Пенсионный Фонд РФ в г.Магнитогорске
Показать полностью
5
SciVul
Награды:
3421 рейтинг
74 подписчика
14 подписок
27 постов
2 в горячем
Каширин Н.А. Братья Иван и Николай Каширины
Автор мемуаров: Каширин Николай Аристархович 1918-1994
Знаменитые братья Иван Дмитриевич и Николай Дмитриевич Каширины приходятся мне двоюродными дядьями, а я им – двоюродным племянником. Мой отец доводится им двоюродным братом. Мой дед Михаил Иванович и их отец Дмитрий Иванович были родными братьями.
В 1918-ом году в Верхнеуральске на плацу произошла при большом стечении казаков такая сцена. На плацу были выстроены пешие и конные казаки. Перед строем казаков стояли: атаман Верхнеуральской станицы Дмитрий Иванович Каширин и его два сына братья Каширины – подъесаул Николай Каширин и подъесаул Иван Каширин. Николай Каширин был тогда командиром сотни.
Иван Каширин объявил, что они решили перейти к большевикам. У него было шесть орденов царских (один орден был дворянский даже). Объявив об этом, Иван все ордена сорвал с груди и бросил на землю под ноги в грязь. Братья объявили, что они переходят к большевикам, всех, примет большевистскую власть, они звали в отряд к себе, остальных казаков – отпускали по домам. Отец их атаман Дмитрий Иванович также перешёл на сторону большевиков. Сорвав царские награды, братья Каширины уехали с плаца.
Казаки разошлись, один старый казак подошёл к тому месту, где на земле лежали царские ордена, поднял их бережно и сказал: «Э – э – э! Дурной человек!» и покачал головой.
Незадолго до того, как Каширины перешли к большевикам, в 1918-ом году в центре 2-го отдела, – в Верхнеуральске проходили выборы атамана отдела. Николая Каширина не выбрали из-за того, что во время службы в Туркестане он считался неблагонадёжным.
Братья Каширины, перейдя на сторону большевиков, начали воевать с атаманом Оренбургского войска полковником Дутовым. После разгрома своих войск Дутов отступил в Тургайские степи и ушёл в Китай. Он увёл с собой в отступление 150 тысяч казаков. Дошли до Китая живыми только 30 тысяч, остальные погибли от тифа.
Оба они были талантливыми военачальниками, поэтому после гражданской войны братья Каширины выдвинулись на высшие командные должности в Красной Армии. Иван Каширин знал военное дело до тонкостей. Он знал, когда самому идти в атаку, когда наблюдать за войском с высоты, умел чувствовать, как будут развиваться события в бою. Недаром его поставили в тридцатых годах командующим Кавказским военным округом. Там на Кавказе в войсках служило много кубанских и донских казаков, а казакам нужен был начальник-казак, они подчинялись казаку в первую очередь. Каширин был крайне необходим именно там.
Иван Каширин был очень вдумчивым и расчетливым военачальником, он берёг людей, старался избежать неоправданных потерь в живой силе во время боёв. Так в 1918-ом году он отказался захватывать несколько хуторов (Волковский, Почуев, Воронцов, Бутакова мельница) лишь из-за того, чтобы не гибли люди, потому что эти хутора хорошо простреливались.
У Ивана Каширина было человек пять казаков, которые втайне от него договорились быть его телохранителями. Если бы он узнал, он был бы недоволен, поэтому они держали свой сговор в тайне от него. Он был порой горячий и мог в рубке увлечься и сам попасть под удар. Казаки берегли его, но ему не говорили это, так как он мог отослать их в другие отряды. Однажды я встретил одного из этих казаков. Он рассказывал: «Раз в бою вижу, - летит на Ивана белоказак, я кинулся ему наперерез, а Иван не любил, когда ему не давали рубиться шашкой. Он заметил, – и давай ругать меня».
Николая Каширина я видел лично в 1933-ем году, когда мне было пятнадцать лет. Он работал в том году в Москве в министерстве совхозов и, когда во время отпуска оказался в Магнитогорске, то специально съездил в Наваринку с начальником милиции (Наваринка тогда входила в магнитогорский район), чтобы повидаться с моим отцом, который приходился ему двоюродным братом. За брата он когда-то ухо отрубил.
Во время их молодости ещё устраивались в Верхнеуральске кулачные бои казаков с «Пензой», мой отец и Николай Каширин участвовали в этих боях. Отец дрался хорошо, и пензенские были злы на него. Однажды они подкараулили его около станичного правления, поймали и – давай бить. А тут Николай как-то увидел, что брата лупят, выскочил и стал защищать его. Пензенские разъярились, тогда он — за шашку. Шашкой он искусно владел. Выхватил да пол-уха пензенскому и отрубил. Они и разбежались.
Ещё почему Николай Каширин приехал в Наваринку, – потому, что он отсюда Дутова выбивал в гражданскую войну.
И вот приехал Николай в Наваринку к моему отцу, посидели они, выпили, отец говорит:
– Ты моего сына узнаёшь?
– А как же! Вон они, – конопатки каширинские. – И на нос мой показал.
Только они вышли из дома, я – раз, и окурки, которые остались от Николая Каширина, – спрятал. А курил он гаванские сигары. Помню, двоюродный мой дядя был полный, высокого роста (1 м 90 см.). Когда садился он в газик, машина аж прогнулась под ним.
В каких только ситуациях не пришлось побывать братьям Кашириным в годы гражданской войны. Во время боёв под Верхнеуральском жена младшего брата Алексея Дмитриевича - Агриппина Матвеевна Каширина (она жила в Уфе после войны) носила им еду скрытно от дутовцев: то – в монашку переодевалась, то – гнала телят под видом пастушки, и проходила к ним через дутовское оцепление.
Уже много лет прошло после гражданской войны, а мне до сих пор приходится встречать людей, которые знали братьев Кашириных. Они сообщают мне интересные факты из их жизни. Вот недавно встретил человека, который сообщил, что братья Каширины полгода жили у Мельникова Дмитрия Степановича в Чебаркульском районе в посёлке Караси. Жили они тайно в дальней горнице. После войны они приезжали в гости к Мельникову. Незадолго до 1937-го года они оказали ему важную помощь – освободили из тюрьмы его родственника.
В головы братьев Кашириных незадолго до того, как их репрессировали, приходила мысль о возрождении казачества, об усвоении Красной Армией лучших казачьих традиций. В 1937-ом году в газете «Правда» была напечатана передовая статья, которую написал Николай Каширин. Он был в то время командующим Северо-Кавказским военным округом. В этой статье он призывал организовывать казачьи сотни и учиться боевым казачьим приёмам. Вскоре эти его мысли стали осуществляться на практике, особенно на Южном Урале. Я сам был в такой казачьей сотне. Мы учились боевому искусству. Но недолго просуществовали эти сотни. Вскоре их расформировали, а самих братьев Кашириных расстреляли в 1937-ом году.
советский военный деятель, командарм 2-го ранга (1935)
Арестован 19 августа 1937 года. Обвинен в участии в военно-фашистском заговоре в РККА. 14 июня 1938 года приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни и немедленно после вынесения приговора расстрелян. Реабилитирован посмертно определением Военной коллегии Верховного суда СССР 1 сентября 1956 года.
В 1937—1938 годах были расстреляны два его брата, активные участники Гражданской войны, занимавшие высокие посты после её окончания.
уральский казак, деятель революции и гражданской войны, советский военачальник.
Арестован на основании «показаний» Фокина-Уральского 21 июня 1937 по ордеру от 20 июня 1937, в гостинице Вологды, находившийся там в командировке по линии Наркомлеса. Осуждён 20 сентября 1937 ВКВС СССР. Осуждён по обвинению в участии в антисоветской террористической организации к ВМСЗ (высшей мере социальной защиты). Расстрелян 20 сентября 1937 и похоронен на Донском кладбище. Реабилитация осуществлена ВКВС СССР 20 апреля 1957.
участник 1-й мировой, советско-польской и Гражданской войн, партийный и хозяйственный работник, член ЦИК СССР
Работавшего руководителем коммунального банка Петра Дмитриевича Каширина арестовали 6 июня 1937 года в Оренбурге на основании ложного доноса. Фокина-Уральского на первом же допросе у начальника Управления НКВД Успенского сообщил о якобы существовавшей в Оренбурге с 1931 года «военно-казачьей контрреволюционной организации» штаб которой «создан Петром Дмитриевичем Кашириным по заданию Бухарина, Рыкова и Томского». Заявив и о собственной «работе» в «штабе», назвал состав; на первом месте — «бывший казачий офицер, бывший председатель Оренбургского губисполкома Пётр Дмитриевич Каширин». Осуждён 4 февраля 1938 Военной коллегией Верховного суда СССР к ВМН. Реабилитирован посмертно в ноябре 1957.
На этом заканчиваю. История очень важная область знаний. История это опыт, позволяющий нам избежать ошибок. Не даром всегда найдется человек, который пытается переписать историю и сокрыть её, дабы управлять людьми, как малыми детьми.
Беликов. А.Н.; Незнание своих предков есть результат нашего исторического беспамятства, бескультурья и беспечности.
Спасибо за внимание.
Показать полностью
3
Пока живу — помню. Каширин Н.А. 8. ССЫЛКА часть 3
Автор мемуаров: Каширин Николай Аристархович 1918-1994
Озаглавлено: Пока живу — помню
8. ССЫЛКА часть 3
На другой день начальник экспедиции направил нам радистку с рацией, и мы двумя самолетами были доставлены в партию. С рацией стало намного легче. Если что-либо нужно для партии — вызывался самолет, я летел в экспедицию, выписывал, что нужно, и доставлял в партию. Инженеры-геологи, каждый с одним рабочим, стали ходить в поиск. Инженер брал образцы пород и клал рабочему в рюкзак. В дальние поиски с ночевками брали у меня под расписку карабин.
Однажды пришла из поиска такая пара, и инженер вынул из своего рюкзака кусок прозрачного кварца, в нем крупными и частыми вкраплениями сверкало золото. Рабочий, который ходил с этим инженером, даже не знал, где инженер подобрал этот кусок кварца. Рублев сказал:
— Золото не наш профиль. Этот кусок кварца будет передан золотоприисковому управлению, они только и будут знать, где подобран этот камень.
Рабочие, не ходившие в поиск с инженерами, в одиннадцати километрах от фактория, у подножия горы около громадного болота, копали траншеи и шурфы под руководством инженера-геолога, жены нашего бухгалтера Крепивакольского. Они оба тоже были ссыльными. Я часто навещал их, привозил им продукты вьючно на лошадях. Однажды привез им продукты, они пришли на обед. Коня пустил попастись. В палатке сели играть в карты. Забегает паренек лет 16—17, татарин:
— Дядя Коля, или собака или большая кошка сидит на дереве.
— Ну, собака на дерево не заберется, а откуда здесь может быть кошка? Это рысь. А где?
— Да вот рядом с палатками.
Думается, нет свирепей хищника чем рысь. Много было случаев, когда она бросалась с дерева на человека. Вышли из палатки. Верно: метрах в 50-ти на сосне сидит рысь. Ждет, кто пройдет мимо дерева. Около палаток рос мелкий ельник, я положил ствол карабина, на сучок, прицелился и выстрелил Рысь комом упала с сосны.
В другие дни делать нам с бухгалтером было нечего. Мы исходили в окружности фактории всю тайгу. Охотники мы с ним были, нужно признаться, никудышные. Правда, частенько приносили штук 5—6 рябчиков. Партия жила в большой бане, мы с бухгалтером в доме зав. факторией Пустынского. Однажды вечером в разговоре с Рублевым я попросил:
— Александр Кириллович, дайте мне расчет.
С открытием навигации по Ангаре из Красноярской тюрьмы прибыло много ссыльных. Они свободно могли наниматься на работу на предприятия, которые их больше устраивали. А мы, прилетевшие самолетом в марте, были приписаны к экспедиции. Мне хотелось выйти из подчинения экспедиции. Рублев улыбнулся и сказал:
— Тебе делать нечего вот и выдумываешь. Иди на земляные работы, траншеи копать, деньги хорошие заработаешь. Оклад твой будет сохранен за тобой.
— А если по производительности будешь делать больше молдавана, Дело—слово, подпишу заявление об увольнении.
На земляных работах был рабочий по нации молдаван, громадный человек — за смену выкидывал до 8 кубометров грунта. Соответственно он и зарабатывал большие деньги.
Наутро я сдал карабин начальнику, взял свое ружье и вместе с конюхом и вьючными лошадями с продуктами ушел к месту земляных работ. Конюх увел коней на факторию, а я пошел посмотреть, как работают на копке траншеи. Дни стояли жаркие, мошка над каждым из работающих вьется тучей. Накомарники не спасают: проникает везде — и в нос, и в уши, рот раскроешь — в рот набьется. Посмотрел, запомнил приемы работы — я ведь никогда не был на земляных работах. Понаблюдал, как работает молдаван, пришло в голову сравнение: работает как бульдозер. Нашел инженера, жену бухгалтера, и попросил отвести мне отдельную траншею. С ней мы и отметили ее вешками.
Работать стал ночами. Ночью нет мошки, но свирепствуют комары. Сравнения нет — мошка много страшней. И ночью нет той жары, что днем. Вечером с лопатой, ломом, киркой и ружьем отправился к своей траншее. За первую смену выкинул 6 кубов грунта. Утром позавтракал вместе с ребятами, они направились на работу, я завалился спать.
С каждой сменой я увеличивал выработку, некоторые рабочие тоже стали работать ночью. Выходных себе не делали: каждому хотелось побольше заработать. Но один выходной решили отдохнуть. Пошли с ружьями побродить по тайге.
В одном месте, у подножия косогора, нашли сгнившую избушку, но хорошо было видно, полусгнивший лоток одним концом лежал к роднику метрах в четырех, другим направлялся, видимо, в окно избушки. Почему вода поступала по лотку в избушку? Здесь же рядом обвалившаяся яма, как видно, брали грунт и промывали золото в избушке. Объяснил нам один местный, работающий в партии. Видимо, или старатели запоздали с изысканием месторождения, или решили остаться на зиму и промывать зимой в избушке.
— А что, братцы, давайте в следующий выходной попробуем здесь попромывать, родник вот он, а яму долго ли нам очистить, — сказал один. Смотрю: многие не против этого предложения.
— Посмотрите, что я нашел, — крикнул мальчишка-татарин, стоит на пригорке метрах в 20 от избушки.
На земле, проросшей травой, лежал человеческий скелет, почерневший от времени, на костях мелкие трещины, на черепе пулевое отверстие. Одежда не сохранилась. У самой стены избушки нашли второй скелет, но он не имел явного признака насильственной смерти.
Когда и как здесь разыгралась извечная трагедия, связанная с добычей золота? Время навсегда стерло память. Я послал парнишку-татарина за лопатами, благо наши палатки были всего в километре, выкопали могилу и похоронили скелеты, поставили и крест топорной работы. Пошли подальше от болота и километрах в четырёх на небольшой поляне увидели эвенкийский лабаз.
Лабаз эвенки делают так: на высоте 4—6 метров спиливают четыре дерева, отстоящих друг от друга на 1,5— 2 метра. Поверху между собой деревья скрепляют прочными деревянными перемычками, по ним делается настил из тонких жердей. На этом настиле сооружают подобие маленького домика, стены и кровля делаются из больших листов бересты. Эвенки иногда хранят на лабазах продукты, раньше на таких лабазах хоронили покойников.
По сгнившим поперечинам я забрался на лабаз, отвернул бересту и понял, что это старинное захоронение. В истлевших мехах лежал скелет, тут же лежало старинное кремневое ружье, в туесках порох, дробь, пули, тут же посуда и деревянные, грубо вырезанные, засаленные божки, которые, видимо, по их понятиям сопровождали покойника к «верхним людям», своим предкам. Посмотрел я все, хотел взять ружье для какого-нибудь музея, но раздумал. Как же он без ружья будет охотиться? Все увиденное в этой нашей вылазке навело на размышления. Ведь мы всего отошли от палаток не более чем на 5 километров и то только в одну сторону, а увидели три скелета: людей. А сколько их валяется по всей необъятной тайге? Всех тех Иванов Непомнящих, Сенек, Хватов, забравшихся в тайгу в надежде на быстрое обогащение старательством, работающих сезон до упаду, часто голодающих, изъедаемых мошкой. А в конце сезона они или сами перебьют друг друга, или заранее заметит их какой-нибудь Петька Гулеван, перестреляет всех по одному и возьмет все намытое золото. Да и сам едва ли выйдет живым из тайги. Если даже и выйдет на Ангару и здесь его подстерегает опасность. Уже впоследствии я слышал в Мотыгино, как местные жители-ангарцы промышляли «горбачей». Так тогда называли здесь золотоискателей. Если ангарец пашет поле, на чепигах висит винтовка. Заметит «горбача», останавливает коней отдохнуть, берет «золотаря» на мушку — и нет его. Перекрестится мужик, снимет золото, покурит и снова пашет.
Если умная, уважающая себя женщина знала бы, сколько раз омыты кровью ее золотые побрякушки, именуемые украшениями, побрезговала бы надеть их на себя.
Подходил следующий выходной. За неделю я сравнялся по производительности с молдаванам. В выходной ребята пошли бродить по тайге в другую сторону, я остался отдыхать. В ночь на понедельник решил окончательно победить молдавана. Вечером мы с инженером сходили к моей траншее и я попросил отметить, сколько я должен сделать, чтобы было 10 кубометров. Она отметила, но сказала:
— Это очень трудно, Николай.
— Ничего. К трудностям я привык.
За ночь я пробил траншею до места, что наметила мне инженер, и даже немного больше. Утром пришли рабочие и инженер. Все ждали, когда она замерит и объявит мою выработку. Подсчитала. Оказалось 10,5 кубометра. Меня поздравили, а я попутно стал со всеми прощаться.
Рублев сдержал свое слово и подписал мне заявление на расчет. В экспедиции я рассчитался и уехал на Центральный. Устроился на работу в контору снабабыта золотоприискового управления десятником по снабжению прииска дровами.
Дрова заготавливали заключенные лагеря, один из мастеров принимал у них дрова. В его распоряжении был конный парк. Возчики свозили дрова в одно место, которое определялось заранее. На таких, так называемых нижних складах, штабелировалось до 2000 кубометров дров. Я принимал у возчиков дрова, а мои рабочие пробивали в тайге подъезд к этим складам, и машинами мы вывозили эти дрова на прииск. Ими отапливался весь прииск, кирпичный завод и две драги. Драга — это большое судно, раскрепленное со всех сторон толстыми тросами. С одной стороны работает транспортер с прочными металлическими ковшами, добывая грунт с глубины до 3 метров. В драге все это промывается, а золото скапливается в одном из помещений драги, дверь которого закрыта на три разных замках. Каждый замок запломбирован отдельной пломбой. В определенное время к драге на коне приезжает инкассатор, вооруженный винтовкой, револьвером. На его поясе прикреплена металлическая банка с крышкой. Начальник драги, парторг и председатель профкома срывали пломбу каждый со своего замка и открывали помещение. Золото взвешивается и пересыпается в банку инкассатора и крышка банки пломбируется. Инкассатор получает документ о количестве золота, и везет его в золотоприисковое управление, а помещение драги опять закрывается на три замка.
Каждая из драг сжигала по 36 куб. м дров. Ежедневно в моем распоряжении было две автомашины. Но чтобы обеспечить драги и весь прииск, машин нужно было больше. Когда мне необходимо пополнить запасы дров, я давал радиограмму начальнику автобазы в Мотыгино выслать несколько автомашин. На другой день машины приходили и начинался аврал. Требовалось до тысячи кубометров на каждую драгу, на кирпичный завод, золотоприисковое управление, райком, райисполком, школы, детсады, столовые.
На этой должности я проработал зиму и взял расчет. Может быть, я и работал бы дальше, но я боялся, как бы не простояли драги. А это в лучшем случае тюрьма. Тем более я ссыльный, не реабилитированный. Пусть даже и не было бы моей вины, но могли запросто сделать «козлом отпущения». Их Величество — Золото — шутить не любит.
С Центрального я переехал в поселок Тальск, где работала геолого-разведочная партия, ей тоже требовалось много дров. Я и заготавливал им эти дрова. Около года я пробыл в Тальске. Весной 1951 года перебрался в Мотыгино, здесь было несколько веселей: много нашего брата — ссыльных, по Ангаре ходят теплоходы, да и все новости с Большой земли прежде всего приходили в Мотыгино. Ко многим ссыльным приехали жены с детьми. Работали они плотниками, грузчиками, бондарями, лесорубами. Товарищи в Мотыгино посоветовали мне обратиться в райзо (районный земельный отдел райисполкома).
Райисполком находился на Центральном, а районный земельный отдел в Мотыгино, так как колхозы района располагались вдоль по Ангаре. Завхоз райзо Иван Рябцев заключил со мной договор. Я заготовлю дрова в количестве 520 кубических метров, а райзо заплатит мне за каждый заготовленный кубометр 10 рублей.
— А где я буду жить в Мотыгино?
— Да хоть у меня располагайся, — ответил Рябцев.
На том и порешили. Закупил я продуктов на две недели, и Рябцев на лошади отвез меня в тайгу, километров за семь от Мотыгино. На одной из полян сохранилась старая охотничья избушка, в ней я и расположился. В то время в Мотыгино было лесничество, были и лесники, но делянки для поруба не выделялись, дрова заготавливал кто где хотел. Понятно, все старались ближе к Мотыгино, где хороший подъезд и лес получше. За первые две недели я нарезал 180 кубометров. За две последующие рассчитался с райзо и готовил дрова для артели «Победа». У нас был кирпичный завод и для обжига кирпича требовались дрова. За это время был со мной такой случай. Однажды ночью я проснулся от страшного хохота. У меня волосы стали дыбом, пробил холодный пот. Затем детский безысходный плач. Я сорвал со стены ружье и дуплетом в два ствола выстрелил в закрытую дверь. Все замолкло. Что же это было? Слуховая галлюцинация от одиночества? Несколько оправившись, я все понял: это же филин меня пугает. Тут же, успокоившись, уснул. На вторую ночь случилось то же самое. Я проснулся, взял ружье, тихо открыл дверь и тут же увидел его. Светила, полная луна. Филин сидел на сухой березе, стоящей рядом с избушкой. Выстрелил, посыпались на землю перья, филин улетел. Больше он меня не беспокоил.
Потянуло меня к людям, потому что по две недели я не видел человека, не перемолвился ни с кем словом. Попросился в бригаду плотников. Плотничья работа мне давалась легко, потому что работал лесорубом, и долгое время. Иногда нужно затесать клин, да и подруб дерева требовал точности удара топором. Но плотником я зарабатывал в три—четыре раза меньше, чем лесоруб, поэтому. так и повелось: поработаю в плотничьей бригаде с месяц — ухожу в лес; потянет к людям — возвращаюсь в бригаду. Любая из них, а их было много в Мотыгино, принимала меня с удовольствием. По быстроте работы я не уступал сибирякам-ангарцам, даже превосходил их. Но по качеству рубки уступал им.
Однажды летом мой младший брат Вениамин, инвалид ВОВ, привез мне мать. Она решила, жить со мной в ссылке. Брат изъявил желание научиться работать лучковой пилой. К моему удивлению, он быстро приобрел навыки работы. Ежедневно мы нарезали с ним до двадцати кубометров дров, это по 100 рублей каждому. Однажды вечером сложили дрова, сели покурить. Я увидел примерно в километре от нас очень толстую сосну. Мне показалось, что такой лесины я еще не встречал. Сходили к ней. Дерево действительно было «патриархом» тайги. В нижнем отрубе много больше метра. Сучья, их было мало, тоже толщиной до 30 сантиметров. Загорелись мы свалить это дерево. А чем? Ни лучковой пилой, ни двуручной такую толщину не взять. Я вспомнил, что у нашего соседа в Мотыгино есть пила «Краскот» более полутора метров длиной. Вечером отточил я эту пилу, а утром мы с Вениамином свалили дерево. Когда оно тяжко упало на. землю, нас аж подбросило. К вечеру разделали его на дрова, замерили и удивились. С этой лесины получилось 20 кубометров. Нигде, ни в Архангельской области, ни в Удмуртии, ни на севере Урала в Ныроблаге более шести кубометров дерева, мне не встречалась.
На краю Мотыгино, на крутом яру я срубил небольшой дом. Место выбрал такое, что из окна далеко вниз и вверх просматривалась Ангара. Раскорчевал большой огород, сделал дровник, зимой срубил стайку — хотели с матерью купить корову. К этому времени я работал в составе плотничьей бригады, и строили мы по договору свинарник для мотыгинскаго колхоза «Сибиряк».
Бригада—12 человек. Бригадир — ангарец-сибиряк Алексей Лыхин, остальные ссыльные. Стены рубились из накруглопротесанных бревен, с острожкой наружной стороны. Не свинарник, а Дом культуры, так красиво он выглядел. Однажды с председателем колхоза нас посетили второй секретарь райкома и председатель райисполкома. Подивились и похвалили за красоту работы. А в следующий свой приезд они стали уговаривать нас вступить в колхоз. От предложения мы категорически отказались. К тому времени закончили свинарник и так же по договору с колхозом стали строить птичник.
Где-то в конце ноября пришла к нам секретарь председателя колхоза и сказала, что нас всех вызывают в правление. Там уже были собраны все ссыльные, проживающие в Мотыгино.
— Собрали мы вас вот по какому поводу, — обратился к нам второй секретарь райкома. — Все вы должны вступить в колхозы района. Бригада плотников остается в колхозе «Сибиряк», остальные уже распределены по другим колхозам. Это добровольно, но обязательно. Вы напишете заявление о приеме в колхозы.
И стал перечислять ссыльных, кто в какой колхоз определен. Я понял, что они заручились согласием руководства Красноярского края. Все наотрез отказались писать заявления. Нашей бригаде был предъявлен ультиматум: кто не согласен остаться в «Сибиряке», будет отправлен в отдаленные колхозы.
Колхозы в районе бедные, и каждый местный колхозник в основном жил своим хозяйством, не получая из колхоза ничего. Естественно, и работы в колхозе велись через пень-колоду. Ссыльный, войдя в колхоз, обречен на полуголодное существование. Я незаметно покинул это сборище и ушел домой. На утро я пришел на работу в единственном числе. Никто из наших на пришел. Обычно в колхозах утренняя разнарядка проводилась в «хомуталке». Я пришел туда и заявил председателю:
— Давай мне одного человека, чтобы помогал закатить бревно, буду продолжать рубить птичник, да не забудь отмечать мне трудодни.
— А ты принес заявление?
— Нет.
— Давай пиши, я тебя поставлю прорабом колхоза.
— А ты что торопишься? Я же пришел на работу, будет и заявление.
— Ладно. Дать я пока тебе никого не могу, ну а уж коль ты вышел на работу, поработай пока в бригаде рыбаков.
Познакомил меня с бригадиром рыболовной бригады. А в Мотыгино началась трагикомедия. С утра под конвоем милиционеров на присланных из колхозов подводах увозили ссыльных по колхозам, а на другой день эти ссыльные с чемоданчиками возвращались опять в Мотыгино. И это длилось недели три. Я пристроился в бригаде рыбаков, а заявления так и не написал.
Однажды ко мне пришли два украинца — в плотничьей бригаде были вместе, и стали жаловаться, что их уже пять раз возили милиционеры в отдаленный колхоз. Я от их имени написал жалобу в газету «Красноярский рабочий». Через некоторое время они получили ответ: «Факты, изложенные в вашем письме, не имеют подтверждения». Но, видимо, кто-то из ссыльных, а среди них было немало умных людей, известил о происходящем у нас. Ссыльных больше никто не тревожил, а председатель райисполкома и второй секретарь райкома заняли посты председателей колхозов. Я тут же перестал выходить в рыболовецкую бригаду.
Смерть Сталина застала меня в тайге в лесосеке. Я был рад, понял, что она принесет мне свободу. Через несколько месяцев в составе первой партии я был освобожден из ссылки. Так и не успели мы с матерью купить корову: продали по дешевке дом, двух поросят и уехали в Верхнеуральск. В начале 1958 года я был реабилитирован. На этом и кончились мои семнадцатилетние хождения по мукам.
Показать полностью
Пока живу — помню. Каширин Н.А. 8. ССЫЛКА часть 2
Глава из 3х частей
Автор мемуаров: Каширин Николай Аристархович 1918-1994
Озаглавлено: Пока живу — помню
[1. АРЕСТ ч.1]http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
1. АРЕСТ ч.2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
2. СПЕЦКОРПУС №1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_2spets...
3. ТЮРЬМА http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_3_tyur...
4. СМЕРТНЫЕ КАМЕРЫ http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_4_smer...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
6. УДМУРТИЯ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 3 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 4 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
7. НЫРОБЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_7_nyir...
7. НЫРОБЛАГ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_7_nyir...
8. ССЫЛКА часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_8_ssyi...
8. ССЫЛКА часть 2
От радости не чуя под собой ног, помчался с этим заявлением в отдел кадров. Меня тут же оформили.
— За вами должок, Николай Аристархович, — улыбаясь, сказала начальница.
— Скетч готов, — отвечаю.
— Так вы принесите, мы на машинке перепечатаем и будем готовить.
Отдал. Кстати, чтоб не говорить больше о нем, он был поставлен в экспедиции и имел большой успех. По приглашению скетч ставили в Раздольном. Приглашали в районный центр Южноенисейск и Мотыгино, но начальник экспедиции запретил выезд. Артистам после поездки нужно дать выходной, а рабочих не хватало. Я в это время уже был в тайге с поисковой партией. После оформления пришел к начальнику. Рублев сказал:
— Вот по этому списку получишь на складе то, что нам нужно, упакуешь так, чтобы входило в грузовую дверку самолета, и сдашь в склад на хранение. Сходи на аэродром, замерь дверку, чтобы потом тебе не было стыдно.
— А еще что делать?
— А ничего. Пойдем в тайгу только в июне. А что ты беспокоишься? Оклад будешь получать, хоть спи, хоть танцуй до июня, ты мне больше не понадобишься.
Я на другой же день сделал все, что приказал Рублев. Делать нечего, у знакомого буровика взял ружье и каждый день ходил по тайге. Тайга нравилась мне своей неизвестностью. 31 мая начальник вызвал меня и приказал 1 июня с утра отправляться в Мотыгино в геологопродснаб: выписать там продукты на партию, взять машину в автобазе, погрузить продукты, перевезти их в Южноенисейск и ждать там радиограммы.
Утром я пешком отправился в Мотыгино, а это километров 50. Машины в это время добраться к нам в Мотыгино не могли — наступила распутица. За день я добрел все-таки до Мотыгино, но ноги, ноги страшно болели. Ведь идешь не посуху: где грязь, где колдобина. Утром пошел в геологопродснаб, а он как таковой ликвидировался.
Зашел на радию дать радиограмму Рублеву, а там уж ждала меня радиограмма от него: «Немедленно возвращайся в Усово». Он что, не знал, что геологопродснаб ликвидировался или просто испытать меня хотел на марш?
— Сейчас же иди на аэродром, вся наша партия уже там, из склада все, что ты упаковывал, тоже на аэродром, отправляй все и всех, сам улетай на последнем самолете, перебазируемся на Центральный, — встретил меня Рублев.
— Я, Александр Кириллович, не только до аэродрома, не знаю как до палатки добреду, сильно болят ноги.
— Смотри. Иначе тебе до Центрального придется добираться пешком.
Я пришел в палатку и уснул. Утром рано направился в путь. - В Киргитей отдохнул. Киргитей — дорожный участок, находящийся на половине пути с трассы до Усова. Вечером пришел в Раздольный. Переночевал у знакомых уже стариков и утром затемно пошагал дальше. Трасса — грунтовое шоссе, как говорили местные жители, построена на костях кулаков. Дорога незнакомая, но сбиться трудно, трасса ведет только на Центральный. Беспокоило одно. Вдруг придется заночевать в тайге, а у меня и ружья нет. А закон тайги: без оружия во владения ее Величества ходить нельзя.
В восемнадцати километрах от Раздольного по пустынной еще улице прошел поселок Тальск. Встретил родничок у дороги и расположился завтракать. Не успел позавтракать, смотрю, навстречу мне по трассе идет конь. На шее замотана уздечка. На одной ноге болтается путо.
«Ну, — думаю, — сам Господь Бог побеспокоился обо мне, транспорт предоставил». Долго ли казаку поймать коня? Снял путы, повесил на шею коню, размотал уздечку, сел и поскакал по шоссе. Километров 25 проехал на этом коне. Вижу — показываются крыши домов. Жилье. Въехать на коне —можно представиться и конокрадом. Слез с коня, повесил путо на одну ногу, замотал уздечку на шею и отпустил его.
На завалинке у одной избы сидели старики. Подошел, поздоровался, это выработанный прииск, многие остались здесь, мыли золото, занимались рыбной ловлей, охотой, огородничеством. Я сказал, что сегодня иду из Раздольного и направляюсь на Центральный.
— А сколько мне еще шагать до Центрального, — спрашиваю.
— Да еще километров двадцать с гаком, — отвечают. — Ты сиди, отдыхай. Вот-вот, однако, подойдет с Центрального машина, привезут нам хлеб, с этой машиной, однако, уедешь.
— А ты не встретил где по дороге коня? — спрашивает один. — Все утро искал его. Купил в Томске, он и бегает туда.
— Беги, — говорю, — недалеко встретил его, идет в сторону Томска, с уздечкой и путо на одной ноге.
Сорвался мужик, побежал. Вскоре пришла машина с хлебом и на ней я добрался до Центрального. Разыскал свою партию: они сняли квартиру и ждали радиограммы от Рублева из экспедиции. Я каждое утро посещал радиорубку. Дней через пять получил радиограмму: выехать всем в тайгу, по карте было уже обозначено место, где мы будем базироваться. Выехать всем, кроме бухгалтера. Конюх должен привести коней обратно на Центральный за грузом.
Я объявил в партии распоряжение Рублева, только вместо бухгалтера, сказал, ждать Рублева на Центральном приказано мне. На другой день всех отправил в тайгу. Центральный (Южноенисейск) — это центральный прииск, районный центр. Золотоприисковое управление.
Во всем здесь чувствуется влияние золота. И обращение и одежда людей несравнимо лучше, чем в Мотыгино, Раздольном и тем более в Усовской экспедиции, большой выбор промышленных и продовольственных товаров.
Получаю радиограмму на имя бухгалтера — встретить Рублева на аэродроме. Думаю: что же будет, когда он вместо бухгалтера встретит меня? Самолет дал круг над Центральным и пошел на посадку. Я кинулся бежать на аэродром. Но дороге мы разошлись. Я одной тропой на аэродром, он другой — на прииск.
Вернулся я на квартиру, а хозяйка говорит: Рублев страшно злой, ищет меня по прииску. Если бы мы встретились в первые минуты после его приезда, он, наверное, избил бы меня, но мы долго искали друг друга. И встретил я его часа через два в столовой. Перед ним ужин и бутылка спирту, уже отпитая.
— Здравия желаю, товарищ начальник! — пристукнул каблуками, как бы отдавая честь.
— Сейчас вот я поужинаю и такого «здравия» тебе вложу, недели две в больнице будешь валяться, — отвечает. — Садись, ужинай.
Я заказал себе ужин.
— Больше такие фокусы ты мне не показывай — не прощу.
Смотрю, потеплел Рублев.
— Ты ружье себе купил? — спрашивает.
— Зачем мне ружье, у меня карабин есть, — отвечаю. При комплектации партии нам выдали один ствол нарезного оружия — карабин, и он по приказу Рублева, должен быть при мне: если какой-нибудь инженер идет в большой поиск, я по расписке должен выдать ему его, а по окончании поиска, он должен сдать оружие.
Карабин карабином, он не всегда будет, а тайга безоружного, не прощает. Сходили в охотсоюз, выбрали мне ружье, закупили патроны и припасы к нему. В этот же день после обеда вернулся конюх с конями из тайги. У нас было пять коней-монголок. Они в тайге практичней любой другой породы — неприхотливы, выносливы, вес у них небольшой и, если попадется на пути болото, с ними легче его пройти.
В тайге нет дорог, поэтому кони загружались вьючно. Утром мы прикинули наш груз и поняли: за один раз нам всего не поднять — перегружать коней нельзя.
— Пойдем, Николай, к начальнику милиции, у него хороший конь. Он не откажет мне дать его под седло, а мы его навьючим.
— Я, Александр Кириллович, дам тебе коня, только через три дня вы должны его возвратить, — ответил Рублеву начальник милиции. — И вот еще что: будьте, осторожны, по тайге ходит банда и большая. Заключенные обезоружили конвой, взяли склад с оружием — вооружены отлично. Командует бандой бывший майор-фронтовик.
Такое сообщение нам было не по вкусу. А что сделаешь? Свернуть поисковую партию уже невозможно.
После обеда навьючили коней. У нас было намерение переночевать на последнем зимовье в тайге, до которого нужно пройти 25 км. На зимовье находилась военная часть по поимке или уничтожению банды. Мы решили заночевать километрах в двух от зимовья. Командир части предупредил нас обождать, пока он позвонит по секретным пикетам, которые были расположены на всех тропах от зимовья, чтобы нас они не задержали.
Облюбовали поляну, жеребца я стреножил, благо нашлись в нашем хозяйстве прочные кожаные ремни, иначе он не дал бы покоя другим лошадям. Пошел небольшой дождик. Посередине поляны росли два небольших деревца — накинули на них тент от палаток, всухомятку поужинали, проверили и зарядили оружие, легли спать. Не успел я задремать, как Рублев толкнул меня:
— Нас окружили!
Я выглянул за палатку — верно, метрах в десяти со всех сторон к нам ползут люди, кто они неизвестно. Не успел я выдернуть из-под себя карабин, как к палатке прыгнули четыре человека, направили на нас винтовки:
— Оружие оставить на месте! Вылезать по одному, с поднятыми руками. Живо!!!
Делать нечего, по одному выползаем.
— Кто такие?
Рублев объяснил, они опустили стволы: свои. Это оказались следопыты, ищут банду. С ними громадная овчарка. Мы рассказали, что в двух километрах зимовье и там воинская часть.
— Ну, мы и переночуем там, — сказал один из них.
Через день я их снова встретил и узнал, что пока они шли до зимовья, их обезоружил один из постов воинской части.
Утром навьючили груз и отправились дальше. Конюх шел впереди, за ним лошади-монголки, а сзади я: жеребца нужно было вести на узде. Рублев со своей собакой Валетом промышляли охотой то по одну сторону тропы, то по другую. Пересекли бурную горную речку Арой, утопили в ней один тюк с продуктами. К вечеру пересекли реку Тужимо. Арой и Тужимо берут начало с одного места, но характеры рек совершенно противоположны. Насколько грозен и бурлив Арой, настолько тиха Тужимо.
За Тужимо большая поляна, посреди нее — избушка. Рублев решил, заночевать здесь, хотя до месторасположения партии осталось всего 11 километров. Если бы знали, что здесь произойдет, то обязательно добрались бы до партии.
В избушке сплошные нары, явно более позднего происхождения, чем сама избушка.
— Александр Кириллович, для чего была построена эта избушка? Здесь не видно людей, кому она нужна? — спросил я.
— Она нужна для таких путников, как мы. Вон, посмотри — у реки заросшие отвалы, значит какая-то артель золотоискателей трудилась здесь, а избушку построили посреди поляны тоже с умом. Зверь незамеченным не подберется, да и нехороший человек.
Поужинали, легли спать. Рублев и конюх забрались в спальные мешки и застегнулись, у меня к вечеру поднялась температура, я бросил спальный мешок на карабин и ружье и лег поверх мешка. К утру только и уснул. Проснулся от того, что кто-то меня дергает за ногу. Я вскочил. Рублёв и конюх в одном белье, бледные как мел.
— Что?
— Банда, — еле выговорил начальник.
Я схватил карабин и выскочил из избушки. От нее в сторону ближнего леса бежал человек, а в дальнем углу поляны трое ловят наших лошадей. Я побежал к лошадям, на ходу стреляя поверх коней. Эти трое бросили коней и укрылись за деревьями. Тут же открылась стрельба. Мне ничего не оставалось делать, как лечь в траву и по-пластунски ползти к избушке. Мои спутники были настолько шокированы происшедшим, что не успели еще одеться: я спал одетым. Посмотрел я на них и понял: командование мне. нужно брать на себя.
— Александр Кириллович! Вот вам карабин сморите в окно. Если кто появится из тайги и направится к коням — стреляйте.
Конюху велел взять ружье, патроны, заряженные жаканом и следовать за мной. По, траве из избушки мы с конюхом поползли к тайге, в противоположную сторону от наших лошадей. Со всеми предосторожностями обогнули поляну, но нашли только примятую траву и стреляные винтовочные гильзы. Подогнали коней к избушке, быстро навьючили и тронулись в путь.
В пути мне рассказали, как все произошло. Перед утром начальник и конюх проснулись. Прошел дождь и они решили впустить собаку в избушку, чтобы обсохла.
Если бы они этого не сделали, собака бы заранее дала знать об опасности.
Вдруг открывается дверь: в ее проеме, облокотившись левой рукой о косяк, стоит человек: правая рука в кармане, в котором обрисовывается револьвер. — Где тропа на Епишино? — спрашивает пришелец.
Начальник стал, объяснять, одновременна расшнуровывая спальный мешок. Человек закрыл дверь. Тогда разбудили меня. Этого человека я и увидел бегущим к лесу. Он, видимо, должен был отвлечь внимание, пока товарищи ловят наших коней. Конечно, это была одна из разведок банды.
По прибытии в партию Рублев сказал:
— Коней не развьючивать. Партия будет базироваться на фактории. Сейчас же будем отсюда уходить. До фактории 25 км, все мы взять не можем, поэтому здесь останется завхоз, а завтра конюх приведет за всем остальным лошадей.
— Я, Александр Кириллович, один не останусь, пусть кто-нибудь со мной еще останется, — заявил я.
Долго никто не соглашайся остаться. Наконец, вызвался болгарин Илья Минтаев:
— Я останусь.
— Еще одно условие, Александр Кириллович: с собой вы возьмете карабин и ваше ружье. Остальные ружья должны остаться с нами. Если будет перестрелка с бандой, нам некогда заниматься перезарядкой. А так мы можем откинуть отстрелявшее ружье и взять следующее.
С этим были согласны все. Каждый подходил и клал свое ружье возле нас вместе с патронами, объясняя, какие патроны заряжены жаканами. Вскоре партия ушла. Остались мы с Ильей Минтаевым, да еще собака, которую я приобрел уже на Центральном. С первой партией она была отправлена в тайгу. Собака добрая: сибирская лайка по кличке Моряк.
Пообедали, перезарядили все ружья: их набралось около двух десятков. Решили, если придется нам принять бой, стрелять из двух палаток, четыре палатки стояли неразобранным. Все это создаст для нападающих иллюзию о многочисленности находящихся в палатках. Разделили ружья и разнесли по палаткам. Вторую половину дня я спал, это моя обычная реакция на волнение, нервное возбуждение. Илье за это время удалось застрелить глухаря, а я и выстрела не слыхал. На ужин было жаркое из глухаря. Сидим, курим у костра, солнце коснулось вершин леса на западе. Забеспокоился Моряк: подбежит к лесу, понюхает воздух и снова к нам. Стали беспокоиться и мы. Через некоторое время Моряк стал рычать на опушке леса, но в лес не бежит, возвращается к нам. Последний раз подбежал к лесу, загривок встал у него дыбом, разразился яростным лаем. Мы поняли — объект тревоги Моряка уже рядом.
— Ну, Илья, давай попрощаемся и — по местам. Попрощались и бросились в палатки, где уже приготовлены ружья. Моряка я затащил в свою палатку. Не знаю, какой трагедией закончился бы этот вечер, если бы я не узнал собаку Абрека: он первым показался из леса. Это были те следопыты, которые два дня назад обезоружили нас поблизости зимовья. Я побоялся, как бы Илья не открыл стрельбу — последствия были бы непредсказуемыми. Естественно, они открыли бы огонь по нам, перебежать в палатку к Илье — я попал бы под пули, при звуках перестрелки Илья не услышал бы моего голоса.
— Илья! Не стреляй! Свои! — во весь голос закричал я.
Слава Богу, успел, впоследствии Илья говорил, что он Абрека держал уже на мушке.
Подошли следопыты, я им рассказал, что случилось с нами в избушке на Тушимо. Они тоже рассказали, как их обезоружили пикеты воинской части. Назавтра следопыты решили сопроводить нас до фактории. В первой половине дни конюх привел лошадей, мы быстро собрали палатки и вечером были на фактории.
Фактория располагалась в устье реки Тушимо. При фактории большие склады с продовольствием, орудиями охоты, ружьями. Зав. факторией Дмитрий Пустынский жил здесь с женой, принимая пушнину от эвенков, и отоваривал ее продуктами: капканами, ружьями.
Вечером собрались на лужайке вое: следопыты, что пришли с нами, инженеры и рабочие нашей партии, пришел и Пустынский. Все удивились, почему банда до сих пор не разграбила такую богатую факторию. Объяснение дал Пустынский:
— Кто больше всех пострадал бы от разграбления фактории? — она действительно богатая, товаров здесь не на один миллион. Пострадали бы эвенки. Народ таежный, где бы они могли обменять пушнину? В банде тоже, видно, не дураки, знают, что каждое их действие известно эвенкам. Таежные люди хоть и очень просты, но благородны: эвенки знают, где находится банда, но никогда не предадут ее, пока бандиты не преступят законы тайги. В противном случае не нужны будут воинские части и следопыты: банда просто исчезнет и никто не узнает, в каком месте она окончила свое существование. Поэтому банда и не трогает фактории: боится эвенков.
— Поэтому я живу один и не боюсь за факторию, — заключил Пустынский.
На другое утро вся партия лодками переправилась на песчаный берег Горбылки. Рублев решил здесь сделать аэродром и все, что нужно для партии, доставлять самолетами. Песчаная коса настолько была плотно утрамбована водой, что, думается, могла принять и не такие маленькие самолеты, которые были в экспедиции. Убрали большие камни — аэродром готов.
После обеда Рублев сказал:
— Готовь коня, Николай, завтра нужно его отвести. Начальник милиции теперь уже икру мечет; на суши задержали. До Центрального без малого сто километров, до зимовья скачи, не останавливаясь — конь выдержит. Сейчас я приготовлю пакет.
Жеребец ходил стреноженный вместе с другими конями рядом с факторией. Напоил его, привел в конюшню, дал овса. Накосил травы ему на ночь. Пришел Рублев.
— Вот, Николай, это передашь начальнику милиции, подает мне пакет, — а это начальнику экспедиции. Сдашь на Центральном коня и постарайся быстрей попасть в экспедицию. Обратно прилетишь самолетом. Во сколько думаешь выехать утром?
— Думаю часа в четыре.
— Я тебя провожу.
Утром рано встал, дал еще немного овса жеребцу напоил, подседлал: проспал, думаю, Рублев, а он тут как тут:
— Ты позавтракал?
— На голодный желудок легче скакать.
— Но ты взял что-нибудь с собой?
— Зачем? Думаю, часов в 10 буду на зимовье, там и поем.
— А если задержишься?
— Если задержусь, Александр Кириллович, мне уже ничего не надо будет, — и сел в седло.
— Ты патронов к карабину достаточно взял?
— Не беспокойтесь, Александр Кириллович, я ведь знаю, где мне ехать.
— Ну, ни пуха, ни пера.
— К черту, — и поскакал я знакомой тропой.
Проскакал место, где стояли наши палатки, до избушки на Тушино, дал коню отдохнуть, то ехал шагом, то нескорой рысью. Карабин держал всю дорогу наготове, в руке. Поляну, где стояла избушка, проскакал на скорости, какую мог дать конь, часов в 10 утра добрался до зимовья. Коню нужен был отдых, он был весь в мыле. Да и самому не мешало отдохнуть. После обеда вычистил коня, напоил, подседлал и к вечеру был на Центральном. Сдал коня конюху милиции, начальнику пакет. На другой день к вечеру я уже был в экспедиции. Передал пакет начальнику экспедиции, он приказал подождать в приемной. Через несколько минут секретарь пригласила меня снова в кабинет.
— Ты можешь мне показать, где вы устроили аэродром на Горбылке?
— Могу, товарищ начальник.
Подошли к географической карте, я карандашом отметил на ней место аэродрома.
— Ты где остановился?
К тому времени Александр Токарев построил дом, к нему приехала жена, у них я и остановился. Сказал начальнику адрес Токарева.
— Иди отдыхай. Завтра я тебя вызову.
На другой день после обеда рассыльный вызвал меня к начальнику. В кабинете у него сидели человек пять пилотов. Поздоровался.
— Покажи, где аэродром, — попросил старший из них. Я подошел к карте, показал.
— Аэродром «не облетан», если на нем не удастся приземлиться, на обратный путь не хватит горючего, в тайге приземляться опасно, такую ответственность я на себя взять не могу, — сказал старший из пилотов. — Запросите разрешение в крае.
— Значит и «облет» вы не сможете сделать? — спросил начальник.
— Нет, товарищ начальник, не можем. И приказать я ни одному пилоту не имею права,— ответил старший.
Начальник вскипел:
— Вам не за штурвал самолета держаться, а быкам хвосты крутить. Вон из кабинета!!!
Пилотов как ветром сдуло, я остался сидеть. Начальник закурил, посидел в раздумье и спокойно сказал:
— Иди, Каширин, отдыхай, только не отлучайся никуда. Дня через два из Красноярска прилетит Волченков, с ним и полетишь на Горбылок. Я попрощался и ушел. И верно: через два дня, уже ближе к вечеру, меня вызвали к начальнику. В кабинете сидит один пилот. Познакомились. Я и ему показал на карте расположение аэродрома.
— Через час вылетаем. Получи груз, но не более 180 килограммов, загрузи в мой самолет, — приказал пилот.
Начальник тут же связался со складом и приказал обслужить меня немедленно. Зав. складом отпустил мне продукты, какие затребовал я, и возчик на коне уже ждал меня. Отвезли на аэродром и все загрузили в самолет. Пришел Волченков.
— Ты на таком самолете летал? — спрашивает меня.
— Нет, — говорю.
— Садись, я тебя пристегну.
Самолет без кабины, впереди пилот, сзади я, перед ним и передо мной ветровые стекла, как у мотоциклов.
Солнце уже садилось, мы прилетели на Горбылок, Волченков один раз низко пролетел над рекой, просмотрел аэродром, вторичным заходом приземлился. На лодках через Горбылок переправились Рублев и несколько человек из нашей партии, стали разгружать самолет. Волченков отвел меня в сторону, спрашивает:
— У вас спирт есть?
— Какой спирт?
— Который пьют.
— Нет, — говорю, — спирт мы не держим.
— Тогда я сейчас улетаю в Усово, доложи начальнику партии.
Я подошел к Рублеву и доложил.
— Лети с ним в Усово. Завтра зайди к начальнику экспедиции, он, видно, забыл, я писал, чтобы он направил нам радиста с рацией. Отправишь радиста, вторым рейсом прилетишь сам, самолеты загружай продуктами.
Показать полностью
Пока живу — помню. Каширин Н.А. 8. ССЫЛКА часть 1
Глава из 3х частей
Автор мемуаров: Каширин Николай Аристархович 1918-1994
Озаглавлено: Пока живу — помню
1. АРЕСТ ч.1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
1. АРЕСТ ч.2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
2. СПЕЦКОРПУС №1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_2spets...
3. ТЮРЬМА http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_3_tyur...
4. СМЕРТНЫЕ КАМЕРЫ http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_4_smer...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
6. УДМУРТИЯ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 3 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 4 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
7. НЫРОБЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_7_nyir...
7. НЫРОБЛАГ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_7_nyir...
8. ССЫЛКА часть 1
Недели полторы отдохнул, потом начал искать работу. В какую организацию ни обращусь, везде — от ворот поворот. Если и нужен работник, то не враг же народа! Посоветовался с матерью, и уже совсем решил уехать в Ныроблаг к Горбачеву. Но однажды иду по улице, а на встречу знакомый парень, Гришка Ручкин. Я ему посетовал на судьбу.
— Ну их к черту, Николай, — говорит Гришка. — Я работаю директором детдома, иди ко мне кладовщиком, я не испугаюсь.
Гришка был участником войны, офицером в отставке, орденоносцем. Я стал работать кладовщиком. Беспокоили внезапные ревизии: начальству казалось, что человек, отсидевший в лагерях 10 лет, не может быть честным. Я не боялся этих ревизий — все у меня было в порядке. Так доработал до конца лета.
В августе из Челябинска приехал инспектор облоно, Таисия Ивановна Егорова. Когда-то, когда я еще работал в школе, она была инспектором Верхнеуральского районо и, конечно, знала меня. Мы с ней имели беседу, а на другой день она назначила внезапную ревизию склада. Результат тот же — все было в порядке. Егорова уехала, а директору детдома Ручкину оставила письмо в запечатанном конверте с надписью «Прочесть после моего отъезда». В нем было указание о немедленном освобождении меня от работы.
Я вновь стал безработным. Все чаще приходила, мысль вернуться в Ныроблаг. В первой половине ноября я зашел в районный гортоп, снабжавший Верхнеуральск топливом. Директором организаций был Турбин, в прошлом — участник гражданской войны на, Южном Урале в отряде Каширина. Принял он меня хорошо. Спрашиваю:
— Вы дрова заготавливаете?
— Да, — говорит, — в Карагайском бору.
—Покажите мне нормы и расценки, — прошу его. Нормировщик принес бумаги. Смотрю: нормы против лагерных чуть ли не вдвое меньше и расценки - хорошие. Если рубить, по шесть кубометров в день (а шесть кубометров я при любом лесе и топором за день нарублю), то за полтора месяца до Нового года я заработаю очень даже круглую сумму денег. Остаток зимы могу не работать, а летом посуху можно будет опять пойти в лес.
— Сколько за день заготавливают ваши лесорубы? — спрашиваю Турбина.
— По пять, некоторые по шесть кубометров на двоих.
— Работают лучковыми пилами?
— Нет, двуручными поперечными. Лучковые полотна у нас есть, но никто не знает, какой нужен станок и как надо эти пилы затачивать.
Я заключил, с Турбиным договор на полтора месяца, по моим чертежам в столярке сделали два лучковых станка, и я сам расточил три лучковых полотна. С матерью накупили мне продуктов на две недели, и начальник Карагайского лесоучастка Андреев отвез меня на Моховский кордон, где мне отвели лес.
В первый же день я напилил десять кубометров, а в последующие работал, с нарастающей производительностью. Так, в среднем я делал 14—15 кубометров в день. Дни в ноябре—декабре короткие: в светлое время валил лес, срубал сучья, разделывал стволы, а вечером, уже затемно, сжигал сучья и укладывал дрова в штабеля. Возвращался на кордон часов в девять вечера под сопровождение волчьего воя: волки шли за мной по пятам, слева и справа в качестве сторожевого охранения.
Волков к тому времени расплодилось столько, что, как рассказывали на кордоне, они могли средь бела дня ворваться в деревню и утащить зазевавшуюся собаку. С работы и на работу приходилось ходить с топором.
Через две недели съездил в Верхнеуральск, опять запасся продуктами. Друг юности Л. Воробьев дал мне малокалиберную винтовку с патронами для защиты от волков. Проработал я еще две недели и решил не терять времени на поездку в Верхнеуральск. По телефону попросил начальника лесоучастка: как будет в Верхнеуральске, заехать к матери и захватить для меня продукты до конца работы.
Вечером на лесосеку пришла жена лесника и сказала, что звонили из гортопа: мне надо немедленно ехать в Верхнеуральск, так как заболела мать. Я позвонил в Карагайку Андрееву. Он только что вернулся из Верхнеуральска, привез мне продукты. Я спросил о самочувствии матери, и Андреев ответил, что мать совершенно здорова. Только положил телефонную трубку, как вновь позвонил директор гортопа Ганиленко: выезжай немедленно — мать при смерти. Кому верить? Почему о болезни матери сообщают не родственники, а Ганиленко? Решил, что асе это недоразумение. Утром он снова позвонил.
Вечером 16 декабря пришел с работы, а на кордоне, меня ждут Андреев и Турбин.
— Хотели приехать пораньше, взглянуть, как ты работаешь, да запоздали, — сказал Турбин.
Андреев передал мне продукты.
— А вы не знаете, почему мне звонит Ганиленко? Он говорит — мать при смерти.
— Не может этого быть, — сказал Андреев. — Я вчера после обеда был у нее, она еще смеялась, что ты слишком много денег хочешь заработать. У меня закралось подозрение.
— Почему я ничего не знаю? — удивился Турбин. — Ведь если Ганиленко звонил вчера, я должен был -об этом знать. Слушай, Николай, может с ней что случилось после того, как у вас побывал Андреев? Потеряй один день, проверь.
Рано утром они звонили в Верхнеуральск — я понял это по их участию и предупредительности. Мои подозрения превратились в уверенность. Перед тем, как мне выехать со двора, подошел Андреев:
— Винтовку оставь здесь, так будет, лучше.
Я отдал ему малокалиберку и патроны, попросил передать их Воробьеву. В Верхнеуральск приехали под вечер. Я хотел прежде побывать дома, но Турбин уговорил сначала, заглянуть в милицию, чтобы узнать, в чем дело. Я остался в приемной, Турбин зашел в кабинет начальника Черкасова. Мне было слышно, о чем они говорили. Турбин просил, чтобы меня оставили, а Черкасов отвечал:
— Не могу. В Магнитогорске третий день его ищут два сотрудника, областного управления МВД для сопровождения в область. Как видишь — это не моя инициатива.
Турбин вышел из кабинета, махнул рукой и попрощался со мной. Тут же вышел заместитель начальника райотделам: молодой, здоровый парень моих лет, — и предъявил мне ордер на арест.
Не успел я с ордером ознакомиться, как по обе стороны от меня встали два милиционера. Видимо, вид у меня был внушительный: в свои 30 лет я был здоров, за недели работы в лесу оброс. Вышли во двор — там уже конь запряжен в кошеву. Так, в сопровождении двух милиционеров и заместителя начальника райотдела поехали ко мне домой делать обыск. Я первым вошел в кухню. Мать увидела меня, улыбнулась, а когда увидела сзади милиционера, заплакала. В комнате мы с заместителем начальника сели к столу, милиционеры принялись перетряхивать наши вещи. Найти ничего компрометирующего меня они не смогли. Мать продолжала плакать.
— Перестань хлюпать, а то я тебя выброшу во двор, — со злом прикрикнул на нее заместитель начальника.
Этого я не выдержал:
— Слушай, ты, гад! Если еще раз крикнешь на мать, не успеешь за пистолет схватиться, как сам вылетишь в окно вместе с рамой.
Думаю, если бы не предписание области доставить меня туда, он провоцировал бы мое нападение на него, и для меня это должно было бы закончиться трагически. Он присмирел. Попрощался с матерью, и меня доставили в КПЗ, закрыли в одну из камер. Можно представить, какие чувства владели мной тогда. Жить не дают и не дадут в будущем. Вспомнил вора из Краснинска, с которым познакомился в этом КПЗ 10 лет назад. Вспомнился и старик-эсер, который за 20 лет Советской власти был четырежды арестован. Мне уже не хотелось жить.
«Только тот, кто после длительного заключения оказался на свободе, и затем вновь ее лишился, может понять меру страдания» ... — это слова писателя Воробьева в книге «Этьен и его тень».
Утром на паре коней два милиционера повезли меня в Магнитогорск. Машины не ходили, дорога была переметена, мороз градусов 30. У милиционеров два тулупа, но они их не надевали. Я понял: они боятся надеть тулупы, ведь в них они будут беспомощными против меня. Я надел на себя один тулуп и улегся, благо кони были запряжены в розвальни, и после бессонной ночи уснул.
В Спасске они заехали в сельсовет погреться, а к вечеру мы приехали в УВД Магнитогорска. Под мое настроение и реклама о кинофильмах. В одном кинотеатре — «Индийская гробница», в другом — «Дорога на эшафот». В управлении ко мне тут же подошли два молодых человека в штатском.
— Давайте знакомиться. Мы — сотрудники областного УВД, будем вас сопровождать до Челябинска. Поедем в пассажирском поезде в купейном вагоне. Дорогой не показывайте пассажирам, что вы арестованный. Если будет нужно выйти из купе, предупредите нас. Сейчас вам в камеру принесут ужин.
В камере никого не было. Принесли ужин — а я и не завтракал. Ужин хороший, видимо, из буфета управления.
Утром мы были в Челябинске. Пассажиры выходили из вагона, а мы сидели в своем купе. Наконец, явился встречающий в милицейской форме. Мы начали одеваться. У меня был плащ из грубого брезента с капюшоном, но мне не разрешили продеть правую руку в рукав — наверное, боялись, что на вокзале я раскидаю всех и сбегу.
Сели в автомобиль «Победа»: я на заднем сиденье, по бокам мои знакомые, с которыми ехал из Магнитогорска. Тот, что встречал нас, обернулся с переднего сиденья:
— Ну, что, Каширин, довольно в темную играть, теперь поиграем в светлую.
У меня и без того настроение поганое, а он со своими глупыми остротами. Ответил ему:
— Если с тобой играть, то хоть в светлую, хоть в темную — ты проиграешь.
Мои спутники и шофер засмеялись, остряк смутился. Сдали меня в знакомый полуподвал УВД. Определили одиночку. К этому времени там новый порядок: двухнедельный карантин, душ. Этому я был рад — неделю не мылся в бане. Побрили, сняли двухнедельную рыжую бороду. На другой день — к следователю. Это был старший следователь УВД, майор Тарасов. Я был в карантине, и все обошлось беглым знакомством с моим делом десятилетней давности.
Из всего этого так называемого следствия заслуживает внимания один момент.
— Вы предъявите мне обвинение или отпустите на свободу? Что мусолите старое дело? Я уже отбыл срок...
— Нет, Каширин, на волю мы тебя не отпустим, но и в лагерь ты не попадешь. Просто пойдешь в ссылку. Скорее всего вот сюда, — следователь подошел к географической карте, ткнул пальцем в Колыму. — Оттуда до афганской границы далеко, не дойдешь.
Я был поражен. Откуда он узнал? И я все вспомнил. Ко времени моего освобождения друзья мои все переженились, остался холостым только один, друг моего детства. Вечером мы с ним ходили в городской сад, гуляли. Он интересовался моей жизнью в лагере, я ему все рассказал. В том числе такой случай. Еще в Каргопольлаге, на Лутонге мне предлагал бежать один из бывших министров Туркмении. Он говорил: веди меня до Оренбурга, а после Оренбурга поведу тебя я, уйдем в Туркмению, я знаю такие тропы в горах, о которых и пограничники не знают. Уйдем за границу, в Афганистан. Я категорически отказался: какая бы ни была моя Родина, как бы несправедливо ни было наказание, как бы мне ни было плохо, я ее не покину, без нее я не мыслю жизни...
Выходит, мой «друг» детства передал мои разговоры с ним сотрудникам УВД?
— Гражданин следователь, в определения Военной Коллегии Верховного суда СССР, заменившего мне расстрел десятью годами ИТЛ, о ссылке не упоминается.
— А вы не беспокойтесь, о вас будет решение того же ведомства.
Вот и все следствие.
Иногда меня водил на прогулку человек, которого я запомнил еще десять лет назад. Фамилия его была Митрошин или Митрошкин. Он был удивительно туп и оттого, видно, столько лет состоял в одной я той же должности. В колхозе или на заводе нужно работать, а здесь и холодом не возьмет, и кости от работы не ломит.
Однажды повел он меня на прогужу, и я решил порезвиться. В прогулочном дворике сопровождающий сидит у двери в зарешеченной кабине. Он занял свое место, я сделал круг по дворику и, подходя к и ему, тихо сказал:
— Ну, здравствуй, друг Митрошкин.
Он побледнел!
— Какой я тебе друг? Какой я тебе друг?
— Нехорошо, Митрошкин, старых друзей забывать.
Он так перепугался: то покраснеет, то побледнеет — приобрести в друзья «врага народа» равноценно тому, что разделить его судьбу. Он ведь помнит, сколько в тридцатых годах пострадало следователей, не признавших драконовские методы следствия.
— Как ты знаешь мою фамиль? Как знаешь фамиль? — дрожащим от страха голосом чуть не выкрикивал он.
— Тихо! Ты что кричишь? Со мной сесть захотел? — громким шепотом говорю я. — Не думал я, Митрошкин, что ты. так быстро забываешь друзей!
От страха он совсем обмяк. Как бы в штаны не наделал. Да и что такое Митрошкин? Самый маленький исполнитель воли негодяев высших рангов. Своим разумом он никогда не дойдет до истины происходящего. Пожалел я его, рассказал, откуда я его помню. Отошел он от страха, заулыбался.
После карантина меня перевели в другую камеру. Там был один человек из Чесмы — Александр Токарев. Он тоже отсидел десять лет, освободился и снова взят. Подумалось: может быть, это общее положение. Так оно и было: в «Архипелаге ГУЛАГе» А. Солженицына мы названы «повторниками». Нас с Токаревым направили в тюрьму, но не в само здание, а рядом, в соединенный теплым переходом спецкорпус №2 для политических. Здесь я встретил своего старого друга Николая Сереброва, он также отбыл десять лет и был взят повторно.
Серебров очень сильно постарел.
Где-то во второй половине января нас с Токаревым вызвали в канцелярию тюрьмы. Здесь нам милостиво объяснили, что по решению Военной коллегии Верховного Суда СССР мы приговорены к ссылке в Красноярский край бессрочно...
И пошли этапы, пересыльные тюрьмы. В феврале мы были в Красноярской тюрьме. Для политических ссыльных здесь была отведена большая камера. Что там было раньше: может, клуб, а может—в «страшное» царское время — церковь. В этой камере насчитывалось человек 150, хватило бы места и еще на столько же. В марте прошли медкомиссию, и 60 человек отобрали для вывоза самолетом на Север. Вечером перед отправкой обитатели камеры запели дружно «Прощай, любимый город». Нас поддержала вся тюрьма. Мы пели одну песню за другой, и тюрьма подхватывала ту мелодию, которую мы запевали. Коридорные, администрация бегали от камеры к камере, запрещая петь. Но заключенные замолкали лишь в присутствии начальства: только закрывалась дверь камеры, они вновь включались в общий хор. Весь вечер тюрьма пела...
Утром после завтрака 60 человек на бортовых машинах доставили на аэродром. Конвой исчез, с нами остался один представитель Усовской политической экспедиции. Он раздал брошюрки, из которых мы поняли, что район, куда нас направляли, приравнен к районам Крайнего Севера, что его территория равна Эстонии, Латвии и Литвы вместе взятым. Представитель рассказал, что экспедиция большая, крупное месторождение железа, что мы там будем работать на буровых вышках в качестве младших рабочих.
Грузовой самолет без сидений приземлился в поселке Мотыгино на Ангаре, и нас привели в зимовье. Это был обычный дом, только с нарами у стен. Здесь может заночевать любой путник. Зимовщик протапливает дом, следит за чистотой, работу оплачивает ему государство.
Здесь нам выдали немного денег. К этому, времени мы подружились с несколькими молодыми парнями. Решили не торопиться в Усовскую экспедицию. Естественно, мы хотели узнать у местных жителей, как живется людям в этой экспедиции. На улице спросили одного мужика:
— Как там, в экспедиции, живут люди?
— Плохо сейчас, однако. Продуктов, однако, мало летом завезли. Не совсем, однако, голодают, — ответил он.
Мы поняли, что Мотыгино — большое село на Ангаре, является перевалочной базой всего района. Во время навигации из Красноярска сюда доставляют грузы, продукты для райпотребсоюза, охотосоюза, золотоприискового управления, для рудника поселка Раздельный, геологической экспедиции, с/х машины для колхозов. На пристани у каждого из этих ведомств свои склады-пакгаузы. Зимой сообщение с краевым центром (Большой землей) только самолетами. На одном из островов на Ангаре расположен аэродром.
По приезде в Мотыгино ссыльных стали перевозить в Усово грузовыми машинами. Я, Александр Токарев, Михаил Бирюков и братья Шуры как увидим, что к зимовью направляется автомашина, разбегались по Мотыгино. Долго нас не могли отвезти в Усово. Наконец, догадались приехать за нами под утро, когда мы спим, прихватили всех. Привезли в Усово, определили жить в палатках.
Пришел к нам познакомиться сотрудник милиции и напомнил, что как ссыльным нам документов никаких не дадут, что два раза в месяц по определенным числам мы обязаны являться в отделение милиции, показаться, что мы не сбежали. А куда бежать? Кругом тайга. Позже с нас взяли расписки: форменные, отпечатанные на бланках: если я уйду, в побег и буду пойман, согласен без суда и следствия навечно пойти на каторгу.
Нужно сказать — за шесть лет, что я пробыл в ссылке, не было ни одного случая побега.
В этот же день, как мы прибыли в Усово, после обеда пришли в палатку братья Шуры и улыбаются:
— Николай, тебя вызывает начальник отдела кадров.
— А что нужно еще от меня?
— Не знаем, велела явиться сейчас же, — и опять улыбаются.
Начальником отдела кадров была молодая женщина, финка по национальности. Явился.
— Вы меня вызывали?
— Да, вызывала. Вы можете написать пьесу? Ой, забыла, как она называется...
Я понял. Не помню, когда и где я видел на сцене юмореску или скетч на украинском языке «Кум мирошник, або сатана у бочьци». Это у меня так хорошо уложилось в памяти, что в 1946 году еще в Ижевске я ее переписал. Тогда во второй колонии Ижевска была своя труппа, но ставили они такие замшелые от времени драмы и так академично, что зрители страдали от скуки. А заключенному нужно посмеяться, это несколько скрашивает убогую повседневность. Я решил поставить этот скетч, но он всего продолжительностью 40—45 минут, поэтому нашел из заключенных отличных танцоров, певцов частушек и со всеми этими чечётками, цыганочками получилась программа вечера на 1,5 часа.
Репетиции проводили втайне от этой «академической» труппы. Когда поставили все это, был полный успех. Несколько раз ставили за зоной, для вольных. Труппа прекратила свое существование. Этот скетч в Мотыгино в зимовье я рассказал братьям Шуры, им он очень понравился, и они настроили начальника отдела кадров.
— Называется этот скетч «Кум мирошник, або сатана у бочьци», написать могу, — ответил я.
— Сколько вам потребуется на это времени? — спрашивает она.
Я мог написать его за день—два, но годы научил некоторой хитрости.
— Недели три потребуется, —- отвечаю, — Да и писать негде, живу в палатке, стола там нет.
— Я договорюсь с начальником экспедиции, оплатим вам эти три недели по среднему заработку младшего рабочего на бурвышке. А сейчас идемте, поищем место для работы.
Зашли мы с ней в один из бараков, она предупредила дневального, что днем я буду писать, а днем в бараке никого нет, все на работе; мешать никто не будет.
За три дня я закончил писать этот скетч, переписал на чистовую и унес в палатку. Следующие дни я приходил в барак, раскладывал свои письменные принадлежности и уходил бродить по поселку, ходил в тайгу. Так и прошло дней 10. На буровых не хватало рабочих. Однажды после обеда начальник экспедиции вместе со старшими буровыми мастерами делал обход поселка, зашли в барак, где я занимался своей «творческой» деятельностью.
— Кто такой? — спрашивает меня.
— Я Каширин, товарищ начальник, — отвечаю ему.
— А, писатель. Аристарх Иванович, сегодня же в ночь возьми этого «писателя» на бурвышку младшим рабочим.
Выдали мне телогрейку, сапоги, ватные брюки и вечером старший буровой мастер повел меня на одну из бурвышек. Работа младшим рабочим не так уж и трудная, но грязь, сырость, сквозняки, загазованность подействовали на меня удручающе. В то время буровая — это рубленое из досок помещение. Тут и буровой станок и движок, который приводит в действие станок, тут и солярка и смазочные материалы.
Движок заводился так: вначале паяльной лампой нагревают головку движка, потом начинают его заводить. Такой движок имел и свою «милую» особенность «в разнос». Мастер его останавливает, а он, уросливый конь, «закусит» удила и ничем не остановить. И нужно же было в первую же мою смену, да еще ночью, движку пойти в «разнос». Грохот, избушка вот-вот развалится. Я подумал о себе: нет, брат, не быть тебе буровиком, и рванул через гору в поселок. До утра поспал, утром пошел на прием к врачу. К тому времени у меня был уже вполне созревший хронический бронхит. Врач выслушал мои легкие и сказал:
— Сейчас я выпишу вам направление на рентген. Пойдете в поселок Раздольный, результаты они мне напишут на обороте направления.
К вечеру я был в Раздольном, переночевал у одних уже старых жителей, они мне посоветовали утром раньше пойти в больницу и занять очередь на рентген, т.к. очень многие с направлениями приезжают из ближайших поселков.
Рано утром я был в больнице и первым прошел рентген. На обороте направления врач по латыни написал очень много. А что? Как понять? Пришел на рынок, думаю, поем что-нибудь и в обратный путь. Неожиданно встретил нашего врача, что дал мне направление. Он прочел обороте и говорит:
— Ничего страшного, на буровой можете работать.
Что делать? А кто знает по латыни в Усово, кроме врача? Никто. Нужно действовать, пока он в Раздольном. Мне повезло. Только вышел из Раздольного, попалась машина, шедшая в: Мотыгино. Доехал до поворота на Усово и опять машина из Мотыгина в Усово. В Усово я тут же направился в отдел кадров. Показываю направление:
— Посмотрите, как же я могу работать на буровой?
Начальница посмотрела на эти письмена на обороте, и я понял: это для нее, как и для меня — китайская грамота. Но написано много и по латыни.
— Да-а-а, — говорит, — что же с вами делать? Знаете что, пойдете завхозом поисковой партии в тайгу? Партия только комплектуется, а в поиск пойдет только где-то в июне.
— Согласен, — говорю.
— Ну, вот и отлично. Сейчас я напишу начальнику партии, вы к нему сходите, и если он вас возьмет, то сегодня же оформим.
Дала мне записку, рассказала, как найти его квартиру, он работал на дому. Начальник партии Александр Кириллович Рублев, тоже уралец, только Пермской области. Сговорились. Я написал на его имя заявление, он приложил свою руку: «Оформить завхозом Южно-Енисейской геологоразведочной партии с окладом —900 рублей и 40 процентов полевых». Подпись.
Показать полностью
Пока живу — помню. Каширин Н.А. 7. НЫРОБЛАГ часть 2
Глава из 2х частей!
Автор мемуаров: Каширин Николай Аристархович 1918-1994
Озаглавлено: Пока живу — помню
1. АРЕСТ ч.1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
1. АРЕСТ ч.2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
2. СПЕЦКОРПУС №1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_2spets...
3. ТЮРЬМА http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_3_tyur...
4. СМЕРТНЫЕ КАМЕРЫ http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_4_smer...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
6. УДМУРТИЯ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 3 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 4 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
7. НЫРОБЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_7_nyir...
7. НЫРОБЛАГ часть 2
Когда снег стал таять, промоченные за день ноги стали болеть. Я подумал, и решил не выходить на работу. Что мне сделают? В худшем случае посадят в карцер, в лучшем — переведут в бригаду на лесобиржу. Правда, на последнее рассчитывать было трудно, но через две недели снег сойдет, и я снова выйду в лес. Но человек предполагает, а Бог располагает. На другой день я не вышел на работу. После развода в барак пришел нарядчик:
— Отдохнуть решил сегодня?
— Я буду отдыхать, пока в лесу не сойдет снег, так и доложи начальнику ОЛПа, — сказал я. Начальнику так и доложили, и он определил мне на отдых 12 дней.
Весна 47-го года была затяжной, и через 12 дней лесорубы возвращались из леса промокшие до нитки — хоть выжимай.
— Ну, как там, — спрашивал я.
— Плохо, Снег сырой, под ним вода стоит.
Вечером я сказал нарядчику, что на работу не выхожу, хотя 12 дней и прошли. Начальник выделил мне на отдых еще три дня, но пригрозил, что если я и через это время не пойду в лес, меня ожидает карцер. Можно было попроситься в какую-нибудь нелесорубную бригаду, но я знал, что никуда меня из лесорубов не переведут. Так прошли еще три дня. Что делать? В лесу снег. Если выйти на работу, я совсем кончаю ноги. Лучше сесть в карцер. Иду по зоне, опустив голову.
— Каширин, что голову повесил? — стоит передо мной какой-то начальник. Только позднее я узнал, что это был начальник лагпункта Александр Иванович Горбачев. Я все ему рассказал. Подумав немного, он говорит:
— Ну-ка, пошли со мной.
Привел меня в нашу санчасть. Главврачам там работала заключенная-женщина: то ли доктор, то ли кандидат медицинских наук. Горбачев вежливо опросил:
— Вас познакомить?
Она ответила, что знает меня, я же ее увидел впервые.
— Этому лесорубу нужен дней на 10 больничный лист, — говорит Горбачев.
— А чем он болен? — спрашивает врач.
— Он не болен, — и рассказал врачу то, что услышал от меня.
— Снимите рубашку, я вас послушаю, — говорит мне главврач. Прослушав, тихо оказала: — Хронический застарелый бронхит, десять дней можете не выходить на работу, будет освобождение.
Поблагодарив, я ушел. Но за десять дней ничего в лесу не изменилось. Лесорубы жаловались на то, что снег по-прежнему лежит. Дня за три до окончания больничного в наш барак зашел бригадир воровской бригады:
— Что, Николай, болеешь, что ли? Давно тебя на разводе не видать. — Присел рядом, мы закурили, и я рассказал ему все.
Послушай, — говорит, — пока снег в лесу не сошел, выходи в мою бригаду.
— Да разве меня из лесу выпустят?
— Это не твое дело. Ты мне скажи: согласен или нет?
Я согласился.
— Сиди, жди меня.
Справедливости ради замечу, Варлаам Шаламов в своей повести «Битера» хорошо описал законы воров, их привычки, психологию, но всего он описать не мог. Нужно сказать, что к «работягам» воры относились с большим вниманием и уважением.
Минут через сорок бригадир воров пришел и говорит:
— Кончится освобождение, выходи в мою бригаду. Тебя перевели, временно, конечно.
Я был удивлен: то, что не удавалось сделать мне, сделал вор в короткое время — как ему это удалось, осталось тайной. Воровская бригада работала рядом с зоной —разгружала автомашины с лесом. Дня три я пробыл в этой бригаде, а на четвертый, в обеденный перерыв, нарядчик вызвал меня к начальнику лагпункта. Ну, думаю, это уж точно на лесоповал.
Зашли вместе с нарядчиком в кабинет. Горбачев отпустил нарядчика, а мне говорит:
— Есть для тебя, Каширин, работа.
— Какая?
— В ОЛПе нет начальника КБЧ — коммунально-бытовой части. На этой должности обычно работает вольный человек, офицер. Но где мы такого возьмем? Вот ты и будешь начальником КБЧ. Будешь координировать работу всех трах лагпунктов.
— Но ведь для этого мне нужен пропуск бесконвойного хождения...
— Завтра я буду в Ныробе и привезу тебе пропуск — пообещал Горбачев.
Пропуска мне не дали. Пришлось по телефону связаться с начальниками КБЧ Восточного и Верхнего Байдача, вызывать их для знакомства на Нижний Байдач. В папке, которую дал мне начальник ОЛПа Горбачев, были лишь планы застройки всех трех лагпунктов. Так и пошла эта моя работа, как говорится, «не бей лежачего».
Наступила настоящая весна. Вольные жители Н. Бай-дача начали готовить огороды. Однажды утром Горбачев мне сказал:
— Давай-ка, Николай, займемся огородом у меня. А то дом новый, нет огорода: надо пни выкорчевать, а потам сажать.
После развода мы пошли, к нему домой. На вахте он сказал, что я — с ним. После трех-четырех таких выходов за вахту, меня стали выпускать и одного: знали уже, что до освобождения мне оставалось несколько месяцев, и в побег я не пойду.
За три дня мы раскорчевали большую площадь, огородили и вскопали ее. Теща Александра Ивановича стала сажать всякую мелочь: лук, чеснок, морковь, горох. Остальную площадь мы засадили картофелем.
— Ну Николай, забирай себе половину огорода, — говорит Горбачев.
— Вы что, Александр Иванович! Для чего мне картошка? Скорей бы время летело — и до свидания!
К самому сенокосу Горбачеву дали отпуск, и он с тещей уехал на свою родину. Дома осталась его жена Клавдия Ивановна — она работала в ОЛП бухгалтером. Перед поездкой Александр Иванович попросил меня организовать заготовку сена для коровы. Собрал я бесконвойных, накосили травы, начальник ОЛПа в один из выходных дал мне коней. Мы привезли десять возов сена, сложили в омет. Клавдия Николаевна рассчиталась с бесконвойными заключенными.
Вскоре вместо Горбачева прислали из Ныроба майора, участника войны. Грубоватый и властный это был человек. Не помню, по какому случаю он напустился как-то раз на меня в своем кабинете. Раскричался, — а я сел.
— Встать!
Я — встал, достал папиросу и закурил.
— Брось курить!
Я затушил папиросу в пепельнице перед его носом, сел напротив и спокойно говорю:
— Кричать на меня бесполезно. Если я вам не подхожу, так и скажите, я вам помогу человека подыскать на эту должность более полезного.
Утих начальник:
— Подбери мне человека со строительным образованием. А сам ты куда?
— Я на этой должности по приказу начальника ОЛПа. Думаю, и снимать тоже по приказу будут. А уж куда — он сам знает.
Откровенно говоря, мне надоело сидеть в зоне. Хотелось в лес, на лесоповал. Подобрал себе на замену техника-строителя и определился к лесорубам. Известность лучшего лесоруба мне больше не была нужна, решил работать просто на большую пайку хлеба. Дело в том, что хоть десять норм дай — а хлеба получишь всего 1200 граммов. А за это достаточно план выполнять на 120—130 процентов. В лес стал ходить с книжкой — в КБЧ была неплохая библиотека. Поработаю часа 2—3, остальное время читаю.
Однажды после обеда по лесорубным бригадам проходил майор. Проходил мимо-меня и, понятно, увидел, что я еще не начал работать. Вечером он напустился на десятника и бригадира, обвинив их в том, что потакают: я не работаю, а они мне приписывают норму. Ему объяснили, что за 2—3 часа я выполняю норму на 120—130 процентов. Не поверил и решил проверить.
В один из дней бригадир предупредил меня, что майор, выбрав укромное местечко на горе, следит за мной. Это было после обеда, я еще не брался за лучок. Ну, думаю, гражданин майор, долго тебе придется ожидать. И сижу, читаю. Когда до конца работы осталось 2—2,5 часа, отложил книгу, стал валить лес. Навалил, разделал, сложил в штабеля, успел умыться в ручье. Подошел майор:
— Где ты так научился работать?
— Я в заключении десятый год, времени достаточно было.
— Почему же ты лежишь, — ведь для тебя ничего не стоит сделать четыре—пять норм?
— А вы мне за это выдадите четыре—пять паек хлеба? Нет. Так зачем я буду работать на износ — мне скоро освобождаться.
Вечером бригадир говорит:
— Иди к майору, вызывает.
Бывший заведующий кухней-столовой армянин Семен к тому времени с работы был снят, кому бы после ни доверяли эту работу — не справляется, хлеба не хватает. Майор предложил эту должность мне: мол, воры не рискнут отнимать у меня хлеб. Я согласился.
И зачем я так легко согласился? Для чего мне это понадобилось? Правда, однажды один из воров попробовал у меня поживиться, но был сброшен с крыльца, а в качестве трофея я приобрел отличный финский нож. Больше покушений со стороны воров не было. Опасность ожидала меня с другой стороны.
На Нижнем Байдаче была единственная заключенная — молодая женщина, фельдшер медсанчасти Валентина. На лагпункте она считалась лагерной женой бухгалтера продстола. И нужно же ему было приревновать ко мне Валентину. В ее обязанности входило брать на кухне пробу с пищи, так что она часто бывала здесь. Бухгалтер продстола в лагере имеет влияние не только на заключенных, — вольные находились под его контролем. И пошло на меня гонение.
Однажды Валентина, пришла ко мне на кухню и попросила пайку хлеба, что ей положена на завтра мол, приехала подруга с В. Байдача, тоже фельдшер, а хлеба мало. У меня же всегда был запас хлеба: пекарь, тоже, заключенный, всегда выдавал мне лишних 4—5 булок. Я отрезал половину и дал ей. Валентина ушла. Только она вернулась в санчасть, как туда направились бухгалтер продстола, нарядчик и майор. Я знал, что нарядчик и бухгалтер — друзья. Но то, что начальник лагпункта пользуется подачками бухгалтера, стало ясно лишь теперь.
Я понял, что за мной и Валентиной следили: им была нужна какая-то хоть малейшая зацепка для того, чтобы снять меня с заведования. Через десять минут они были у меня с отобранной у Валентины пайкой. Я подтвердил, что выдал хлеб в счет завтрашнего дня. Этого было достаточно, чтобы снять меня с работы, что майор и сделал.
Я снова ушел в лес, в лесорубную бригаду А спустя немного времени меня вызвал начальник ОЛПа и предложил стать экспедитором Восточного лагпункта. К моему несчастью, я легко поддавался па уговоры тем более, что вновь пообещали выдать бесконвойный пропуск.
Утром другого дня меня этапировали в Восточный лагпункт, а к вечеру вернулись из Ныроба и сообщили, что пропуска мне вновь не дали. Я стал требовать вернуть меня обратно на Нижний Байдач, но начальник Восточного лагпункта Палкин ответил:
— Нет, я тебя назад не отправлю. Вот приказ — принимай здешнюю кухню-столовую. Опыт у тебя есть. Заведующим здесь работал тот самый Семен, что раньше был на Нижнем Байдаче.
— А как же Семен? — спрашиваю.
— Его этим же приказом этапируют на Верхний Байдач.
Я тут же пошел к Семену и спросил, за что его снимают с работы.
— Дело серьезное, — ответил он. — Нарядчик и его команда получают продовольствие сухим пайком, но почти ежедневно берут продукты со склада. Затем все списывают на общий котел. Нарядчик живет в свое удовольствие за счет, заключенных: видишь, какие они здесь слабые против заключенных Нижнего Байдача. Сколько это может продолжаться? Я отказался покрывать их, потому и снимают. И ты долго здесь не задержишься.
Утром я принял кухню-столовую у Семена, а в обед пришел начальник работ и потребовал еду. Я решил сделать так, чтобы он забыл дорогу к кухне. Спрашиваю:
— Вы из какой бригады?
Он покраснел, решив, что я принял его за заключенного:
— Я начальник работ лагпункта!
— Простите, — говорю, получилась какая-то неувязка, продукты на вас я не получил. Наверное, бухгалтер забыл выписать на вас довольствие. Я справлюсь о вас обязательно.
Разговор происходил в присутствии нескольких заключенных и начальник работ ответил:
— Не надо справляться.
Он ушел, и несколько дней я работал спокойно: из склада получал по накладным продукты полностью — и заключенные заметили, что довольствие улучшилось. Где-то через неделю кладовщик мне заявил, что некоторые продукты он выдал Фрикенбергу и их нужно списать за счет общего котла.
— Я самому Господу Богу не позволю жить за счет заключенных, — разозлился я. Если не выдашь продукты полностью по накладной, никакого обеда не будет, — и ушел со склада. Через полчаса кладовщик пришел в столовую и предложил мне получить продукты. Я понял, что за это время он связался с нарядчиком Фрикенбергом, и тот, во избежание большого скандала, приказал выдать продукты полностью. Через два дня вечером во время ужина заключенных в столовую пришел старший строевик Фрикенберга и в приказном порядке велел старшему повару вылить растительного масла в объемистую посудину, которую принес с собой: мол, Фрикенбергу бесконвойные принесли грибов, а пожарить их не на чем. Этот строевик брал продовольствие также сухим пайком, питался вместе с Фрикенбергом и в «деликатных случаях» вроде этого был у него на побегушках. Повар доложил мне суть дела. Я не сдержался и грубо выгнал «посланца». Это происходило на глазах заключенных, при полном зале. Они поддерживали меня одобрительными возгласами. Нарядчик ушел, прошипев напоследок, что я еще пожалею обо всем.
На другой день после завтрака меня вызвали к Палкину.
— Ознакомься с приказом, Каширин, и принимай другую работу, — сразу сказал он. По этому приказу я должен был сдать кухню-столовую тому самому строевику, а сам заступить на должность коменданта лагпункта. Я на собственном опыте убедился, что начальник лагпункта действительно «куплен» Фрикенбергом.
Этапируйте, меня на Нижний Байдач, гражданин начальник, — попросил я его.
— Ну что ты, Каширин, я не могу раскидываться такими работниками, как ты, — ответил Палкин. — Поработаешь комендантом, нынешний-то слабоват, он у тебя будет помощником.
Я разгадал его замысел. В штабе ОЛПа меня знали все: от начальника до последнего работяги, если меня вернуть в Нижний Байдач, начальнику ОЛПа станет известным, что творится в этом лагпункте, и у Палкина и Фрикенберга будет много неприятностей. Отсюда же я ничего не мог сообщить в ОЛП. Бесконвойные были зависимы от Фрикенберга, и я подозревал, что многие работали где-то на стороне и заработком делились с нарядчиком. Главбух и главврач тоже были подчиненными Фрикенберга, и явно чувствовалось, что пользовались его милостями. Ничего не оставалось делать, как принять комендатуру лагпункта.
Комендантом я работал недели две. За это время с Нижнего Байдача был переведен На Восточный лучший мастер леса ОЛПа Александр Иванович Попов. Посмотрел мое житье-бытье, на то, как в столовой наливают мне мутную водичку (мой преемник, завстоловой, как мог мстил мне), и сказал:
— Переходи-ка ты ко мне в лес десятником или бригадиром. И ответственности меньше, и на глазах у них будешь меньше. У Палкина я тебя отпрошу.
И я вышел в лес десятником одной из лесорубных бригад. Опыт у лесорубов был мал. Вскоре случилось следующее. Палкин был инвалидом войны, с тех пор его мучила незаживающая рана. Говорили, что его дважды отправляли на юг лечиться, но доезжал он только до Соликамска, где пропивал все деньги. На этот раз его направили на лечение вместе с женой, и деньги выдали ей.
Александр Иванович предложил мне остаться работать в ело ОЛПе по вольному найму — начальником работ. Я мог съездить домой в отпуск, получал бы приличный оклад плюс «северные». Забегая наперед, скажу, что, если бы остался, то набежал бы второго ареста. Но после десяти лет мне так сильно хотелось пожить дома, в Верхнеуральске, что мягко, но настойчиво я отказался от предложения.
— Смотри, Николай, если там, дома у тебя будет плохо с работой, — приезжай, здесь тебе работа будет всегда, — сказал мне Александр Иванович на прощание.
Утром я вместе с ним отправился в деревню Демино, которая была в трех километрах от Восточного лагпункта. Там после освобождения жил Александр Иванович Попов, у него находились кое-какие мои вещи.
Переночевав у Полова, утром я направился в Красновишерск. Там крупный бумкомбинат, и машины часто ходят в Соликамск — зимой возят бумагу на машинах. Прошел у подножия одной из высот Северного Урала— Помот-горы, вечером был в Красновишерске. Здесь вновь заночевал, расспросил о дороге на Соликамск и снова утром направился по ней в расчете на то, что какая-нибудь машина нагонит и возьмет до Соликамска. Прошагал 16 километров, но — ни одной машины. Наконец, появилась попутка. Шофер, остановившись, подозрительно меня осмотрел и покрутил пальцем у виска:
— У тебя что, не хватает? Ты утром радио слушал?
— Война снова, что ли? — засмеялся я,
— Откуда ты такой притопал?
— Освободился из Ныроблага, — отвечаю.
— А! Тогда понятно. Скоро начнется пурга — мою машину выпустили только по необходимости — на твое счастье, а то б замерз — до ближайшей деревни километров 50. Лезь в кузов.
В кабине рядом с шофером сидел еще пассажир. В Соликамск мы приехали поздно вечером, шофер доставил меня прямо к вокзалу — иначе я мог бы опоздать на поезд. В Магнитогорск я приехал часов в 11 вечера. Закусил в буфете. Что делать? Ждать утра? До Верхнеуральска всего-то километров 50. Здесь я узнал, что зима на Южном Урале снежная, и машины из Верхнеуральска идут колонной. Загружаются в Магнитогорске и также колонной возвращаются обратно. Если встретятся две колонны — невозможно разъехаться. В общем, надо ждать утра, прихода и погрузки машин. С ними я попаду домой завтра к вечеру. Это не устраивало меня — да я пешком дойду, думаю.
Вышел из вокзала. Ночь, вокруг темно, к тому же давно забыл, какими улицами выбираться из Магнитогорска. Правда, есть ориентир — элеватор, помню, что дорога на Верхнеуральск проходит мимо него. И пошел, я напрямую к элеватору. Перепрыгивал какие-то заборы, ограды из колючей проволоки — как меня не задержали сторожа и не порвали сторожевые собаки? Наконец, вот он, элеватор. Возле поставлен шлагбаум, у шлагбаума избушка, из трубы идет дым. За шлагбаумом две дороги, по которой идти — не знаю. Постучался в избушку. Женщина, что там находилась, посмотрела подозрительно, но дорогу указала. Сразу взял быстрый темп. Дошел до МОСа и ничего не узнаю. Ну, думаю, обманула меня баба, в Башкирию попал.
Началась пурга, впереди замелькали огоньки. Слава Богу, деревня. Нет, смотрю — огоньки перемещаются. Неужели волки? Обидно стало после десяти страшных лет быть разорванным чуть ли не у порога родного дома. Ну, серые, дорого же я продам свою жизнь! Из рюкзака вынул большой складной нож, переложил его в карман телогрейки, иду на сближение. И нервное напряжение спало — навстречу двигалась колонна автомашин. Спросил у шофера первой машины:
— Скажи, добрый человек, куда я иду?
— Через 5—6 километров будет Спасск, а дальше Верхнеуральск.
— Спасибо.
В Спасске разыскал дом двоюродного брата Александра Андреевича Чудова, и рано утром он доставил меня на коне в Верхнеуральск, домой. Забегаю в кухню — никого нет. Заглянул в горницу — мать убирает постель.
— Мама!
Она оглянулась и стала падать. Я успел подхватить ее, положил на кровать...
Примечание моё: не расходитесь, это не конец. В понедельник будет последняя глава + дополнение.
Показать полностью
Пока живу — помню. Каширин Н.А. 7. НЫРОБЛАГ часть 1
Глава из 2х частей!
Автор мемуаров: Каширин Николай Аристархович 1918-1994
Озаглавлено: Пока живу — помню
1. АРЕСТ ч.1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
1. АРЕСТ ч.2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
2. СПЕЦКОРПУС №1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_2spets...
3. ТЮРЬМА http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_3_tyur...
4. СМЕРТНЫЕ КАМЕРЫ http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_4_smer...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
6. УДМУРТИЯ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 3 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 4 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
7. НЫРОБЛАГ
В Ижевск мы — четверо заключенных и четыре вооруженных пистолетами конвоира — приехали в вагоне, загруженном мясом. Здесь нас переселили в пассажирский поезд, выделив два купе, и повезли в сторону Казани до станции Можга, где располагалась пересыльная тюрьма. В ней мы жили в смешанных камерах вместе с уголовниками. По 58-й статье я был один.
Только вошли в камеру, как из переднего угла меня позвали:
— Иди сюда, Николай!
Это оказался удмуртский вор-рецидивист по кличке Окунь. С ним судьба свела нас во второй колонии Ижевска, когда я зимой 45—46 года водил бригаду на ТЭЦ. Дело было так: однажды, проводив бригаду к месту работы, сам я направился в больницу за аспирином. Зима была снежная, но снег очищали только с тротуаров — на обочине его было столько, что за сугробом человека не увидишь. И вот, повернув за угол одного из сугробов, прямо у своих ног я увидел абсолютно голого человека. Он лежал на снегу с разрезанным животом, а рядом дымились его розовые кишки.
Я заскочил в больницу, позвал дежурного врача. На операционном столе раненому вправили кишки, зашили живот. Этим раненым был Окунь. И вот теперь мы встретились в пересыльной тюрьме. Он предложил мне располагаться рядом с собой:
— Возле меня тебя никто не посмеет тронуть.
Однажды на прогулке Окунь тихо сказал:
— И как это Мишка не перехватил тебе горло? Он ведь «в законе» — еще тот характерец!
— Не знаю, — говорю — может пожалел?
Окунь рассмеялся:
— Легче в пустом кармане деньги найти, чем у Мишки жалость.
Дня через три с Можги отправляли большой этап, в который попал и я вместе со своей «охраной». Окунь остался на пересылке. Эшелон шел на Пермь той же дорогой: через Огрыз и Ижевск. В Перми, как обычно, последовала санобработка с баней и дезкамерой, затем отвезли нас в Соликамск. Здесь тоже находилась пересыльная тюрьма. Она была переполнена, и часть заключенных, в том числе и меня, поместили в гараж. В гараже уже были жильцы, доставленные предыдущими этапами. Все располагались на нарах, разделенных поперек гаража контрафорсами.
Между уголовниками постоянно вспыхивали конфликты: те, кто посильнее, «экспроприировали» имущество у более слабых. Вскоре после нас в гараж поступили заключенные, этапированные из Астрахани. Воры всех этапов объединились, и началась «экспроприация» всех остальных заключенных, не принадлежащих к их группе. К политическим, а нас к тому времени набралось шесть человек, воры подступаться не решались. Мы же не могли помочь тем, кого обижали, — слишком малочисленной была наша группа.
Рядом с гаражом разместился небольшой деревянный домик: раньше в нем, видимо, была диспетчерская. Сейчас в домике жили старший лейтенант Шламов и конвой. Через несколько дней Шламов вызвал меня в свой домик — наверное, познакомился со мной заочно по документам и чем-то я ему приглянулся.
— Думаю, что в гараже нужно организовать комендатуру, — сказал мне старший лейтенант. — Нужно навести порядок, прекратить грабежи, произвол воров. Я вижу, ты парень сильный, да и твои друзья — крепкие ребята. Подбери еще десятка два таких и наводите в гараже порядок. Скоро к нам придет новый этап — из Риги, в нем много уголовников, если дать им волю, то они всех разденут и подомнут под свою власть.
Я попросил вызвать в домик своего друга Бориса Полтурина, мы ещё раз поговорили обо всем и сошлись на том, что Шламов прав. Даже ради собственной безопасности надо немедленно образовать в гараже комендатуру — с прибытием этапа из Риги будет уже поздно.
Подбор парней Борис взял на себя, а я занялся подготовкой места для комендатуры в гараже: то есть спилил два контрафорса. Вся работа была выполнена в один день. Комендатура в количестве 43 заключенных переселилась на освобожденное место, и сразу начала действовать. Главная задача была — прекратить грабежи.
Всех воров мы переселили в противоположный угол гаража, чтобы они были у нас на виду. На другой день мы с Борисом начали принимать жалобы обиженных, отбирать у воров чужие вещи, в качестве компенсации выдавая им «фонарь» под глаз...
И вот прибыл этап из Риги. «Местные» воры сразу же пригласили вновь прибывших в свой угол. Здесь было на что посмотреть! У многих — золотые, фиксы, кольца, перстни, женщины-воровки — а в гараже и прежде было немало женщин — в нарядных платьях, на руках — браслеты, хоть картину с них пиши. Непонятно было только: почему все это с них никто не снял. Хорошо были одеты и все остальные заключенные этого этапа: везли их раздельно, а здесь поселили в один гараж.
Через несколько минут после расселения ко мне подошел один из заключенных и тихо сказал: что за ближайшим контрафорсом два приезжих вора раздевают латыша. Сделав Борису знак приготовиться, сам я шагнул за контрафорс.
— А ну-ка, прекратить! — резко сказал я ворам.
Они оставили латыша, и спрыгнули с нар ко мне. Я успел вовремя отступить в сторону, чтобы быть на глазах своих парней. Воры окружили меня с двух сторон, но тут же сами оказались в окружении моей команды. Это подействовало на них отрезвляюще.
— Если еще раз увижу вас за подобным занятием, — сказал я, — вы будете иметь бледный - вид. А теперь — марш отсюда, сволочи.
Воры убрались в свой угол. Все это видели заключенные, находившиеся в гараже. Стало тихо: воры совещались, а мы приготовились к большой драке. Но победило благоразумие — они поняли, что такие здоровые парни, как мы, побьют их,
Этапы приходили в гараж и уходили в Ныроблаг, но спокойствие оставалось. Однажды по ходу разговора старший лейтенант Шламов сказал мне:
— Я хочу, чтобы ты был у меня старшим нарядчиком, мне в Ныроблаге должны дать.
Говорю ему:
— Вряд ли это возможно, у меня ж 58-я статья.
— Чепуха, все сделаем. Главное — этапировать тебя, но с теми, кто в гараже, я тебя отправлять опасаюсь, — в дороге все может случиться.
И Шламов решил этапировать меня с женщинами. Через два дня отправляли в этап 300 женщин — я был среди них единственным мужчиной. На пристани нас заключили в трюм баржи и несколько дней тащили на буксире за катером. На пристани Рябинино маня встретил нарядчик местного лагпункта, я поселился у него и недели две отдыхал.
В Ныроблаг меня отправили с последним этапом из Соликамска. Шли пешком. По улице старинного русского города Чердынь нас вели под конвоем. К ночи прибыли на пристань Лобаниха, где должны были заночевать. Лагпункт здесь был переполнен, в бараках даже на полу не было места. Нас, человек двадцать, поместили в баню, где тоже уже было полно заключенных. Здесь мне и пришлось заплатить «по векселям» воровскому племени. В раздевалке-предбаннике топилась железная, лечь, вокруг неё пригрелись, человек пятнадцать воров. Я хотел пройти в мойку, выбросить чемодан в окно и выбраться сам, чтобы отнести свои вещи на вахту, где остановился на ночь старший конвоя. Но окна оказались настолько маленькими, что пролезть в них было невозможно. Я оказался в западне.
Делать нечего: воры чемодан заметили, прятаться бессмысленно. Я сел на первую лавку против двери, поставил рядом чемодан, рюкзак бросил под лавку. Они не заставили себя ждать. Подошли двое:
— Ну-ка, фрайер, отдай «угол».
Кровь прилила у меня к голове. Неужели, думаю, не справлюсь с двумя? Я вскочил, схватил их обоих за шиворот, резко дернул на себя и с силой бросил их в дверь. Столкнувшись в дверях лбами, они упали в развалке. Воры стали готовиться к штурму. Подбрасывали дрова в железную печь, от этого в мойке стало светлее. Здесь вместе со мной сидело примерно сто двадцать заключенных, но никто не решайся вступиться за меня, все боялись. Кто-то подал мне скол половой доски с метр длиной. Я встал и сбросил с себя телогрейку:
— Ну, заходите, кому жизнь не дорога!
А сам думаю: дверь узкая, протиснуться в нее можно только по одному, если, я ударю первого, задние будут падать вместе с ним. Воры тоже, видимо, это поняли. Вскоре в раздевалку зашел один из воров, здоровый парень по кличке Чума:
— Что это туту вас происходит?
Ему рассказали, в чем дело, и Чума велел показать меня. Поднесли лучину, и мы с ним обменялись взглядами. Чума говорит:
— А может этому фрайеру скоро на волю выходить — вот и приготовил, во что одеться. Не трогайте его.
Я не поверил в благородные помыслы Чумы — слишком хорошо уже знал психологию воровского племени. Они сели играть в карты, я тоже сел на лавку, облокотился на чемодан, поставив между ног дубинку. К утру задремал. Проснулся оттого, что кто-то дернул - за плечо. Смотрю: в мойке светло от горящих лучин, возле меня трое, двое направили мне в грудь финки — один из них Чума:
— Ну как, - говорят, — будем драться?
— Уберите, — отвечаю, — перья, возьмите мои чемодан. Надоело мне его таскать, - и бросил чемодан к их ногам. Они изъяли из чемодана содержимое, а пустой бросили мне назад.
— Держи, пригодится еще.
А тут я заметил, что исчез рюкзак: его явно взяли те, кто был со мной в мойке. Наутро я с пустым чемоданом направился в этап. К нашему этапу присоединили прибывших ранее, и я встретился со своими парнями и с Борисом Полтуриным. Рассказал им все, что со мной, произошло ночью.
— Давай, Николай, договоримся с конвоем и сделаем обыск, — предложил Борис.
— Нет, — говорю. — Не уверен, что вещи находятся в этапе, может, они в Лобанихе остались. Да и после драки кулаками не машут.
Осень, дождь, грязь. Топаем в промокшей насквозь дороге, ночуем в брошенных лагпунктах, оставшихся после амнистии 45-го года нежилыми. Наконец, добрались до места. Лагпункт Нижний Байдач, ОЛГП того же названия. До нас здесь сидели власовцы. Теперь их освободили, вручив винтовки, и сделали нашими конвоирами. В трех лагпунктах: Верхнем, Нижнем и Восточном Байдаче — собралось около 7,5 тысячи заключенных.
Старшему лейтенанту Шлымову ОЛП не дали, он стал работать где-то при штабе лагеря в Ныробе. Мне ничего не оставалось делать, как брать лучковую пилу и идти в лесорубную бригаду.
С первых же дней я стал приобретать известность, как лучший лесоруб. Было мне это нетрудно, тем более, что большинство заключенных впервые видели лучковую пилу. Доходило до смешного. Вечером десятник примет заготовленный лес у бригады, а в ней 30—35 человек, и получается, что половину леса сделал я один.
Борис Полтурин хотел научиться так же работать лучковой пилой. Но не выдержал, заболел. Дней через десять зашел в барак нарядчик:
— Идем, Каширин, тебя начальник ОЛП вызывает.
Я еще и не видел его. Зашел в кабинет: сидит мужчина лет 50-ти, одна нога деревянная — инвалид войны.
— Здравствуй, Каширин, — отвечает на мое приветствие. — Садись, закуривай. Кстати, как там у тебя с табаком?
— Плохо, гражданин начальник, — отвечаю.
— Ну, это дело поправимое, — говорит, и к нарядчику: — Скажи кладовщику, чтобы выдавал Каширину по пачке махорки на два дня.
Я обрадовался — табак в лагерях всегда был в дефиците.
— Ну, а теперь расскажи, где ты так мастерски научился работать лучковой пилой? — продолжил, расспросы начальник.
Я вкратце рассказал о работе в Каргопольлаге, в Удмуртии. Он внимательно выслушал и говорит:
— Хочу предложить тебе работу инструктора лучковой пилы и техники безопасности в лагпункте. Будешь ходить из бригады в бригаду и учить других.
— Вы, гражданин начальник, довольны моей работой сейчас? — спросил я.
— Очень.
— Ну, — говорю, — и оставьте меня просто лесорубом — мне до окончания срока всего год остался, хочу отработать его спокойно. Да и, нервы у меня сдавать стали.
— Сколько тебе лет? — опрашивает.
— 28, гражданин начальник.
— Да-а! — протянул он. — Ну, не буду настаивать, иди работай лесорубом, — и снова повернулся к нарядчику: — Пусть с завтрашнего дня бухгалтерия выпишет ему двойное довольствие. Начальник вынул из ящика стола пачку папирос, подал мне.
— Возьми пока.
На этом мой визит был окончен. На другой день в столовой я уже получил два супа, две каши, у кладовщика — пачку махорки и был доволен. Две—три лагерные нормы в лесу не составляли для меня великого труда. Раза четыре за день я покуривал — в то время мне действительно требовался покой, и я им пользовался. Ни один лесоруб в лагпункте не мог сравниться со мной в выработке, и я достойно считался лучшим работником.
Клуба на Нижнем Байдаче не было, если проходили какие-нибудь мероприятия, то в большой столовой. Зимой 47-го года прошло, совещание начальников лагпунктов, работ, отделов ОЛПа, мастеров леса. Вопрос был один: невыполнение плана лесозаготовки. О том, что на этом совещании зашел разговор обо мне, я узнал от старшего повара, дежурившего в ту ночь на кухне.
— Нам бы на ОЛП 500 Кашириных: кормить бы их и голова о плане бы не болела. Остальных куда? Да разогнать по тайге, пусть замерзают. Кстати, почему вы не используете его в качестве инструктора? Не хочет? Как это не хочет? Нужно заставить. Дайте его мне на Верхний Байдач. У меня он хоть-хлеба, досыта наестся.
Но тут в столовую зашел заведующий столовой армянин Семен и сказал, что с завтрашнего дня он будет отдавать мне свою пайку, хлеба. На том и порешили. Уже на следующий день я получил свои законные 1200 граммов хлеба и 700 граммов, что пожертвовал в мою пользу Семен. Так продолжалось до весны.
Показать полностью
Пока живу — помню. Каширин Н.А. 6. УДМУРТИЯ часть 4
Глава из 4х частей!
Автор мемуаров: Каширин Николай Аристархович 1918-1994
Озаглавлено: Пока живу — помню
1. АРЕСТ ч.1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
1. АРЕСТ ч.2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_1arest...
2. СПЕЦКОРПУС №1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_2spets...
3. ТЮРЬМА http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_3_tyur...
4. СМЕРТНЫЕ КАМЕРЫ http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_4_smer...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
5. КАРГОПОЛЬЛАГ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_5_karg...
6. УДМУРТИЯ часть 1 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 2 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 3 http://pikabu.ru/story/poka_zhivu__pomnyu_kashirin_na_6_udmu...
6. УДМУРТИЯ часть 4
По докладам моей «разведки», меня стали проигрывать другие воры. Оперуполномоченный получал те же сведения по своим каналам. Их на другой же день отправляли в этап. Через несколько дней я пошел в парикмахерскую побриться. Парикмахером работал один из воров. Я занял очередь и только тут увидел, что на свободном кресле сидит тот Мишка-татарин, которого я первым ударил в оцеплений, массажирует и пудрит отличнейший фонарь под глазом. Мишка увидел меня в зеркало. Через некоторое время он встал с кресла и предложил:
— Садись, Николай, я тебя без очереди побрею.
Что делать? Сесть? — он может зарезать. Не сесть — нельзя.
Вору нельзя показать свой страх перед ним, от этого он становится наглее и упрямее. И сам себя я стал бы ненавидеть за трусость. Я знал, что опасная бритва в тело идет только до обушка. Он может перерезать артерию, но я успею, пока не ослабею от потери крови, задавить его. Если он решил зарезать меня, этим он приговорил к смерти и себя. Все это пронеслось в голове за 2—3 секунды.
— Изволь, Михаил, побрей. Только осторожно, не потревожь коросту на подбородке.
— Не беспокойся, Николай, все будет в ажуре.
Я сел в кресло, он начал брить. Очередь исчезла. Все знали, что сейчас тут будет кровь. Парикмахер сел на деревянный диван и закурил. Когда Мишка стал брить мне горло, я внутренне подобрался, подготовился. Думаю, ни один мускул на лице не дрогнул. Он, не спеша, побрил меня, освежил одеколоном.
— Все, Николай.
— Ну, спасибо за работу, — угощу тебя хорошей папиросой.
Сели на диван, закурили,
— Ну и дух у тебя, Николай, — удивился Мишка.
В это время в парикмахерскую влетел Степан — бледный, глаза горят. В руках — укосина от двухъярусных нар. Посмотрел на нас, спокойно курящих, бросил укосину и расхохотался. Ему передали, что я сел под бритву Мишке-татарину.
— Пойдем, а то сейчас ворвутся наши, нечего зря булгу подымать.
Мы со Степаном пошли в свой барак, попутно возвращая наших ребят, бегущих кто с чем к парикмахерской. Вечером в нашу секцию пришли начальник колонии и оперуполномоченный, все вместе сделали мне головомойку:
— Да знаешь ли ты, что сейчас этот татарин волосы, на себе рвет, что не перехватил тебе горло? Его за такой промах на первом же «толковище» воры «ссучат», если он без «проигрыша» не принесет им твою голову.
Этот случай стал достоянием не только колонии республики, но по лагерному радио ушел за пределы Удмуртии. Об этом случае я впоследствии слышал и в Ныроблаге и даже в ссылке, в Красноярском крае, как один «фрайер» не побоялся сесть под бритву вору, которого накануне избил. Правда, он оброс неправдоподобными комментариями.
Воры продолжали меня проигрывать. Начальнику в ОИТК предложено было прекратить этапировать воров-рецидивистов из штрафной колонии по другим колониям республики. Появилась необходимость этапировать как можно дальше за пределы Удмуртии меня.
— Послезавтра пойдешь в этап, — сказал однажды мне начальник колонии. — В Ижевской пересыльной тюрьме тебе появляться нельзя, поэтому прямо отсюда этапируем тебя в пересыльную тюрьму союзного значения. Там формируются этапы дальнего следования. С начальником тюрьмы имеется договоренность, тюрьма находится на станции Можга. В качестве охранников с тобой пойдет бывшая банда во главе с их атаманом Борисом Полтуриным. Эту банду в свое время ликвидировал я, и они мне многим обязаны. За ними кое-что еще осталось, они это знают, знают и о том, что в любое время, из любой точки Советского Союза я могу их вызвать и призвать к ответу. Поэтому в их интересах охранять тебя, как самих себя. С ними я уже говорил.
Я попрощался с ребятами теперь уже навсегда и ушёл в этап. Это было в конце лета 1946 года.
Показать полностью