Жду новый пост

Серия «Про книги.»

С тяжелым сердцем публикую этот пост. Много сил было потрачено на него, но боюсь большинству читателей он будет чужд... Простите.

Этот луч в небесах, он больше не мой...

Так бывает, что однажды прочитанные слова западают в душу и остаются с тобой навсегда. И казалось бы, ну что тебе до того, у тебя совсем другая жизнь, и то о чем ты прочитал так далеко и чуждо, но однако это вдруг становиться тобой. Наверняка с вами такое бывало, случалось и со мной.

Вот эти строки из трагедии Еврипида " Ифигения в Авлиде":

Этот луч в небесах, – он уж больше не мой,
Это солнце навеки погаснет…

Сейчас эти слова гораздо более актуальны, чем когда то, время безжалостно летит все убыстряя свой темп, и не за горами тот момент когда погаснет и моё солнце... Но здесь о Еврипиде.

Как это часто бывает, когда речь идет о герое жившим столетия назад, мы не можем назвать точной даты его рождения. Древние предание говорит, что его рождение совпало с победой греков над персами при Саламине, то есть 23 сентября 480 года до н.э.. Другие источники относят это событие к 481 и даже к 486 году. Разумеется все даты до нашей эры, или, если хотите, до рождества Христова. В юности, как впрочем и большинство греков, он занимался спортом, и даже хотел участвовать в Олимпийских играх.

Но судьба распорядилась иначе. Традиция считает, что его перу принадлежат 75 трагедий ( по другим источникам 90 или даже 94). До нас дошли тексты только 7 (по другим источникам 17), и фрагменты из других. Современники Еврипида принимали его работы довольно неприязненно, как, впрочем, и критики века девятнадцатого... Ницше называл Еврипида " разрушителем трагедии". А вот в позднюю античность, напротив, его пьесы были гораздо популярней произведений его старших современников - Софокла и Эсхила. По причине этой неприязни, Еврипид покидает Афины и перебирается в Македонию, ко двору царя Архелая, где вскоре и умирает. Я не буду останавливаться на подробностях биографии Еврипида. Они доступны, и не важны для нашего изложения, важны тексты.

Еврипид глубоко человечен и отзывчив к человеческим невзгодам, он порицает рабство и то положение, которое занимает женщина в его эпоху. Война для него не подвиг, а страшный и кровавый труд. Он не создает эпических полотен, но показывает, может быт быть впервые, слабость и одиночество человека. Воля богов и рок не отрицаются, но главной причиной бед его героев является слабость их сердец. Именно из глубин сердец героев, их слабости, непоследовательности и их страстей и вырастает трагедия.

Греческое войско под началом Агамемнона собирается отплыть под Трою, дабы вернуть похищенную Парисом Елену и воздать за оскорбление, нанесенное Греции. Всеэллинское воинство собралось в гавани Авлида, но корабли не могут выйти в море из-за установившегося штиля. Агамемнон обращается к прорицателю Калханту, который сообщает ему, что боги пошлют попутные ветры, если вождь принесет в жертву свою дочь Ифигению. Вот как об этом рассказывает сам Агамемнон:

"… И вот Калхант‑вещун Средь воинов, безвременьем томимых
Изрек, что царь и вождь Агамемнон Дочь Ифигению, свое рожденье, должен
На алтаре богини заколоть,
Царицы гладей этих. “Если, молвил,
Заколете девицу, будет вам И плаванье счастливое, и город
Вы вражеский разрушите, а нет –
Так ничего не сбудется”.

И вот Агамемнон пишет письмо, в котором требует прибытия дочери, якобы для бракосочетания её с Ахиллом. Пишет и рвет его. И снова пишет и отправляет. Отправляет, но в порыве раскаяния пишет другое письмо, отменяющее первое. и поручает своему старому рабу доставить его.

“Чадо Леды, тебе мой приказ, А что раньше прочла – позабудь!..
На глубокую заводь Евбеи
Деву‑дочь, царица, не шли К бесприбойным, авлидским брегам…
Брачный факел ее сбережем Мы до лучших дней, Тиндарида..."

Но письмо перехватывает Менелай, отвергнутый муж Елены, чьё похищение и являлось поводом, формальным и декларативным, готовящейся войны. Вот что он говорит своему брату Агамемнону:

"Помнишь, как ты был ничтожен, за борт выброшен судьбою?
А когда Калхант‑гадатель Артемиде для убоя
Дочь твою обрек на жертву, путь взамен суля счастливый,
Помнишь, как ты духом ожил, как в надежде торопливой Сам, никем не принуждаем, написал, чтоб Тиндарида
Ифигению прислала, – мол, невесту для Пелида?"

Но в конце концов, растроганный искренним горем брата Менелай отказывается от своих слов, он хочет сохранить жизнь Ифигении, Потому, что:

"Я для тебя не изверг, снова брат…
Перегореть в горниле состраданья И вылиться в другую форму – мне Не стыдно, Агамéмнон, нет, нисколько!.."

Ну что ж, Ифигения спасена! Спасена? как бы не так! В тот момент, как Менелай соглашается отказаться и от Елены и от войны, Агамемнон, вдруг вновь меняет свое решение.

"Но, увы, Мне больше нет возврата, и ножа
От дочери я отклонить не властен…"

Этот Агамемнон, этот царь царей, на самом деле слабый и безвольный человек. И, как многие слабые люди, цепляется за раз сказанную и сделанную глупость, принимая это за силу. Агамемнон это греческий Манилов. Он хочет быть хорошим и любящем отцом, великим полководцем, мудрым правителем, благодетелем Греции. Но все это с "бы". Помните у Гоголя "а неплохо бы построить тоннель..." Не плохо. Но за каждым "неплохо" должно идти действие. Агамемнон, однако растерян, чужая воля заменяет ему свою, и он идет по пути наименьшего сопротивления : это мой долг, так предрешено. Его слабость становится роком его дочери. И свою слабость, своё трусливое упрямство, он считает мужеством и твердостью.

В это время в греческом лагере появляется Клитемнестра с Ифигенией и младшим сыном Орестом. Агамемнон как может тянет время, пытается уговорить свою жену вернуться домой, оставив Ифигению, даже обсуждается свадьба. Он так и не решается сказать о своих намерениях и Клитемнестра узнает правду от старика раба.

"Клитемнестра :
Тайну мне, скорее тайну! Брось все это, говорю.

Старик:
Так узнай же: царь‑родитель дочь свою убить собрался.

Клитемнестра:
Что такое? Бредишь, старый? Ты… Ты просто помешался…

Старик:
Шею белую малютке царский нож его пронзит!"

Так что Клитемнестра? Клитемнестра сестра Елены, Клитемнестра убившая своего мужа после его победного возвращения от сожженной Трои? О, она в гневе и высказывает мужу, все что о нем думает. Но вот беда, в ее речи больше обиды за себя, за свою жизнь. И судьба дочери ее интересует лишь постольку, поскольку Ифигения принадлежит ей, является частью ее, Клитемнестры, жизни. Её больше волнует собственная боль от потери дочери, нежили сама потеря. И потому она не слишком убедительна и быстро сдается.

"О дитя мое! Вы, о чужие! О несчастная, смерть уж глядит на тебя.
Он ушел, твой отец, и Аиду отдать
Он решил свою дочь."

Мольба Ифигении также не достигает цели. Агамемнон тверд как алмаз. Но посмотрите, как прекрасны стихи, вложенные в уста Ифигении.

"Я здесь, отец, у ног твоих, как ветка,
Молящих дар; такая ж, как она,
Я хрупкая, но рождена тобою…
О, не губи безвременно меня!
Глядеть на свет так сладко и спускаться
В подземный мир так страшно, – пощади!"

На ее руках Орест- ее младший брат и будущий убийца матери.

"Смотри, отец, тебя без слов он молит,
Уважь мольбу и сжалься: дай мне жить!
Мы, два птенца твои, лица касаясь
Отцовского, ласкаемся к тебе:
Один – совсем малютка, я – побольше.
Что ж я еще придумаю сказать?
Для смертного отрадно видеть солнце, А под землей так страшно… Если кто
Не хочет жить – он болен: бремя жизни,
Все муки лучше славы мертвеца."

Какие проникновенные и трогательные слова! Но отца они не трогают. Он уходит полный твердого намерения принести дочь в жертву. И вот монолог Ифигении, из которого взяты строки, ставшие эпиграфом данной статьи. Насладитесь поэзией.

"О родная, недоли унылая песнь
Для обеих одна;
Этот луч в небесах, – он уж больше не мой,
Это солнце навеки погаснет… О, увы мне, увы мне, увы!
Ты, о Иды венец снеговой,
Вы, о склоны, где плод свой нежный,
Сорвав с груди материнской, Умирать царь Приам оставил,
Иль затем вы, о склоны, тогда
Сберегли Париса Идея,
Чтоб он Иду прославил в Трое?
О, увы мне! Зачем возрос И средь паствы пастырем стал он В тех зеленых лугах, где нимфы
У ключей кристальных резвятся И для кос золотых срывают
Гиацинты и розы?..
Кто привел вас, бессмертных, туда,
Палладу с Кипридой лукавой
И Геру с послом Зевса?
О, зачем ты зажглась, вражда,
Меж Кипридой, царицею чар,
И Палладой, царицей копья,
И Герой, царя царицей?
Не красу там венчали, а смерть,
Смерть мою изрекали уста –
Слава эллинов, – имя одно
Знайте, гостьи… Богиня крови,
Крови жаждет моей, и Трои
Без нее не видать ахейцам.
Царь же тот, что меня родил,
О мать моя, мать,
Нет его, изменил, покинул.
О, мой жребий, о, горечь мук,
О, сиянье красы проклятой! И у горла преступный нож,
Нож отца, что забыл про бога…
О, зачем, Авлида, скажи,
Кораблям медноклювым
Ты приют зачем открывала?
Ель кормы в заснувших водах
Им зачем, скажи, ты сковала?
Царь Зевес! Не все ли тебе
Покорны ветры, не ты ли
Смертным путь показал на восток, На закат, и на юг, и на полночь?..
Не по воле ль твоей к нам идут
И нужда, и горе, и радость?
Не зовешь ли иного “вперед”?..
Не велишь ли другому “медли”?.. Царь, зачем же сковал ты Еврип нам?
Люди, род, отцветающий за день,
Как успеете вы пережить
Все тяжкое горе и муки,
Что несет Тиндарида?.."

И, наконец, последний персонаж трагедии: Ахиллес. Ахиллес, узнающий о том что он жених одновременно с вестью что он обманут и его именем воспользовались лишь для того, чтобы заманить сюда Ифигению. Он чист и благороден, он готов сражаться со всем греческим войском, которое жаждет жертвоприношения, открывающего им путь к победе в войне. Он готов умереть. Кажется, что вот он, тот герой ( а Ахиллес именно герой), который спасет Ифигению от страшной смерти.

Но тут вдруг вступает сама Ифигения, настрой души которой вдруг изменился:

"О, в душе пережила я много‑много, мать. Послушай: Я умру – не надо спорить, – но пускай, по крайней мере,
Будет славной смерть царевны, без веревок и без жалоб.
На меня теперь Эллада, вся великая Эллада
Жадно смотрит; в этой жертве беззащитной и бессильной Все для них: попутный ветер и разрушенная Троя;"

Она, только что молившая отца о жизни, теперь хочет умереть... И Ахилл отступает.

"О сердце царское! Твоих решений
Коснуться не дерзаю я: в тебе
Так чисты помыслы… Но все ж могла бы
Ты передумать, дева; если так
Послушай: там, у алтаря, мои В оружии готовы будут люди;
Когда у горла загорится нож
И у тебя невольно сердце дрогнет, – Ты вспомнишь, что защитник твой готов.

Вот и развязка. Что это - рок? Воля богов? Или слабость, безволие людей неспособных объединить свои усилия ради спасения той, которою любили. А ведь они любили ее...

"К родителю приблизилась и так
Ему сказала: “Здесь я, царь‑отец,
За родину, за всю Элладу тело
Я предаю на жертву, и никто
Меня к тому не вынуждал, – веди же к богине дочь, коли богиня ждет."

Его любовь стала легендарной еще в средние века. Она образец "fin amor" - любви служения.

С этим поэтом я познакомился, как это в большинстве случаев случалось со мной, довольно рано Был уже не "детеск" но вьюнош. Его поэзия, правильнее говорить вообще о поэзии трубадуров, думается мне, решительным образом повлияла на мое отношение к женщине и понимании любви. Ниже привожу, пожалуй его самую известную вещь, во всяком случае мне она нравится более других.

Мне в пору долгих майских дней
Мил щебет птиц издалека,
Зато и мучает сильней
Моя любовь издалека.
И вот уже отрады нет,
И дикой розы белый цвет,
Как стужа зимняя, не мил.

Мне счастье, верю, царь царей
Пошлет в любви издалека,
Но тем моей душе больней
В мечтах о ней - издалека!
Ах, пилигримам бы вослед,
Чтоб посох страннических лет
Прекрасною замечен был!

Что счастья этого полней -
Помчаться к ней издалека,
Усесться рядом, потесней,
Чтоб тут же, не издалека,
Я в сладкой близости бесед -
И друг далекий, и сосед -
Прекрасной голос жадно пил!

Надежду в горести моей
Дарит любовь издалека,
Но грезу, сердце, не лелей -
К ней поспешить издалека.
Длинна дорога - целый свет,
Не предсказать удач иль бед,
Но будь как бог определил!

Всей жизни счастье - только с ней,
С любимою издалека.
Прекраснее найти сумей
Вблизи или издалека!
Я бы, огнем любви согрет,
В отрепья нищего одет,
По царству сарацин бродил.

Молю, о тот, по воле чьей
Живет любовь издалека,
Пошли мне утолить скорей
Мою любовь издалека!
О, как мне мил мой сладкий бред:
Светлицы, сада больше нет -
Всё замок Донны заменил!

Слывет сильнейшей из страстей
Моя любовь издалека,
Да, наслаждений нет хмельней,
Чем от любви издалека!
Одно молчанье - мне в ответ,
Святой мой строг, он дал завет,
Чтоб безответно я любил.

Одно молчанье - мне в ответ.
Будь проклят он за свой завет,
Чтоб безответно я любил!

О жизни Рюделя ничего не известно. Мы не знаем ни даты его рождения, ни смети. В интернете ходят какие-то цифры, но это все от лукавого. Можно только сказать, что его творчество пришлось на первую половину двенадцатого века. Я думаю, что популярность свою он получил уже после смерти, так часто бывает с большими поэтами ( да и не с поэтами тоже!) Лет через сто стали появляться его вымышленные биографии. Вот одна из них.

"Джауфре Рюдель де Блая был очень знатный человек - князь Блаи. Он полюбил графиню Триполитанскую, не видав ее никогда, за ее великую добродетель и благородство, про которые он слышал от паломников, приходивших из Антиохии, и он сложил о ней много прекрасных стихов с прекрасной мелодией и простыми словами. Желая увидеть графиню, он отправился в крестовый поход и поплыл но морю На корабле он заболел, и его умирающего привезли в Триполи, Дали знать графине, и она пришла к его ложу и приняла его в свои объятия. Джауфре же узнал, что это графиня, и опять пришел в сознание. Тогда он восхвалил бога и возблагодарил его за то, что бог сохранил ему жизнь до тех пор, пока он не увидел графиню. И таким образом, на руках у графини, он скончался. Графиня приказала его с почетом похоронить в соборе триполитанского ордена тамплиеров, а сама в тот же день постриглась в монахини от скорби и тоски но нем и из-за его смерти"

Неизвестно что это была за женщина, и в том интернете вы можете прочитать разные имена. Увы, это просто желание конкретного автора. Быть может её, такой, и вовсе не было, и все лишь мечта поэта...

Впрочем, меня никогда особенно не интересовала история жизни людей, творчество которых так или иначе коснулось меня. Стихи говорят сами за себя, и давно живут своей, самостоятельной жизнью...

Одно молчанье - мне в ответ. Будь проклят он за свой завет, Чтоб безответно я любил!

Спасибо, что дочитали до конца и до новых встреч.

Сегодня я хочу напомнить вам об удивительном поэте и человеке. Ему пришлось прожить свою короткую жизнь в эпоху потрясений и перемен. Его жизнь пришлась на период гражданских войн, но в его поэзии нет разочарования и крови. Итак, снова про любовь.

Мы не знаем ни точной даты рождения, ни точной даты смерти поэта. Известно лишь что жизнь он прожил не длинную, умер едва пережив свое тридцатилетие, но этого хватило для того чтобы присоединится к бессмертным и жить вечность. Известно, что родился он в Вероне ( у вас не возникает никаких ассоциаций?), где у его отца было небольшое имение. Говорят, в нем бывал Цезарь, может потому Катулл и ненавидел его, хотя Цезарь не сделал ему ничего плохого. Даже эпиграммы Катулла на Цезаря, где клеймится образ жизни последнего не совсем понятны, ведь он сам вел такой же, как говорится "пил, курил и любил женщин". Для своего времени и места поэзия Катулла была совершенно не типична и не была мила сердцу твердолобых аристократов, которые жили воспоминаниями о "нравах предков". Достаточно вспомнить любимых поэтов эпохи Августа - Горация и Вергилия , писавших строгие, "идеологически выдержанные" оды. Овидий, попытавшийся разбить строгий слог лирикой, кончил, как вы помните свои дни в ссылке, подарив нам на прощанье свои "Послания с Понта" и "Тристии".

Катулл был лириком, первым лириком в римской поэзии. При этом он искренен, открыт и, как сейчас бы сказали, психологичен. Увы, думается, что большинство его стихов утеряны, единственный сборник был обнаружен в тринадцатом веке, в его родной Вероне. Но что знаем, то знаем. Сегодня я хочу напомнить вам некоторые его стихи посвященные им любимой женщине, которая стала его судьбой и, может быть, убила его. Ах, эта Лесбия! прекрасная, любимая, непостоянная и порочная. И такая желанная.

" Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики — за весь их ропот
Мы одной не дадим монетки медной!
Пусть заходят и вновь восходят солнца, —
Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придётся.
Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню,
И до тысячи вновь и снова до ста,
А когда мы дойдём до многих тысяч,
Перепутаем счёт, чтоб мы не знали,
Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,
Зная, сколько с тобой мы целовались."

Настоящее имя этой женщины было Клодия, с прозвищем Пульхра, что значит красивая. Она происходила из древнего и славного рода Клавдиев, но образ жизни, который она вела, этой славе не соответствовал. Ее прозвали Палатинской венерой, за ее вольный образ жизни, в котором было много развлечений, вина и мужчин. Ходили слухи, что она отравила своего мужа, человека посредственного, хотя и сенаторского звания. О ее любовных похождениях ходили легенды. Вот эту женщину и полюбил поэт. Мне, к сожалению, не удалось найти другого изображения Клодии, кроме приведенного выше. Не знаю насколько этот полуразрушенный бюст способен передать суть этой женщины, но ведь красота любимой в глазах и душе любящего. Что, кстати, Катулл и сказал.

"Квинтию славят красивой. А я назову ее стройной,
Белой и станом прямой. Все похвалю по частям.
Не назову лишь красавицей. В Квинтии нет обаянья,
В теле роскошном таком искорки нету огня.
Лесбия — вот кто красива! Она обездолила женщин,
Женские все волшебства соединила в себе."

Клодия, будем называть ее настоящим именем, ответили взаимностью (почему бы и нет!) и поэт был счастлив. Правда не долго. Очень скоро Клодия оставила его, ведь вокруг так много других мужчин, и всех надо попробовать. Этот разрыв был для Катулла очень тяжел, поэт так и не смог избавится от этой любви. Но, бог мой, а можно ли вообще избавиться от нее. Вероятно нет. Мне не удалось. И вот как Катулл теперь поносит свою возлюбленную.

"Вы сюда, мои ямбы, поспешите!
Все сюда! Соберитесь отовсюду!
Девка подлая смеет нас дурачить.
И не хочет стихов моих тетрадку
Возвратить. Это слышите вы, ямбы?
Побегите за ней и отнимите!
Как узнать ее, спросите?
По смеху Балаганному, по улыбке сучьей,
По бесстыдной, разнузданной походке.
Окружите ее, кричите в уши:
"Эй, распутница! Возврати тетрадки!
Возврати нам, распутница, тетрадки!"
В грош не ставит? Поганая подстилка!
Порожденье подлейшего разврата!
Только мало ей этого, наверно!
Если краски стыдливого румянца
На собачьей не выдавите морде,
Закричите еще раз, втрое громче:
"Эй, распутница! Возврати тетрадки!
Возврати нам, распутница, тетрадки!"
Все напрасно! Ничем ее не тронуть!
Изменить вам придется обращенье,
Испытать, не подействует ли этак:
"Дева чистая, возврати тетрадки!"."

Вы думаете что все кончилось? Ну конечно нет. Выше приведенное это крик души, души страдающей. Но как бы не был груб Катулл в предыдущем стихотворении, вся любовь, все обожание осталось в его душе. Я не буду приводить знаменитое " И ненавижу и люблю...". Заключительное стихотворение говорит обо всем. О боли. грусти, любви и ... надежде.

"Катулл измученный, оставь свои бредни:
Ведь то, что сгинуло, пора считать мертвым.
Сияло некогда и для тебя солнце,
Когда ты хаживал, куда вела дева,
Тобой любимая, как ни одна в мире.
Забавы были там, которых ты жаждал,
Приятные — о да! — и для твоей милой,
Сияло некогда и для тебя солнце,
Но вот, увы, претят уж ей твои ласки.
Так отступись и ты! Не мчись за ней следом,
Будь мужествен и тверд, перенося муки.
Прощай же, милая! Катулл сама твердость.
Не будет он, стеная, за тобой гнаться.
Но ты, несчастная, не раз о нем вспомнишь.
Любимая, ответь, что ждет тебя в жизни?
Кому покажешься прекрасней всех женщин?
Кто так тебя поймет? Кто назовет милой?
Кого ласкать начнешь? Кому кусать губы?
А ты, Катулл, терпи! Пребудь, Катулл, твердым!"

Надеюсь вы не зря потратили время. Спасибо за внимание и до новых встреч.

Мигель де Сервантес Сааведра (1547-1616), автор Дон Кихота, книги которую все знают ( а некоторые даже читали), ну кой же он неизвестный, ну какой же он забытый?, подумает мой читатель. Все так. Но Сервантес не только романист или моралист, он еще и поэт. Во всех его произведениях, в том числе и "Дон Кихоте" присутствуют стихотворные вставки, иногда весьма значительные, как например в "Назидательных новеллах". С Сервантесом поэтом я и хочу познакомить моего читателя.

Перед тем как начать писать сей опус, я посмотрел, что там о романе писали критики, от Белинского - Набокова до современнейших писаний. То что я увидел не сильно различается у разных авторов: социальная пародия, стремление к идеалу лучшего... В общем все сводится к примерно такому:

"Основной тематикой произведения является авторское рассуждение об идеале, показанное на примере глупого и неблагородного геройства, демонстрирующего комичную попытку Дон Кихота осуществить изменение мира к лучшему, несмотря на его собственные страдания."
Источник: Анализ романа Дон Кихот Сервантеса сочинение

Так что то, что я увидел никак не удовлетворило меня, напротив, расстроило, ибо все это никак не соответствовало моему внутреннему ощущению. Я полагаю, что главной темой романа является любовь (те кто хорошо меня знает сейчас скажут: Кто о чём а вшивый все о бане) и через любовь отношение к женщине. Причем и то и другое для той эпохи совершенно не типичное.

Ведь все что делает Дон Кихот, он делает ради любви. Все подвиги, все безумства ради одной. И пусть кому то смешно, но им владеет одна всепоглощающая страсть - Дульсинея. Да, кто то скажет, что это придуманная, искусственная любовь. Так и есть. Но любая Любовь, вот так с большой буквы, придумана, она не естественна, ее не бывает в природе, это порождение духа и победа Духа над Инстинктом. Это идеальная любовь продолжение того о чем писали трубадуры, У меня возникает параллель с Рюделем и его "любовью из далека". Ведь герой романа так же никогда не видел Дульсинею, как Рюдель не видел своей мечты. Но вместе с тем Дон Кихот совсем другой. Идеалом трубадура была Прекрасная Дама, всенепременно благородных кровей, как правило жена синьора, показывающая личико в оконце замка. Для Дон Кихота это все не важно, его возлюбленная крестьянка. Сервантес словно говорит то, о чем позже напишет Стендаль: в любви важна душа любящего, предмет не важен. Любовь высока, когда высока душа того, кто любит.

Сервантеса можно назвать провозвестником феминизма. Нет, не того оголтелого явления, которое сейчас охватило запад, а нежного, бережного отношения к женщине, существа ничем ни отличающейся от меня, но беззащитного и ранимого. Собственно об этом, как мне кажется и говорится в том стихотворении, которое я приношу на вас суд.

Любая женщина — стекло
И делать опыт не годится
Способна ли она разбиться
Иной раз случай шутит зло
Скорей всего , что разобьется
И трогать вещи безрассудно
Которые сломать нетрудно
А починить не удается
И это мненье всех людей
судей решительных и строгих
что и Данай на свете много
И много золотых дождей.

Перед тем как начать писать сей опус, я посмотрел, что там о романе писали до меня, и единственное что мне пришлось по душе, это последний абзац "Лекций о Дон Кихоте" Набокова :

"Поэтому сегодня Дон Кихот более велик, чем при своем появлении на свет. Три с половиной столетия он скакал по джунглям и тундре человеческого мышления — и приумножил свою силу и достоинство. Мы перестали над ним смеяться. Его герб — милосердие, его знамя — красота. Он выступает в защиту благородства, страдания, чистоты, бескорыстия и галантности. Пародия превратилась в образец."

Благодарю всех, дочитавших до конца, буду рад вашим комментариям и замечаниям. До новых встреч и всем здоровья.

Сегодня хочу представить вым моего старого друга Клемана Моро. У меня издавна был интерес к "старой"литературе. Почему? Бог весть. Но мне всегда хорошо читались книги былых времен. Вне зависимости от национальной принадлежности авторов. Будь то древнерусская литература или армянский эпос. Ниже первое стихотворение Маро, прочитанное мной.

Ко счастью вас или к несчастью встретил —
Вот моего загадка бытия:
Ведь до сих пор никак и не ответил
Мой бедный ум, безвластный судия.
Ко счастию, – так верно знаю я:
Добро есть зло, когда оно мгновенно;
К несчастию, – но в этом честь моя, —
Терпеть его за то, что совершенно.

Клеман Маро, придворный поэт Маргариты Валуа (не Марго, супруга Генриха IV, а сестра Франциска I).Трижды оказывался в тюрьме. Нет, не уголовник. Как сейчас сказали бы узник совести. По убеждению протестант - за то и страдал. Как поэт наследник трубадуров и Вийона. Первое стихотворение явно "трубадурное". А вот следующее, пожалуй, сродни Вийоновскому "Большому завещанию".

Когда я в пост, повздорив с милой,
Ревнивый бросил ей упрек,
Со зла красавица решила,
Что дать мне следует урок,
И вот она, не чуя ног,
Спешит с доносом на того,
Кто за нее костьми бы лег:
«Он сало ел. Хватай его!»

Так эта весть святош взбесила,
Что через самый краткий срок
Явились стражники-верзилы
Меня упрятать под замок,
И толстый их сержант изрек
С порога дома моего:
«Вот он, Клеман, убей нас бог!
Он сало ел. Хватай его!»

Хоть всякое со мною было,
Такого все ж я ждать не мог!
В тюрьму злодейка посадила
Меня за сущий пустячок,
Хоть не пойму, какой ей прок
Лишаться друга своего,
Властям духовным дав намек:
«Он сало ел. Хватай его!»

Посылка

Принц, только та, чей нрав жесток,
В чьем сердце злость и ханжество,
Шепнуть способна под шумок:
«Он сало ел. Хватай его!»

(В 1525 году Клеман Маро был заключен в тюрьму по доносу о том, что в Великий пост он ел сало. )

И в конце совсем хулиганские стихи, в духе того же Вийона, его стихов на блатном жаргоне.

Жан был наедине с подругой милой…
Узрев его орудие труда,
Подруга всполошилась: «Ах, беда!
Ну и махина, Господи помилуй!
В живых мне не остаться никогда!»
Попридержав тревог первопричину,
Жан с милой не спеша повел игру,
Орудие вогнав наполовину.
«Жан, глубже! Ничего, что мир покину:
Ведь все равно когда-нибудь помру».

Бернар де Вентадорн провансальский трубадур "первый волны" . Как все они писал на языке ок. Отсюда другое название Прованса - Окситания, и возникшей там культуры, во многом отличавшейся от остальной Франции, - окситанская. Именно в этой культуре появляется сама идея о любви. Вентадорн один из творцов fin amor- любви служения. Это любовь к знатной даме, как правило жене крупного феодала, и , опять же как правило, совершенно не доступная. Эта любовь несет страдание, но она же и высшая награда:

Бернарт, перестаньте, мой друг,
Бесстыдно любовь порицать.
Она заставляет страдать,
Но в мире нет сладостней мук,
Ранит любовь и врачует.
В ней - счастье великое нам,
Пускай и с тоской пополам.

Эта поэзия со мной с класса десятого. И сейчас я предлагаю вашему вниманию, может быть лучшую, канцону этого мастера.

"Нет, не вернусь я, милые друзья,
В наш Вентадорн: она ко мне сурова.
Там ждал любви - и ждал напрасно я,
Мне не дождаться жребия иного!
Люблю ее - то вся вина моя,
И вот я изгнан в дальние края,
Лишенный прежних милостей и крова.

Как рыбку мчит игривая струя
К приманке злой - на смерть - со дна морского,
Так устремила и любовь меня
Туда, где гибель мне была готова.
Не уберег я сердце от огня,
И пламя жжет сильней день ото дня,
И не вернуть беспечного былого.

Но я любви не удивлюсь моей,-
Кто Донну знал, все для того понятно:
На целом свете не сыскать милей
Красавицы приветливой и статной.
Она добра, и нет ее нежней,-
Со мной одним она строга, пред ней
Робею, что-то бормоча невнятно.

Слуга и друг, в покорности своей
Я лишь гневил ее неоднократно
Своей любовью,- но любви цепей,
Покуда жив, я не отдам обратно!
Легко сказать: с другою преуспей,-
Но я чуждаюсь этаких затей.
Хоть можно все изобразить превратно.

Да, я любезен с каждою иной -
Готов отдать ей все, что пожелала,
И лишь любовь я посвятил одной,-
Все прочее так бесконечно мало.
Зачем же Донна так строга со мной?
Зачем меня услала с глаз долой?
Ах, ждать любви душа моя устала!

Я шлю в Прованс привет далекий мой,
В него вложил я и любви немало.
Считайте чудом щедрым дар такой:
Меня любовью жизнь не наделяла,
Лишь обольщала хитрою игрой,-
Овернец, правда, ласков был порой,
Очей Отрада тоже обласкала.

Очей Отрада! Случаи мой чудной,
Все чудеса - затмили вы собой,
Вы, чья краса столь чудно воссияла!"

Кажется эта книга была в нашем доме всегда. Большая книга, в подарочном издании, с великолепными иллюстрациями. И сначала это были просто картинки, нет не просто, чудесные картинки. Потом уже был текст. Сколько мне было лет? Бог весть. Но вот отрывок из вступления к "Витязю в тигровой шкуре", посвященный Тамар, как то сразу запомнился и прошел со мной через всю жизнь. Его я и хочу вам показать.

Жизнь Руставели полна тайн. Неизвестно когда он родился, как впрочем и о его смерти. Скорее всего Шота любил царицу Тамар , но вряд ли она отвечала ему взаимностью. Их отношения были овеяны романтическим флером, Тамар благоволила талантливому поэту и пожаловала ему место казнохранителя при дворе. Он же воспел свою возлюбленную в бессмертной поэме «Витязь в тигровой шкуре».

Прошу прощения у читателя, если от обнаружит неточности в этом отрывке. Читаю по памяти.

"Есть любовь высоких духом, отблеск высшего начала.
Чтобы дать о ней понятье, языка земного мало.
Дар небес — она нередко нас, людей, преображала
И терзала тех несчастных, чья душа ее взалкала.

Объяснить ее не в силах ни мудрец, ни чародей.
Понапрасну пустословы утомляют слух людей.
Но и тот, кто предан плоти, подражать стремится ей,
Если он вдали страдает от возлюбленной своей.

Называется миджнуром у арабов тот влюбленный,
Кто стремится к совершенству, как безумец исступленный.
Ведь один изнемогает, к горним высям устремленный,
А другой бежит к красоткам, сластолюбец развращенный.

Должен истинно влюбленный быть прекраснее светила,
Для него приличны мудрость, красноречие и сила,
Он богат, великодушен, он всегда исполнен пыла…
Те не в счет, кого природа этих доблестей лишила.

Суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна,
Ни с каким любодеяньем не равняется она:
Блуд — одно, любовь — другое, разделяет их стена.
Человеку не пристало путать эти имена.

Нрав миджнура постоянен: не чета он блудодею,
Верен он своей любимой и скорбит в разлуке с нею.
Будь любимая сурова — он и так доволен ею…
В мимолетных поцелуях я любви не разумею.

Не годится звать любовью шутки взбалмошные эти.
То одна у ветрогона, то другая на примете.
Развлекаться столь беспечно лишь дурные могут дети.
Долг миджнура: если нужно, обо всем забыть на свете.

У влюбленного миджнура свой единственный закон:
Затаив свои страданья, о любимой грезит он.
Пламенеет он в разлуке, беспредельно исступлен,
Подчиняется смиренно той, в которую влюблен.

Тайну раненого сердца не откроет он другому,
Он любимую позорить не захочет по-пустому,
Он свои скрывает чувства, он к ее не ходит дому,
Он за счастье почитает эту сладкую истому."

А вот и Тариэл. Именно таким его увидел Ростеван и захотел узнать о чем тоскует этот витязь. Эта картинка именно из той книги, о которой я писал. Наверно я неисправим, что и сейчас, когда жизнь, может быть,почти прожита, эти строки все еще волнуют меня, и я все еще люблю.