По возрасту согласия, который был уже снижен до восьми лет, он взял двоих детей из центра коррекции. Он старался появляться кругом и всюду с этими детьми. С мальчиком и с девочкой, чтобы попадать с ними в объективы репортеров, чтобы в нужные моменты в интервью говорить: «ну вы понимаете, это частная жизнь, и я не хочу вдаваться в подробности».
С обоими своими любовниками: женоподобным Джоном и брутальным Хенком он распрощался, так как после «смены пола» во всеуслышание заявил, что ему неприятны мужчины, и максимум, на что он способен – это близкое общение с детьми и подростками. С женщинами же он не может иметь близости, так как у него психологическая травма с детства, когда мать кормила его грудным молоком естественным образом. Он, в своем сознании, соотнес близость с женщиной с актом каннибализма, поэтому он попросту не способен иметь интимной близости с женщиной даже в формате однополой любви.
Его электорат, после этого заявления мгновенно скакнул в выси, да и к тому же мальчик, что вечно ходил за ним, тот самый, из коррекционного центра, страдал излишней полнотой, даже для полных детей, и тогда Дин заявил что он всеми руками за бодипозитив.
- Мы такие, какими нас хочет видеть Бог, - заявил он с трибуны при очередном выступлении, - и всяческие попытки сбросить вес – это шаг против Бога, против его замыслов, против его воли! Да здравствуют наши несовершенства, ибо они дают нам индивидуальность, и даны нам свыше. Поэтому это не есть зло – это есть наша благодеяние, оставаться такими, какими мы угодны планам Его, воле Его!
И снова скачек электората, новый виток популярности. Он стал угоден всем и сразу, он, будучи всего лишь сенатором, уже был лицом соединенных штатов. Его утонченно строгий вид, хранящий в себе и тщательно замаскированные мужественные черты, и столь же тщательно наложенные женственные, и принятие всех слоев нации, и стойкая неприязнь к лишенным права голоса подземным жителям резерваций – всё это сделало решенным заранее результаты выборов на пост президента. Он хотел им стать и он им стал. Он обещал новые льготы, новые дотации, репарации, новые выплаты, он обещался понизить порог максимального уровня интеллекта по выплатам, и повысить эти самые выплаты средним, идеальным американцам. Он обещался снизить полномочия полиции, расширить права при добыче лута, и свести все убийства для членов BLM к уровню самозащиты.
Его дебаты с другим претендентом на пост президента Соединенных Штатов Америки закончились по окончанию его вступительной речи, так как оппоненту попросту не дали права слова – толпа орала, кричала, заглушала слова оппонента. Они кричали до тех пор, пока он не выдержал, и не ушел прочь со сцены под общее гиканье и улюлюканье собравшихся.
С первого же своего выступления он показал стране линию своей политики:
- Мы задыхаемся, нам перекрывают кислород! – начал он жестко, подкрашенные черной тушью его брови сурово сдвинулись, - Китай, Корея, Россия, Индия – все они давят на наши свободы, на мир, уже признанный всеми цивилизованными странами Европы и Азии! Нет свободы выбора, свободы определения – всё это подавляется, всему этому навешиваются ярлыки извращений, или же проявления агрессии! За свободное проявление воли людей сажают в тюрьмы, отправляют на принудительное лечение, а в некоторых странах, так и вовсе – отправляют на смерть! Мы, как, не побоюсь этого слова, лидеры, должны показать им путь! Мы должны диктовать с позиции силы, с позиции старшего брата, всем им верное направление прав и свобод! Мы должны поддержать их свободомыслящих граждан, что находятся под прессом порицания закостенелого политического строя! Нужна поддержка! Поддержка, как финансовая, так и психологическая, только поддержка проявления свобод передовых граждан этих отсталых стран, варваров нового мира, позволит, поможет вести в грядущем свободный диалог на мировой арене. А до той поры, до поры внесения свобод в высшие, конституционные права, я объявляю всех их, все эти атавизмы на лице нашей Земли, врагами Америки, своими личными врагами!
Агрессивную внешнюю политику, за которую Дин, мистер президент, взялся обеими руками, общество поддерживало страстно и яро. Китай? Корея? Россия? Ирак? – все враги, все на одно лицо! Все противники свобод, рассадники диктатуры, страны нетерпимости – концлагеря свобод нового, грядущего мира!
Наращивание ядерного потенциала, охота на ведьм – на террористов на просторах Ирака, Афганистана, расширение внутреннего аппарата слежения за гражданами, бряцанье оружием, злые слова, политика старшего брата. Это всё Дин! Повышение налоговых пошлин, поиск врагов свобод, яркие звезды блоггеров, вещающие на весь мир о конституционных правах, о международном суде ООН в Гааге – они стали факелом нового мира, Прометеями демократии. И все чаще гремели новости о митингах в закостенелых странах, всё больше средств уходило на поддержку оппозиции в них же. И Дин, будто говоря о собственных, о личных успехах, нёс людям, нёс своей нации слова о разрушении и скорой смерти диктатур. И он не забывал поддерживать, вводить новые свободы проявление граждан, он не забывал о богатой их сытой жизни, подписывая все новые поправки о выплатах за приверженность к тем или иным меньшинствам, льготы на трудоустройства, процентное содержание рабочих штатов предприятий, офисов, чтобы не было никакого проявления расизма, нетерпимости, нетолерантности.
Но хоть народ и поддерживал все его решения, но при обсуждении его слов, его политики, происходили конфронтации.
- Выплаты оппозиции превышают все возможные показатели! – пытался доказывать министр финансов.
- Вы накаляете без меры внешнеполитические отношения! – поддерживала министр по той самой внешней политике, - И ладно бы это имело смысл! Но их раздавят и что тогда?
- Тогда у нас будет повод нанести удар, - жестко сказал Дин, - нам отольются все вложения. Это рабы, они будут смотреть нам в рот, как тот же Евросоюз, рабочая сила, Индия – сколько рук? И мы будем их лидерами! Время колоний вернется, - он был тверд и суров, в голосе его звенела сила, сталь, - я с ужасом вспоминаю времена своего детства. Времена ограничений, мир, состоящий из одних обязанностей, где нельзя было проявить себя. Их акт агрессии по оппозиции, по оппозиции заявленной, прозвучавшей в мировой новостной ленте – это наш шанс на ответный удар, на поддержку. Мы принесем им новый мировой порядок и…
- Ядерный удар, - тихо произнес кто-то, - они могут нанести ядерный удар, если мы…
- Не смешите меня и весь совет министров, - усмехнулся Дин, - Прошли времена пугалок ядерной войной. Это самоубийство и они это прекрасно понимают. Нет – этого не будет!
- Без «но». Нам нужна новая кровь, новые подвластные территории – без них нам не выжить, без них не построить новый мир! – он хлопнул ладонью об стол, поправил галстук, убрал под заколку выбившийся из укладки вихор, - И да, тактическое вооружение… Он глянул в сторону пятизвездочного генерала, - вы приступили к оптимизации запуска тактического оружия и переоборудованию?
- Да, мистер президент, но меня смущает команда разра…
- Когда будут закончены работы?
- Надо ускоряться, понимаете, это наш щит и меч, без него – мы вошь.
- Понимаю, мистер президент.
И грянуло. Наступил день кровавого подавления бунта оппозиции в Корее. Были хорошие кадры, в США был объявлен день скорби по мученикам свободы, и после – высадка войск, а еще через день другой, когда конфронтация на границе достигла абсолюта накала…
- Мистер президент, - пресс-секретарь стоял на пороге овального кабинета, мялся, боялся ступить вперед, - мистер президент, вам необходимо выступить перед нацией.
- Я знаю, - он поправил галстук, - дайте мне минуту.
- Но… мистер президент… они… они грозятся… - пресс-секретарь закатил подведенные глаза, и выдохнул, - нанести ядерный удар, если мы…
- Я в курсе, дайте мне минуту. Выйдите, пожалуйста, вон.
- Хорошо, мистер президент.
Пресс-секретарь вышел, прикрыл за собою дверь. Он, старый поклонник БДСМ, уже убивший, по согласию сторон, двух своих половых партнеров, не знал, о том, что не более чем пять минут назад, по защищенной линии, у Дина состоялся диалог с председателем Государственного комитета КНДР. И Дин заявил в диалоге, что войска не отступят от границ, что лидеру КНДР дано лишь полчаса для того, чтобы открыть границы и избежать дальнейшей эскалации конфликта. Было повторение угроз со стороны КНДР о нанесении ядерного удара. Дин посмеялся. Посмеялся от души, так, чтобы у лидера КНДР свело скулы от злости. Он вел себя, как старшеклассник, издеваясь над первоклашкой, над малявкой, указывая тому на его место.
А сейчас Дин ждал и думал. Напряженно, насупившись, он ждал точки невозврата.
Зазвонил телефон на столе. Тот самый, звонок на который не поступал никогда. Дин взял трубку.
- Мистер президент, зафиксирована активность на пусковых…
- Я в курсе, - бросил он зло в трубку, - приступить к выполнению протокола.
Бросил трубку и вышел из овального кабинета. Его ждала пресс-конференция, его ждала нация и народ.
Он вышел под прицелы камер, встал за трибуну, в зале стояла гробовая тишина. Ни звука, ни шороха, все ждали его слов.
- Нация, я обращаюсь к тебе! – начал он холодным, крепким голосом, - К каждому из вас, к каждому гражданину нашей, в прошлом, великой страны, - по залу пронесся удивленный выдох. «Почему в прошлом?» - повис немой вопрос, но Дин не позволил его задать, не дал паузы в своей речи, - Мы потеряли человеческий облик. Променяли души, на грязь, на всё то темное, страшное, что только можно было придумать. Мы насилуем наших детей, прикрываясь законами, предаемся оргиям, отказываемся от своего естества, убиваем любовников и любовниц по обоюдному согласию. Мы грабим, лутим под маской расплаты за прежние прегрешения рабовладельцев и снова убиваем. Мы даем шанс выпуская вновь и вновь в мир больных психопатов, ублюдков, под маской принятия особенностей и толерантности, но не даем шанса нормальным людям с нормальным умом. Квоты принятия на работу, дотации, выплаты нетрудоспособным по придуманным психологическим заболеваниям… Мы – цирк уродов, сытых и довольных уродов, где нормальным людям нет места. И как Господь очистил потопом твердь земную от грешников, так и я желал с самого детства, со времен своей жизни в гетто, очистить нашу страну от скверны. Но очищение будет огнем, - в зале стояла тишина, будто даже дышать перестали, - Гетто, все нормальные люди, как в ковчеге, сокрыты под землею, они переживут пламя ядерного удара, и ответного удара не будет, КНДР не понесет наказания за свое добродеяние пред людьми и небом – я позаботился об этом.
В зале, и без того тихом, повисла гробовая тишина. И Дин произнес последние слова своего выступления:
Он вышел прочь, и тут зал взорвался криками, кто-то ревел, кто-то бился в истерике, и так по всей стране. Кто-то вешался и резал вены, кто-то придавался последней смертельной оргии, кто-то, по старой привычке, побежал громить магазины в поисках лута, так и не осознав, что не будет времени «после». А Дин вернулся в свой овальный кабинет, уселся на свое место, содрал с себя галстук, посмотрел на фотографии детей, которых считали его интимными партнерами, но к которым он даже пальцем не притронулся в этом смысле. Они находились сейчас в подземном убежище, в гетто с прочими нормальными людьми.
Яркая вспышка за окном, вспухающий до черноты космоса гриб, и облака растворяющиеся, отступающие пред его яростным пламенем. Видимая из окна, всё сметающая на своем пути, взрывная волна. Но Дин ее не видел, он сидел спиной к окну. А через секунду – брызнули стекла и настала тьма…