увидел мое имя в бегущей строке новостей ESPN.
- Ник, черт возьми, что происходит? Я не могу поверить!
Я абсолютно не понимал, что он несет.
Оказалось, что менее чем через месяц после того, как я рассказал о своих проблемах своей команде и попросил помощи, меня обменяли в другую команду.
того мне хватило.

Честно.
Ничего веселого в обмене нет. Переезд, перемены в жизни, привыкание к новому городу… все это вообще не весело.
Я усек намек, понимаете, о чем я?
С того момента, неважно как плохо обстояли дела, я держал рот на замке и никому не говорил о проблемах, которые преследуют меня вне льда.
Я попросил помощи, меня выкинули. Я, черт возьми, усвоил урок.
Я просто заткнулся и продолжил получать по лицу, по голове, и никому не говорил о той ужасной боли, которую я чувствовал.
У меня есть трехлетний сын. Зовут его Рассел. И я вы не представляете, как этот паренек любит хоккей.
Ему нравится смотреть хоккей, говорить о нем, а еще он любит достать свою мини-клюшку и немного пощелкать.
Он хочет быть, как папа, понимаете?
Но совесть моя не позволяет мне позволить ему играть в хоккей, пока что-то не изменится, пока мы не начнем что-то делать с проблемами игроков, пострадавших от ударов в голову и сотрясений – которые потом приводят к проблемам уже с психологическим состоянием, а это куда более серьезно.
Я чувствовал, какой урон наносят мне все эти вещества. Я жил с этим. Сказать, что я боролся с этим, значит не сказать ничего.
К тому времени, когда я начал получать помощь от всего этого, мне было уже за тридцать. Я пил, самостоятельно принимал медикаменты и другие вещества – все это в режиме нон-стоп. Я держался подальше от героина, но зато все остальное заходило только в путь.
Я был, как зомби. Нелегко признать это, но я действительно, действительно был таким.
И каждый раз, когда я пил, я заканчивал наркотиками.
В конце моей карьеры я на самом деле думал, что как-нибудь ночью я умру.
Тяжело об этом говорить, действительно тяжело, но… Я не ложился до поздней ночи, принимая безумное количество кокса, и все вокруг выходило из-под контроля. Со временем мое сердце начало стучать так, что казалось готово выпрыгнуть из груди. Ничего не помогало. Я не мог его затормозить. Это были, наверное, самые страшные моменты моей жизни.
Тогда я играл за «Летчиков», и у нас была утренняя раскатка, на которой я должен был появиться через несколько часов. У меня было несколько вариантов: идти в больницу и записаться там на лечение таким образом, чтобы никто не заметил, после чего пойти на тренировку… либо рассказать все тренеру и постараться все изменить.
То есть, в общем, это было так: либо продолжай притворяться, либо признайся во всем.

Вы можете подумать, что это было легким решением. Что-то вроде Ты почти умирал. Иди найди помощь. Какого черта? Хватит так жить. Сейчас же. Но тогда это было одним из самых сложных решений, которые я когда-либо принимал.
Я агонизировал. Я же знал, что, если я расскажу тренеру, то у меня появится огромная кипа проблем.
Но знаете что? Я, бл***, рассказал все тренеру.
Каким-то образом я все-таки смог принять верное решение. Это было для меня огромным достижением.
«Летчики» и Пол Холмгрен, который являлся тогда генеральным менеджером Филадельфии, не осудили меня и не сделали изгоем, когда узнали о моих проблемах. Они направили меня на реабилитацию и обещали поддерживать. Они приглядывали за мной. Даже, несмотря на то, что я сам за собой не приглядывал.
И сегодня я могу с уверенностью сказать, что Пол тогда спас мне жизнь.
Если бы я оказался не в этой команде, возможно, меня бы просто опять обменяли… И я был бы уже мертв.
Даже нет в этом сомнений. Я бы не сидел бы и не писал эти слова о том, что со мной произошло. Сто процентов.

Я бы лежал уже под землей.
C того момента у меня появилась другая проблема -- реабилитация просто не помогала.
Когда «Летчики»отправили меня на реабилитацию, всего за несколько месяцев до того, как я повесил коньки на гвоздь, я прекратил глотать обезболивающие и перестал употреблять наркотики. Вскоре я бросил пить. Но на ментальном уровне мне становилось все хуже и хуже. Через полтора года моей трезвой жизни у меня появились депрессия и тревога. Так плохо я себя еще не чувствовал никогда. Я постоянно ходил понурый, постоянно на пределе – потел, нервничал, трясся, у меня появились панические атаки. Я мог позвонить кому-то из семьи или друзей и хныкать в трубку без какой-либо причины. В моем хныканье не было какого-либо смысла, но у меня была самая настоящая паника. Просто день за днем одно и то же. Не продохнуть.
Я не пил, не принимал наркотики и снова выглядел здоровым, но в то же самое время… Внутри у меня творилось черти что, и я даже не мог взять и выйти из дома.
Потом я побывал еще в двух реабилитационных центрах, специализирующихся на наркоманах и алкоголиках. НХЛ платила за меня, и я благодарен ей за это. Но… я так и не получил облегчения. Многим такие места помогают, и я считаю, что это здорово. Но мне не помогло, потому что они не пытаются найти источник проблем.
Они просто работают с тем, что «лежит на поверхности».
Отчасти я предполагаю, что это не так уж и удивительно, потому что тот тип проблем, с которыми я столкнулся… Такие проблемы не столь очевидны, как некоторые другие. У меня же не лодыжка сломана, понимаете? Все заключено внутри.
Я не могу вам показать свою травму. А очень часто я даже не могу описать ее. То есть я не могу вам доказать, что она у меня есть.
Депрессия, тревога, ментальные проблемы… это все невидимо остальным людям, но это хуже, чем что-либо другое. Они доводят вас до непрерывного плача. А на следующий день вы уже можете стать таким злым, что все выходит из-под контроля. У меня были случаи, когда я становился настолько агрессивным, что реально боялся, что кому-нибудь причиню боль, а, возможно, и самому себе. А когда члены моей семьи – люди, которых я безумно люблю, спрашивали, что происходит или почему я такой агрессивный… Я просто не мог им сказать. Честно говоря, я и сам не был уверен почему.
И вы думаете, что собрания анонимных алкоголиков могут решить подобные проблемы?

Да это все сказки, настоящие сказки.
Но каждый раз, когда я обращался к представителям лиги или союзов докторов со своими ментальными проблемами, я слышал одни и те же слова. Они, в основном, говорили, что я зависимый, и мне надо посещать специальные группы самопомощи – просто посетить 90 собраний за 90 дней.
Вскоре меня это начало сильно раздражать, потому что я старался делать все, что они мне говорили… но депрессия и тревога не уходили.
Здесь гораздо все сложнее. Сложнее этих походов на собрания. Понимаете о чем я?
Все это, о чем я сейчас говорю, достало тех парней, с которыми я играл, и которых уже нет с нами – ведь проблемы сидят гораздо глубже, чем посещение этих гребанных собраний по самопомощи рядом с Христианской ассоциацией молодых людей.
Во многих отношениях моя жизнь после хоккея превратилась в сущий ад.
И я не могу не задумываться, как сильно игра – да и весь этот вид спорта… и все столкновения и удары в голову – повлияли на это. Нет, я не доктор, и я не посещал медицинский колледж и не изучал, как влияет на мозг повторяющаяся физическая травма. Но я не могу не задумываться о том ущербе, который я нанес своему организму, занимаясь этим спортом.
Иногда обо всем этом, честно говоря, тяжело думать, потому что я люблю хоккей.
Все, что я хотел делать в своей жизни – с того момента, как я научился более-менее держать равновесие на льду замерзшего озера на заднем дворике – это играть в НХЛ.
Но сейчас, сидя здесь и живя со всем этим дерьмом… все, о чем я думаю – это стоило ли оно того?
Когда я сижу и думаю о прошлом, я обычно прихожу к выводу, что хоккей для меня, в общем, ничем хорошим не стал. А как же деньги? Ну, до какого-то момента они вас держат на плаву, понимаете? Но помочь вылечить ваш мозг они не смогут.
Они не вернут вам время, которое вы могли провести с вашими детьми, не смогут остановить вас, когда вы будете кричать на людей, которых вы любите, или… не уберегут вас от того чувства, которое заставляет вас все время плакать.
Деньги просто не могут этого сделать. В результате вы остаетесь ни с чем.
Я просто хочу сказать, что жизнь в ту пору… была постоянной борьбой. Прошлой зимой, например, у меня два месяца подряд не прекращалась депрессия. Становилось все хуже и хуже до тех пор, пока я уже не мог бороться. Проснувшись однажды утром, я просто понял, что не могу встать с постели.
И вот в такие моменты начинают посещать мысли о смерти.
Я не видел свет в конце туннеля. Все было постоянно плохо. Каждый день.
Каждую ночь.
Просвета не было вообще.
В один момент я собрался съездить в Калифорнию, чтобы навестить двух моих старших дочерей во время их каникул, но я даже не смог выйти из дома. Я не увиделся с ними.
Я остался в доме с моими двумя младшими детьми – моим сыном и пятилетней дочкой – и было просто невозможно оградить их от боли, которую я чувствовал.
Каждый день они видели меня плачущим и депрессивным. Пару раз я чувствовал, что мое присутствие рядом с ними не несет им никакой пользы, я просто никаким образом не делал их жизнь лучше. Я прокручивал все это в голове, и мне стало действительно страшно.
Мысли были вроде таких: будет ли этим деткам лучше, если они не будут видеть меня?
Это было ужасно, и я должен был жить с этим. Это была моя реальность. И никакой спорт, ничего не поможет справиться с этой проблемой.
Я определенно не стал бы играть так долго, если бы я знал, к чему все это приведет. Тогда я в будущее не заглядывал. Но зато я сейчас все прекрасно понимаю…
Признаюсь вам, что я бы хотел закончить в 26 или 27 лет, даже перед тем, как я выиграл кубок Стэнли. Я бы хотел вернуться в то время и начать все сначала.
Я готов вернуть перстень, я не против, чтобы мое имя стерли с кубка, лишь бы вернуться назад и сделать так, чтобы я не чувствовал всю эту боль, страдания, тревогу, злость и печаль.
Я бы незамедлительно согласился бы на такое.
Но вот только, к сожалению, у меня нет машины времени, понимаете?
Поэтому имеем, что имеем. И моя история, на самом деле, не такая уж и плохая. Я рад сообщить, что в настоящее время более оптимистичен и полон надежд, чем за все прошлые годы.
Одна из причин этого – возможность вот так рассказать свою историю. Но есть и другие причины. После черной полосы, длившейся во время отпуска, я, в конце концов, сказал себе – хватит и пошел к психологу.
При этом я совсем не представлял, что можно ожидать от такого визита, но в результате все оказалось очень здорово. Это был первый доктор, который, я уверен в этом, реально меня выслушал. И он показался мне настоящим партнером для меня в моих попытках стать лучше – он постарался понять основную причину моих проблем, а не просто предложить какое-нибудь стандартное лечение.
Он не выписал мне лекарства, не предложил пройти программу реабилитации, состоящую из 12 занятий. Он просто хотел поговорить, выслушать и помочь.
Представляете?
Я также полон надежд еще потому, что встретился с моим хорошим другом Даниэлем Карсилло, который позвал меня принять участие в программе исследования и лечения мозга Plasticity Brain медицинского центра в Орландо.
Их метод состоит в том, что они стараются найти те области в мозге и теле, которые могут вызывать проблемы, после чего разрабатывают специальный индивидуальный план лечения. Это абсолютно другой подход к решению ментальных проблем со здоровьем, который стал для меня, с учетом моего опыта, самым понятным, легким и наименее инвазивным.

Более традиционные подходы просто не помогали. Я абсолютно готов пробовать на себе новые и инновационные методы лечения, поэтому верю, что новые подходы к лечению – это для меня.
Когда я попал в упомянутый медицинский центр, то сказал докторам, что чувствую, будто моя правая часть головы тяжелее левой, при этом становясь все тяжелее и тяжелее. После проведенных тестов они обнаружили, что мой правый глаз не может нормально сфокусироваться. Он работает в три раза медленнее левого глаза. Следствием этого явились головные боли и постоянная усталость.
Доктора также обнаружили, что мое внутреннее ухо является одной из причин моих проблем, поэтому снабдили меня перечнем упражнений, которые должны мне помочь.
Возможность просто поговорить с кем-нибудь открыто, предложенные варианты лечения позволили мне, в конце концов, увидеть свет в конце туннеля.
Тяжело сказать, что ждет меня в будущем, но я определенно чувствую, что нахожусь на правильном пути.
Я чувствую, что могу стать лучше.
В конце концов, я просто хочу стать полностью здоровым, хочу, чтобы семья гордилась мной, хочу сделать все, что поможет облегчить ментальные страдания других игроков.
Это будет для меня более чем достаточно.
Ведь я не ангел. Я сделал несколько безумно глупых вещей в своей жизни, и никак не являюсь самым лучшим человеком на этой планете по многим причинам. Но это не значит, что мою историю можно забросить куда-нибудь в угол, или что те решения, которые использует НХЛ относительно ударов в голову, сотрясений или ментальных проблем, являются верными.
В настоящий момент я считаю, что существуют другие альтернативы касательно диагноза и лечения, но лига избегает их по одной простой причине – они считают, что такие альтернативы навредят игре, если все поймут, какой урон наносят мозгу удары в голову.
Я просто больше не могу терпеть это дерьмо. Это уже чересчур для меня. Это вам не какой-то там фильм с плохим началом и счастливым концом.
Это реальная жить. Реальней быть не может. Люди страдают. А иногда умирают.
Так просто быть не должно.
Я имею ввиду, что так уже не должно было быть, во всяком случае, не должно так продолжаться. Понимаете, о чем я?
Да, хоккей – это физическая игра, жестокий спорт. И, возможно, что из-за этого мы не можем избавить хоккей от всей этой жестокости и опасности. Но, как минимум, давайте хотя бы попробуем решить проблемы, вытекающие из-за этой жестокости. Решить проблемы с травмами головы. С сотрясениями. И с осложнениями, которые следуют за такими травмами.
Надо прекратить обманывать людей. Надо делать правильные вещи. Вместо игнорирования того урона, который наносится мозгу из-за хоккейных баталий, давайте лучше признаем эту проблему и поможем тем парням, которые не могут справиться сами. Не после того, как они повесят коньки на гвоздь, а пока еще длиться их карьера.
Давайте начнем поднимать эту проблему. Давайте пристально изучать мозг – и как этот спорт, которым мы занимаемся, вредит мозгу – и начнем вести себя правильно в отношении данной проблемы.
Сколько, бл… уже можно ждать?
Я слишком долго делал, как все. Я просто молчал и деградировал, день за днем, месяц за месяцем, год за годом… и даже слова не сказал. Ни разу не сказал что-либо плохого о лиге. Даже в самые «темные» дни, когда дела были хуже некуда.
Но сейчас я понимаю, что так продолжаться не может. Мне необходимо рассказать, что произошло со мной, и поддержать тех, кто борется с такой же проблемой.
Проще говоря: что-то лучше менять раньше, чем позже.
Источник: Sports.ru
