Перевертыши.⁠⁠

Когда я был маленьким, мой дедушка владел крохотной гостиницей на окраине нашего родного городка.

Минуло уже много лет с тех пор, дедушки не стало, а гостиница сгорела. Там, где раньше стоял двухэтажный дом с пристройкой, в которой дед устроил паб, теперь лишь был выжженный каркас гостиницы. Иногда я бываю там, сижу в машине, смотрю на пепелище.

Почти все свое детство я провел там. Думаю, что если бы дедово детище не сгорело, то и здоровье не подкосилось. Помню, как мы отлучились утром, чтобы купить продукты, а когда вернулись, то увидели, что там все полыхает. Хорошо, что никого не было внутри на тот момент. Постояльцы попросту выехали днем раньше, а персоналу дали выходной. Дедушка онемело наблюдал за тем, как обваливаются потолочные балки, и из его глаз катились слезы. Мы даже не сразу сообразили вызвать пожарных. А через два года после пожара, дед умер. Мирно лежа в своей постели, закутавшись в теплое одеяло и даже не сняв очки - он любил читать перед сном. На прикроватной тумбе осталась лежать раскрытая книга. Я подошел, взял ее в руки.

"Море отпрянет и высохнет, обрушатся небеса и померкнут звезды. И в этой последней, безвременной темноте останется лишь она. И будет ждать."

"Так пожалейте её."

Танита Ли. Дед часто читал мне перед сном ее произведения и нередко сам перечитывал их. И я, впечатлённый и вдохновлённый, с нетерпением ждал следующего раза, когда придет черед деда читать мне на ночь. Он обычно садился на краешке кровати, поправлял очки, начинал читать, иногда задумчиво почесывая короткую белую бороду.

Сидя в машине, напротив останков гостиницы, я часто вспоминаю случай, который не то чтобы не дает мне покоя, но нередко будит не самые приятные чувства. Страх ли это? Навряд ли, больше похоже на непонимание вперемешку с досадой. Ведь толком я ничего и не узнал впоследствии, ни один из взрослых не стал пускаться в подробности.

Вот мне десять лет.

Мы с дедушкой готовим гостиницу к Рождеству. На улице трескучий мороз и жуткий снегопад. Постояльцев немного, всего несколько человек, которые не смогли выбить номера в других отелях из-за переполненного фонда перед праздниками. Дедушка говорил, что неважно сколько человек живет у него, главное, что они все окружены домашней обстановкой, уютом, и каждому положена чашка горячего какао с зефиром, когда кто-то грустит о том, что вынужден встречать праздники не в кругу семьи.

Украшения помогают развешивать повар, по совместительству наш сосед, мистер Смолл. Пожилой мужчина, который к каждой рубашке имел определенный галстук-бабочку.

Туда-сюда бегает горничная Аманда. Сбитая, полнотелая дама. Ей около пятидесяти, но молодится. Всегда с укладкой и макияжем, а  ее тучные телеса облачены в форму, которую она пошила сама. Горничная щепетильна и, несмотря на то, что жалование невелико, она с азартом и рвением драит до блеска каждый уголок дома.

Из паба, весь в снегу, приходит Томми. Студент, подрабатывающий у дедушки барменом. Он снимает свою куртку, поправляет длинные, спутанные волосы, и бежит к камину.

Мой дедушка, Гэвин, заканчивает вырезать снежинки. Я вешаю на ёлку красные и золотые шарики. Вешаю на те ветки, до которых могу дотянуться, ибо ель была невероятно высокой, а ростом не вышел.

Мистер Смолл посматривает на часы - ему нужно поставить в духовку цыплят, чтобы блюда вовремя поспели к столу и не остыли. У нас будет маленький ужин на пятерых, для постояльцев в холле будет накрыт отдельный стол. Аманда уходит на второй этаж для регулярной уборки номеров, после того как развесила гирлянды над окнами. Томми просит мистера Смолла о чашечке чая и повар с улыбкой соглашается, залихватски закручивая усы. Он лучше всех в мире заваривал чай. По крайней мере, мистер Смолл в это свято верил.

Дедушка отправляется в свой кабинет, чтобы принести еще бумаги для снежинок, бармен и повар уходят на кухню.

Я нехотя смотрю им вслед, оставаться одному совсем не хочется. Пожимаю плечами и нагибаюсь к коробке, чтобы вытащить оттуда свою любимую игрушку - шар с нарисованным на нем снегирем.

А когда выпрямляюсь, то вижу в окне позади ёлки бледное лицо девочки. Увидев меня, она слабо улыбнулась.

Мне бы позвать взрослых. Ведь, во-первых, маленькая девочка возле гостиницы на окраине городка, это страшно - если она потерялась, то несложно себе представить как чувствуют себя ее родители. Во-вторых, это странно. Что она здесь делает в надвигающихся сумерках?

Она машет мне рукой, а потом отходит от окна и я слышу как в дверь скребутся. Потом раздается робкий стук, будто бы гостья боится ненароком оскорбить меня своим визитом.

Я нехотя бреду к двери. И приоткрываю ее.

Вижу девочку целиком. Она одета очень бедно, на ногах стоптанные кроссовки, в руках она держит котомку, до верха набитую красными яблоками. Да такими, каких я в жизни не видывал. Крупные, заботливо натертые до блеска, который был виден в полоске света из дверного проема. Девочка вытаскивает одно и протягивает мне.

- Хочешь?- спрашивает она тоненьким голоском. На худом лице лихорадочно блестят два черных глаза.

- Я сама собирала,- девочка немного вздергивает подбородок, она явно гордится тем, что смогла набрать столько яблок. Я завороженно смотрю на одно из них, лежащее в хрупкой белой руке, девочка улыбается мне. Тяну руку, чтобы взять угощение и гостья делает шаг назад.

- Если впустишь, то отдам все-все,- говорит она. Мне стало жалко ее. На черных как смоль волосах осели хлопья снега, губы синие. Я уже было посторонился, как заметил, что гостья не дрожит от холода. Совсем. Томми, недавно вернувшийся из паба, пробежавшийся по морозу в куртке и кроссовках, которые были намного теплее, чем одеяние гостьи, мигом бросился к камину, чтобы как следует согреться. А бежать от паба не слишком-то далеко, нужно всего-то обогнуть дом. Прямого хода через гостиницу у нас не было.

- Мне бы только погреться,- жалобно произносит девочка, делая два шага по направлению ко мне и кладет яблоко мне в руки. Какие яблоки можно собирать зимой?

- Тьере, кто там? Новый постоялец? - я слышу басистый голос Аманды, которая спустилась на первый этаж за резиновыми перчатками, случайно оставленными в ванной для персонала.

- Тут девочка, она замерзла,- с сомнением протянул я,- она предлагает яблоки в обмен на то, чтобы мы ее пустили.

Я слышу как Аманда, громко стуча каблуками, в считанные секунды оказывается возле двери и распахивает ее настежь. Девочка отшатывается назад. Горничная тут же выбила яблоко у меня из рук, оно упало в снег и покатилось к ногам пришедшей.

- Убирайся отсюда, чертовка!- гаркает Аманда на девочку, чье кроткое и жалостливое выражение лица сменяется маской гнева. Девочка шипит, как рассерженная кошка, обнажая черные обломки зубов.

Я смотрю на упавшее яблоко, а оно гнилое и в нем копошатся черви.

- Томми, принеси-ка топор!- кричит Аманда, не сводя глаз с девочки, а потом обращается уже к ней,- проваливай, говорю, не то будет, как в прошлый раз! Или вам мало было?

Девочка неожиданно отвечает низким хриплым голосом, от звука которого у меня задрожали коленки и сердце ушло в пятки:

- Старая ты мразь!

Девочка швыряет на снег всю котомку и все ее содержимое оказывается гнилым. Я озадаченно перевожу взгляд на горничную, она невероятно зла. У Аманды побагровело лицо.

- Сама ты старая тварь,- чеканит она и плюет в сторону гостьи. Снова смотрю на девочку, а ее уж и след простыл. Аманда захлопывает дверь и закрывает на все замки. Потом наклоняется ко мне:

- Даже и не вздумай еще раз открыть кому-то без нас, понял?

Я ошеломленно киваю, понимая, что мне ужасно страшно. Возвращается дедушка.

- В чем дело, Аманда?- он подслеповато щурится. Бумагу-то взял, а очки оставил в кабинете.

- Да опять перевертыши бродят,- буркает в ответ горничная. У меня волосы на голове дыбом встали. Перевертыши. В моем понимании это было что-то жуткое. Дед сердито цокнул языком и пошел в кабинет за очками. Аманда вздохнула, сказала мне что-то вроде "не обращай внимания, тут это постоянно перед Рождеством", и отправилась за перчатками.

Я бреду за дедушкой в кабинет.

- Деда, кто такие перевертыши?

- Нехорошие ребята,- дед улыбается мне, но улыбка натянутая,- идем-ка на кухню, посмотрим, чем заняты Томми и мистер Смолл.

Томми искал топор в кладовой. Повар расставлял на столе чашки вокруг чайника со свежезаваренным чаем.

- Мне подумалось, что нам всем стоит посидеть вместе и отведать славного чаю,- надувшись как индюк, мистер Смолл гордо демонстрирует нам упаковку чая, которую покойный сын давно привез ему из Китая.

- Да где же этот чертов топор?- слышу как бранится Томми. Дедушка одергивает его, потому что после слова "чертов" у Томми следуют более крепкие ругательства. Я нервно хихикнул.

- О, нашел!

И он вынес топор, заляпанный чем-то черным.

- С прошлого Рождества не оттерли,- вздыхает он и тут же прикусывает язык, видя меня на кухне. Дедушка усаживает меня за стол, наливает чаю, мистер Смолл достает из холодильника чизкейк "Нью-Йорк", отрезает кусок и, заговорщицки подмигнув мне, шепчет, что еще там есть шоколадный рулет. Сладости готовила миссис Смолл, чтобы баловать меня и остальных. Она собиралась приехать на другой день, вечером она приехать не могла.

- Аманда, я нашел топор!- выйдя в холл, кричит Томми, уже позабыв о моем присутствии. Со второго этажа Аманда кричит что-то в ответ, на что Томми недовольно хмурится.

- Ничего я не тормоз,- он швыряет топор обратно в кладовую.

После чаепития, на которое Аманда не спустилась из-за уборки свободных комнат, дедушка и мистер Смолл отправились доставать раскладной стол, который установят в холле, Томми не спеша цедил свою порцию чая. Его помощь не пригодилась, дедушка невероятно сильно обижался, если кто-то хотел делать дела вместо него. Он ворчал и думал, что его принимают за немощного. Повар, придерживающийся того же мнения о помощи, тоже скрылся в холле. Помощь друг от друга они за оскорбление не считали.

- Томми, кто такие перевертыши?- спросил я. Уж Томми-то расскажет, он болтун каких поискать. Но он внезапно напрягся и замкнулся.

- Ой, давай о чем-нибудь другом,- пробормотал бармен, отведя глаза в сторону и почесав затылок.

- Почему я их в прошлом году никого не видел, а в этом году - пожалуйста?

- Так ты дрых без задних ног после катка,- вырвалось у Томми. Да, верно, мама привезла меня к дедушке, пообещав, что приедет позже с отчимом, но они так и не появились. Впрочем, как всегда.

Тут я призадумался. А ведь это действительно первый раз, когда я бодрствую и помогаю с украшениями. Обычно сплю, хоть время и не позднее, либо торчу перед телевизором.

В общем, как я не приставал с расспросами, никто не отвечал на них.

Утром миссис Смолл так и не приехала. Ее машину нашли пустой на дороге, ведущей к гостинице. Она просто пропала. Не объявилась ни через неделю, ни через год. В машине не было следов борьбы, да и ничего не пропало из ее личных вещей. Сумка, как обычно, на сиденье рядом с водительским, сзади - контейнеры с домашней едой и десертами. Она всегда полагала, что несмотря на то, что ее муж - повар, мы все непременно голодаем. А я особенно. Ну и просто любила меня баловать.

Единственная странность заключалась в том, что возле машины были рассыпаны гнилые яблоки.